Поход продолжался, потянулись дни труда и пота для тысяч людей, направляемых в неизвестное волей одного властелина.

И опять понтийский царь оправдал свою славу баловня судьбы, любимца богов. Дни стояли удивительно тихие, ясные, море не штормило. Гениохи встретили его дружественно, даже усилили его флот десятком утлых, но быстрых камар. Несколько худший прием ожидал его у зигов – племени более дикого, подозрительного к иноземцам. Но и здесь золотой ключик открыл сердца горских вождей, они были обласканы Митридатом, их сокровищницы разбухли от щедрых даров понтийского царя. Проводники в рваных кафтанах повели войско горными тропами, через головокружительные перевалы. Настоящих дорог не было, воины принуждены были пробираться по каменным карнизам. Отвесные скалы падали прямо в море. Несмотря на тихую погоду, страшные волны с уханьем бились о подножие гранитных великанов.

Двигаясь на север, Митридат отсюда как бы видел своими огненными глазами уязвимые границы Рима. Перед его мысленным взором рисовались картины грядущего великого северного похода через Скифию. Грудь наполнялась жгучей уверенностью в великой победе. Вперед, вперед! Если Ганнибалу удалось обходным путем, через соседние земли, проникнуть в самое сердце римской державы, то почему это не удастся ему, царю Понта? И это будет!..

А когда падет Рим, то единственным владыкой всей ойкумены, повелителем мира останется великий и мудрый, страшный для врагов, недосягаемый для смертных, – царь Митридат!

С такими мыслями честолюбивый царь стремился к Боспору. Мысли эти, подобно зареву пожара, освещали ему дорогу, будоражили душу, распаляли его неукротимое сердце. Он не чувствовал трудностей пути, словно парил над землей на огненных крыльях своих страстей и замыслов.

Митридат выглядел как лучший из воинов – бесстрашный, выносливый, дерзкий. Его решительность и страстность действовали на войско с колдовской силой. Слыша его молодецкие окрики и колючий смех, напоминающий клекот орла, воины воспламенялись отвагой. Они штурмовали перевалы с веселыми лицами, даже шутили и пели песни, забывая об опасностях тяжелого похода. Многие с суеверным чувством считали царя-полководца и впрямь орлом, которому стоит взмахнуть крыльями и он взмоет в недосягаемую высь, сравняется с солнцем, станет таким же ярким, огненным, как небесное светило!..

Приближенным были хорошо известны артистические способности повелителя. Сегодня он воин и вкушает из походного котла вместе с простыми воинами. Завтра – опять сядет на трон и устремит на всех язвительный взор, искривит недоверчиво сухие губы. И уже никто не будет уверенным, что не попадет в опалу, а то и в темницу, заподозренный в измене.

Подозрительность и жестокость царя были тем большими, чем благополучнее текла окружающая жизнь. В походных и ратных трудах он становился милостивее, проще, душевнее, вот как сейчас, среди гор!.. Но стоило настать миру, как его начинали мучить подозрения, его пугала тишина дворцовых палат, он всюду слышал шорохи, шепот заговорщиков. И находил их! И расправлялся с ними!.. Не щадил никого, не верил никому. Одних бросал в темницу, других заживо закапывал в землю, третьих сажал на еловый кол.

Велик страшный счет в прошлом! Каким он станет в будущем, когда покладистого царя-воина сменит царь-деспот, мнительный и настороженный?..

Пантикапейский демос шумел, возбужденный новыми событиями. Сначала на рыночной площади появились купцы-навклеры, корабли которых были протаранены римскими либурнами. Они поднимали руки к небу и взывали зычно:

– Граждане пантикапейцы! Разве это справедливо – римляне опять топят наши торговые суда! Вот вам и друзья-благодетели!

– Великие боги! Мы потратили все средства, снарядили корабли, погрузили пшеницу и полбу в надежде обменять их в южных портах на вино и маслины! Все наше достояние лежит на дне морском! Товары, суда и люди погибли от руки пирата злодея Сервилия!

