Белоснежные скакуны Митридата потемнели, стали красно-пегими. От них шел пар, они тяжело дышали. Митридат, как бог войны, с бородой, окрашенной кровью врагов, сошел с колесницы, опьяненный победой.

Асандр был потрясен той стремительностью, с которой Митридат разделался с главной колонной вифинской рати, принудив ее правое и левое крылья к беспорядочному бегству. И хотя ему было очевидно, что римские легионеры составляли в ней меньшинство, а большая часть состояла из вифинцев и местных варваров, – увиденного им было достаточно, чтобы уверовать в непреоборимую силу и непобедимость Митридатовых полчищ.

Узрев царя, сходящего с колесницы, он преисполнился чувства восторга и благоговения. Но, подойдя ближе, вместе с толпой придворных, вгляделся в изменчивый лик Митридата и поразился его необычным выражением. Асандр уже видел царя милостивым и простым, как воин. Видел и надменно-величавым во время пира. А сейчас перед ним предстал хищник, забрызганный кровью, с волчьим взглядом и неприятно оскаленными зубами. Растрепанная борода казалась омерзительной от висевших на ней сгустков крови, а сбившийся набок золотой шлем как-то неприлично нарушал царственное благочиние. Митридат был утомлен битвой и, видимо, испытывал жажду. Он отдувался и облизывал языком сухие губы, что опять-таки покоробило боспорца. Мелькнула хулительная мысль, что царь сейчас похож не на земного бога, избранника небесного Олимпа, а на сказочного андрофага, только что упившегося человеческой кровью.

– Слава великому Митридату! Слава владыке мира! – вопили в исступлении приближенные. – Слава победителю!..

Жаркие чувства, с которыми Асандр устремился было к царю, сменились чем-то напоминающим испуг. В душевном смятении он остановился и даже сделал шаг назад, лицо его вытянулось, глаза широко раскрылись. Почудилось, что этот лихой рубака не воитель, а мясник, и не стремление к власти над миром обуревает его, а единственно страсть к уничтожению, убийству! Неужели эта отталкивающая звериная маска – первообраз того, кто в глазах народов выглядит отцом-благодетелем и любимцем богов?..

Возбужденный, запыхавшийся царь принял из рук верного евнуха мех с легким, утоляющим жажду вином. Обвел вокруг испытующим взглядом. Асандру показалось, что царь заметил его замешательство и даже подозрительно прищурил глаза. Зная, как ревнив Митридат к почитанию его особы, боспорец похолодел, чувствуя, что сейчас, возможно, решается его судьба. Почва поплыла под ногами. Он с усилием превозмог себя, стряхнул мгновенное оцепенение. «Как поступить? Что сказать?» – лихорадочно думал он. И тут же нашелся, поспешил опередить других, упал на колени у самой колесницы и протянул вперед руки.

– Боги управляли твоими боевыми конями! – вскричал он в тон со всеми. – Они решили увенчать тебя золотым венком победы!.. О богоравный Евпатор Дионис!.. Теперь я знаю, что ты станешь владыкой мира, ибо я увидел сияние вокруг твоей головы и был ослеплен им!

Эти пылкие слова прозвучали громче всех кличей и привлекли внимание царя. Асандр рассчитывал, что они должны объяснить его поведение, оправдать заминку в момент всеобщего ликования. Но его громогласное возглашение заставило всех остановиться и умолкнуть. Асандр испугался, почувствовал себя в центре внимания. Раскаленный взор Митридата словно копьем пронзил его, и ему показалось, что царь благодаря своим колдовским способностям разгадал его истинные чувства. Он ощутил зябкую дрожь во всем теле и замер в позе молящегося, стоя на коленях с протянутыми к царю руками.

– Хварно!.. Хварно!.. – прошел горячий шепот среди приближенных, который перешел в громоподобный вопль: – Хварно! Он увидел хварно!.. Это откровение богов! Ты подлинный бог, о Митридат!.. Ты окружен божественным ореолом!

