– Ай-ай! А посмотреть со стороны – баба бабой!

После Гипсикратии ближе других к царской особе стояли два самых преданных евнуха – жестокий и бесстрашный Трифон и молчаливый лекарь Тимофей, который лечил царя и спас его от кровотечения из раны. Царя ранил пленный римлянин во время битвы при Зеле, где войска Митридата разгромили римские когорты Триария.

Вместе с этими людьми Митридат оставался за городом, пренебрегая удобствами городской жизни. Кто видел варварскую пышность царских дворцов и ослепительные в своем богатстве одеяния самого царя в недавнем прошлом, тот поражался его непритязательности теперь. Царь спрыгивал с коня прямо в грязь, лично наблюдал за обучением войск, прикасался руками к пахучим бортам строящихся кораблей, продолжал ютиться в продымленной хижине, питался тем, что приготовила Гипсикратия.

Воины ежедневно лицезрели царя-воина, внимали его речам, и это поддерживало их бодрость.

Митридат рассылал во все стороны гонцов, спеша установить дружественные связи со всеми племенами. Послов, прибывших с гор, угостил заморским вином и одарил трофейными римскими мечами доброй стали. А царю соанскому послал дорогую сбрую да боевого коня, белого, как морская пена.

И здесь обаяние этого человека сыграло свою роль. Он сумел убедить горцев и греков-колонистов в том, что они должны объединиться с ним против римлян. Жестокий Рим страшил свободолюбивых кавказцев, боялись его и жители Диоскуриады. Те и другие согласились довольствовать понтийское войско и поклялись помочь Митридату оружием, если он призовет их.

Севернее Диоскуриады начинается земля прибрежного племени гениохов, занимающихся, кроме прочего, морским разбоем. Митридат и к гениохам направил посланцев с богатыми подарками, предлагая клятвенный союз и вечную дружбу. Он добивался согласия гениохов пропустить его с войском через их земли, если придется отступать дальше на север. За зиму согласие было получено, союз заключен. Зато в походной сокровищнице сразу поубыло, а две царские дочери оказались женами родовых царьков гениохов.

– Он своих дочерей раздает варварам наряду с золотом и самоцветами! – удивлялись диоскуриадские греки.

– В самом деле, – смеялись остряки, – царь дарит их, как кур перед праздником!

Советникам царским, которые когда-то сидели на кипарисовых скамьях слева от трона, казалось, что царь поступает несправедливо. Они испытывали обиду и горечь, видя, что царь мало считается с ними, не награждает за лишения. Тогда как грязным варварам щедрой рукой сыплет золото, принимает их посланцев с почетом, даже роднится с их царьками, как с равными!..

Советники «левой руки», в отличие от стратегов, сидящих справа от царя, ведали делами гражданскими, помогая царю управлять государством. Сейчас они оказались почти не у дел, понтийские земли и населяющие их народы остались в руках римлян. А войском царь управлял через стратегов и многочисленных военачальников, среди которых было много бывших пастухов и даже пиратов, отличившихся храбростью и военной смекалкой. И это раздражало родовитых сановников, таких, как Тирибаз, наполняло их сердца досадой. Они видели, как людишки с натертыми ладонями оказывались в числе царских витязей. Более того – рабы, в нарушение обычаев предков, получали копье и свободу, а за доблесть и отвагу назначались десятниками, а то и сотниками в царском войске.

Недовольные сплотились вокруг Тирибаза, который в землянке у дымного очага продолжал красить и полировать свои красивые ногти и никогда не касался ногой дорожной грязи, пользуясь носилками, опирающимися на плечи десятка рабов. Его хижина была устлана коврами, на нарах устроено пышное ложе, на котором он возлежал большую часть времени, выслушивая сетование собратьев на горькую долю.