К ним подходили почтенные судовладельцы, торговые люди, также заинтересованные в морской торговле. Озабоченно спрашивали:

– Да не ошиблись ли вы? Может, не Сервилий, а пираты напали на ваши суда? Не могут римляне топить боспорские корабли, ведь Рим – друг и союзник царевича Махара, нашего правителя!

– Какой там союзник! Был союзник, а теперь – лютый враг! Разве вы не знаете, что Помпей разбит Митридатом и бежал из Фасиса?.. Теперь его войска с позором покидают кавказские земли и спешат в Сирию за легкой добычей! А флот Сервилия остался в нашем море и грабит нас, ибо признал нас за врагов!

– Да почему же так? Кто сказал это? Спасся ли кто из людей ваших?

– Как же, спаслись двое матросов и один гребец! Вот они, пусть поведают народу правду!

Толпа обступила троих моряков, которые рассказывали громогласно о том, как их корабль был атакован в море римскими либурнами, как они оказались в плену, а потом бежали и еле живые добрались до Пантикапея на рыбачьей лодке. Пока были в плену, многое узнали.

Число случаев потопления боспорских торговых судов нарастало, умножились и свидетели. Возмущение горожан было так велико, что напоминало бунт. Известия о вероломстве римлян передавались из уст в уста, ревущие толпы затопили площади и улицы, всюду слышались выкрики, направленные против Рима. Наиболее горячие головы требовали немедленно проклясть Помпея и Сервилия и даже пойти на мировую с Митридатом.

– Римляне нарушили клятву дружбы! Они предатели!

– Чем хуже был преславный царь Митридат? Он помог нам оборониться от скифов, он усмирил мятежных рабов и полонил Савмака, он помогал нам, а Рим оставил нас и даже вредит нам!

– Митридат разгромил Помпея! Теперь Митридат снова станет великим царем и опять поможет нам!.. Слава Митридату!

Пантикапей раскололся на два лагеря. Архонты и люди богатые поддерживали царевича Махара. Они боялись новых потрясений и недоверчиво относились к странным слухам, продолжая называть себя друзьями и сторонниками Рима. Им противостояла масса купцов, судовладельцев и ремесленников, которые сильно пострадали от нарушения морской торговли и были готовы опять склониться перед Митридатом, признать его своим «предстоятелем». Этому способствовали все усиливающиеся слухи о поражении Помпея и торжестве Митридата. Теперь понтийский царь вновь рисовался всем, как великан, потрясающий землю. Его называли и Зевсом Громовержцем и Фениксом, восстающим из пепла. Тысячи людей теснились у храмов и возглашали ему славу и просили богов помочь им примириться с великим царем, смягчить его сердце.

Потрясенный Махар метался из угла в угол, не зная, на что решиться. В горячем самоубеждении он не верил и не хотел верить рассказам о плохих делах Помпея и новом взлете Митридата. Измученный бессонными ночами, царевич проводил долгие часы перед жертвенниками, стараясь привлечь весь пантеон греческих и восточных богов на помощь Помпею.

– Да, да! – шептал он настойчиво, как бы стараясь уверить самого себя. – Да!.. Не успеет выколоситься пшеница на боспорских полях, как Митридат и его могущество перестанут существовать! Да помогут боги Помпею! Да ниспровергнут они Митридата!.. Это будет концом великой войны, и тогда мир и благополучие воцарятся всюду!

Пожалуй, не было в то время человека на всем Боспоре, который так страстно желал бы поражения Митридата и победы римлян, как Махар. Его желание разгоралось, словно пожар, раздуваемый ветром. Этим ветром был непреодолимый страх, который испытывал царевич при одной мысли о встрече с отцом. Ему хотелось увидеться с Сервилием и узнать от него все обстоятельно. Но римский наварх пиратствовал на море и не мог появиться в пантикапейском порту, так как топил боспорские корабли, а боспорцев брал в плен и продавал в рабство. Махару это было непонятно, казалось нелепостью! Зачем потребовалось Риму опять объявлять Боспору морскую войну, если Махар заключил союз еще с Лукуллом?..