Взор Митридата смягчился, лик стал менее заостренным, жесткие морщины расправились. Царь узнал того, кто был ослеплен исходящим от него особым сиянием «хварно» – и так громко предрекал ему владычество над миром. Им оказался не искушенный придворный льстец, но боспорец, человек с далекого северного берега Понта Эвксинского. Один из тех, кто уже изменял ему в прошлом из боязни его поражения и последующего римского возмездия. И этот человек ныне уверовал в него, убедился в его мощи и преклонился перед ним!.. Пусть же все узнают об этом и сами укрепятся в своей преданности царю и вере в его сверхъестественные качества.

– Боги внемлют! – сказал царь, отрываясь от меха и переводя дух.

Его слова прозвучали с подчеркнутой простотой, даже скромностью. Однако каждый понимал, что это простота необычная, она – проявление истинной божественности, а скромность – выражение уверенности в данной богами неограниченной власти.

Асандру подумалось, что царь опять становится самим собою, таким, какого он встретил там, на холме, – обаятельным и милостивым. Эта мысль принесла ему душевное облегчение. Он вздохнул, ощутив под коленями твердую почву.

– Боги внемлют, – продолжал царь, как бы в раздумье. – А слова и видение этого человека внушены ему богами же! Так воспримем их как откровение!.. Ты прав, Асандр, мы победим, ибо настало время взыскать с Рима за все преступления, которые он совершил!

И наградил боспорца по-царски, как награждают лишь варварские восточные цари, не знающие меры ни в жестокости, ни в поощрении. Асандр после этого случая неожиданно оказался владельцем дорогих украшений и одежд, золотых монет и серебряных кубков, чеканенного оружия и немалой толпы смуглых южных рабов и рабынь, которые несли все эти дары. Митридат пожаловал его званием тысячника тяжелой конницы и пожизненной должностью советника своего сына Махара.

– Тому, кто верно служит делу моему, – почет и богатство! – заключил царь.

И приказал выдать всем боспорским морякам, доставившим хлеб из Пантикапея, по пригоршне серебряных монет и по красной хламиде.

Царская конница к началу атаки колесниц вышла вправо для удара по левому крылу противника. Она развернулась широким полукругом и двигалась крупной рысью, наполовину скрытая зарослями колючих трав и кустарников.

Гиерон находился в первом ряду. По общему сигналу он склонил копье вперед и крепко зажал его под мышкой. Атаку колесниц, устремленную в гущу вражеского войска, он увидел издали и не мог ничего разобрать, кроме облака пыли да мерцания доспехов и страшных серпов. Левое крыло вифинцев потеряло свою стройность и шарахнулось в сторону, из чего можно было заключить, что первый удар решил исход битвы.

Но это было не совсем так. Отряды римлян образовали ядро, вокруг которого сплотились вифинские воины, остановленные военачальниками и усилиями самого Котты, появившегося верхом на коне. Началось перестроение, защитники города становились в сплоченные ряды, готовясь к сопротивлению.

Начальник Митридатовой конницы сообразил, что настало и его время. Нужно было не дать противнику восстановить пешую фалангу, которая смогла бы не только отразить натиск конной лавы, но и перейти в наступление. Он поднял руку и дал сигнал к атаке.

Затрубили рога, закричали истошно десятники и сотники. Старшой, находившийся рядом с Гиероном, круто повернул голову, выпучил налитые кровью глаза и, широко раскрыв рот, обросший колючей щетиной, хрипло возгласил:

– Ну, сынки, теперь покажем, крепка ли наша рука и быстры ли наши кони! Вперед!!

Грохот копыт повис в жарком воздухе, пыль затмила солнце, земля дрогнула, словно сотрясенная горным обвалом. Всадники с гиком устремились вперед. Сухие стебли трав хлестали по ногам, знойный ветер полыхнул навстречу. Панцирная конница Митридата сокрушающей лавиной пошла в атаку. Враги не успели перестроиться, но, видя, что бегство бесполезно, сами собою становились плечом к плечу и направляли копья навстречу яростной волне башнеподобных всадников. Это было мужество отчаяния, оно не могло остановить атакующих. Тяжелая конница в боевом единодушии не остановилась бы даже перед лучшими легионами Рима. С устрашающими воплями мчались азиатские всадники, пригнувшись к гривам коней, устремив вперед отточенные копья.