Митридат не слышал упреков, но читал их в глазах Тирибаза и ему подобных и, сдерживая внутреннее раздражение, делал вид, что не замечает ничего. Лишь однажды на совете, отвечая на вопрос Тирибаза, почему он так щедр на милости местным царькам, сказал с язвительностью:

– Когда сеятель разбрасывает по полю горсти отборной пшеницы, человеку со слабой головой это может показаться расточительством. Не лучше ли эту пшеницу смолоть в муку, испечь из нее лепешки и съесть их за семейным столом, запивая кислым молоком?.. Но умный сеятель знает, что каждая горсть зерна даст в десять раз больше, когда созреет урожай! Так и я – не поклоняюсь мешкам с золотом, но использую их как семена моего будущего торжества! Помпей встретился на Кавказе с ненавистью и смертью, а я на том же Кавказе умножаю друзей! Я сею золото, а сниму победу!..

– Бывают и неурожайные годы! – многозначительно возразил Тирибаз, ибо лишь он один имел право делать замечания в ответ на речи царя.

– Кто боится сеять и ждет неурожая, – ответил раздельно Митридат ледяным тоном, – тот трус и слепец! Нет, мудрый сеятель не опасается неурожая, не опасаюсь и я! Боги с нами, мы победим!.. А верные, достойные пойдут за мною и будут вознаграждены!

Царь проявлял неутомимую деятельность. И большинству казалось, что этот неистовый, неугомонный человек действительно победит, хотя и претерпел в недавнем прошлом тяжелые поражения. Он сумел сохранить уверенность и величие даже после разгрома его ратей. При виде его бодрой фигуры и гордого лица можно было подумать, что не он бежал от римлян из-под Дастир, а римляне побеждены и в панике отступают куда-то на юг!..

Серые, холодные волны с шумом набегали на каменистый берег. Большая туземная ладья с треском ударилась о мель. Это была камара, одна из тех лодок, которые удивили древних эллинских мореходов своим полукруглым днищем. Современники аргонавтов плавали на плоскодонных судах. И только у кавказских берегов встретились с круглодонными быстроходными ладьями, рассекающими волны, как ножом.

Камара имела течь, люди, что сидели за веслами, были мокры по пояс. С радостным гомоном они покидали утлое судно, наполовину наполненное водой, и брели к берегу, спеша ступить ногой на твердую землю. Все были измождены, оборваны, многие с повязками на ранах, еще кровоточащих.

– Добрались, слава богам! Не сгинули в пучине моря!

– Это нам покровительствовали Диоскуры – божественные помощники воинов и моряков!

Их сразу же окружили бородатые сторожевые копьеносцы, дюжие воины, тепло одетые в бараньи шкуры.

– Откуда, люди? Кто такие? Куда пробираетесь?

– К царю своему пробираемся, к Митридату! Все мы царские люди, воины! Бежали из римского плена!

– А кто поручится, что вы воины царевы, а не подосланы римлянами?

– А вот, взгляни!..

Прибывшие стали показывать свои раны, потом задрали рубахи и оголили спины, покрытые свежими рубцами.

– Вот они, метки от римских батогов!.. Чего еще надо?

Рослый детина вышел из камары последним. Взглянув на него, воины насторожились. Им показался странным вид этого человека, заросшего буйными патлами волос, из-под которых смело и весело поблескивали водянисто-голубые глаза. Его борода торчала во все стороны, закрывая рот. Можно было подумать, что это волосатое страшилище вышло из глубин моря, чтобы пугать людей. Он не спеша, по-хозяйски, укрепил на берегу причальный канат. Подойдя к стражам, сказал спокойно и внушительно, металлическим басом:

– Я – Евлупор! Был старшим над десятком кораблей и ходил по правую руку царевича Фарнака! Я попал в плен под Дастирами. Вместе с другими был продан римлянами в рабство. Но собрал вот этих смелых ребят и с ними бежал из римской неволи. Охрану мы перебили, захватили эту ладью. Не томите людей, нет среди них римских лазутчиков… Накормить их надо, место у костра дать, чтобы обсушились и согрелись!

После паузы крякнул и сказал значительным тоном:

– А меня, как старшого, ведите прямо к богоравному государю! Я привез ему вести!

Беглецы смешались с воинами, послышались веселые возгласы, смех. Каждому казалось неслыханным счастье вырваться из тисков римского рабства, самого страшного рабства в мире. После него полевые лагеря Митридата, где бывшим рабам дают меч и место у котла, могли сойти за прибежище справедливости и вольной жизни!..