Он мог просто приказать похоронить эльфийку, но не доверял своим придворным. Простые слуги были преданы ему. Но сатрапов и провинциальную знать он с удовольствием прогнал бы прочь. Они плели интриги. Может быть, они действительно желали ему добра, так же, как Джуба. Но Артакс в этом сомневался. Все чаще у него возникало подозрение, что они нарочно так сильно занимают его, поскольку надеются на то, что он забудет о своей похоронной церемонии. Может быть, за этим все же стоит Джуба. Или целое войско его страдающих избыточным весом советников, камергеров, и как они там все называются. У каждого вокруг был высокопарный титул. Его это все утомляло. Охотнее всего он оставил бы вокруг себя людей не больше, чем помещается в деревенский кабак. Горстку советников, которым он мог доверять.
— Ты никому не можешь доверять. Такова доля бессмертного. Каждый приходит к тебе с задними мыслями. Все они хотят лишь одного — больше власти. Дело только в этом.
Артакс был уверен в том, что Аарон постоянно ухмылялся бы ему своей язвительной улыбкой, если бы у него еще было лицо, и иногда он видел это лицо перед собой во сне, прямо напротив своего собственного. После таких снов он просыпался, хватая ртом воздух, и проходило некоторое время, прежде чем успокаивалось сердцебиение. Все это настолько сильно утомляло его. Даже ночью не было покоя. Если он не приходил в гарем, среди женщин начинались ссоры. Похоже, некоторые предполагали, что ему понравилась Шайя. По крайней мере, с тех пор, как они причалили к якорной башне, некоторые его подруги склонялись к тому, чтобы одеваться как ишкуцайя, подводили глаза широкими кругами черной туши. Ни одна из них не была похожа на нее. Ни одна из них не знала, что то, что привязывает ее к нему, — это мечта, которую они не могли угадать, а потому не могли исполнить. Они чувствовали, что Шайя понравилась ему. Да, принцесса ему не просто понравилась, она осадила его мысли. И он наслаждался этим. Гарем ему не нужен. Пожалуй, женщины даже не догадывались, что расстояние между ними становилось тем больше, чем больше они пытались подлизаться к нему. Лишь одна из них была иной. Одна из тех троих, с которыми он провел первую ночь. Айя. Он предполагал, что по духу она была бунтаркой. Было в ней что-то такое… То, как она подразнивала его. Ее взгляды. Да, если бы нужно было выбрать одну из тех, что в гареме, то он выбрал бы ее. Будет разумнее обращать на всех них как можно меньше внимания! У него поистине и без того забот полно. Еще с гаремными историями возиться! В некотором роде гарем был самым опасным местом, в которое он мог пойти.
Внезапно Артакс невольно улыбнулся. Судьба подшучивает над ним. Где-то там, на небе, наверняка есть бог, который от хохота за живот хватается, когда смотрит на него. Может быть, это даже сам Львиноголовый. Наверняка очень забавно наблюдать за его постоянными причитаниями. Раньше все его помыслы были устремлены на то, чтобы суметь заполучить себе хорошую женщину. Сейчас у него слишком много женщин! И они видят его насквозь — ну, может быть, не до конца, но они понимают то, что ему удается скрывать от глаз всех других. Глубже всех остальных они поняли, что в нем изменилось больше, чем просто поведение. Они знали его и Аарона лучше всех других. Они знали обо всех тех признаках, которые не могли измениться после падения и, тем не менее, теперь отличались. Даже несмотря на то, что девантару удалось добиться того, чтобы его лицо, рост и пропорции полностью совпадали со внешностью Аарона, слияние было не идеальным. Его конкубины заметили, что изменились его родинки. Что у него вдруг начали расти волосы в ушах, а пальцы на ногах стали безволосыми. Произошло превращение и с более пикантными аспектами его анатомии. Пожалуй, не было места во всей вселенной, где слухи распространялись бы быстрее, чем в гареме. И, несмотря на то что придворным нельзя было просто так входить в покои его жен, это вовсе не означало, что тайны будут там в целости и сохранности. И теперь только вопрос времени, когда пойдут слухи. Артакс не знал, что с этим делать. Зато знал, какое решение для этой проблемы выбрал бы Аарон. Он предал бы всех своих жен небесной смерти и выбрал бы себе новых подруг.
— Верно. И хочешь верь, хочешь — нет, это решение было бы более гуманным. А такая гаремная болтовня может вылиться в гражданскую войну, если какой-нибудь могущественный сатрап или священнослужитель решит, что ты обманщик. И будут десятки тысяч убитых. Ты еще можешь приказать убить девушек. Пока еще не поздно.
Артакс поднял голову и посмотрел на небо. Интересно, избавит ли его Львиноголовый когда-нибудь от этого голоса? Мужчина вздохнул. Сейчас не время размышлять об этом. Сейчас нужно отдать последний долг убийце Аарона. Слышишь меня, мучитель мой? Эти похороны превратят твою убийцу в героиню, и ты ничего не сможешь с этим поделать!
— Ты уверен?
Артакс принял решение игнорировать Аарона. Он смотрел прямо вперед, сосредоточившись на том, что видел перед собой. На собственном опыте ему пришлось убедиться, что Аарону тяжело пробиться к нему, если ему самому удается собраться с мыслями и ни на что не отвлекаться. Он будет смотреть на окружающий пейзаж и полностью сосредоточится на торжественности погребального ритуала.
Они почти достигли конца роскошной улицы. Теперь по обе стороны ее возвышались могучие статуи девантаров. Некоторые больше напоминали чудовищ, чем богов. Особенно тот, что с кабаньей головой и когтистыми лапами, что стоял, слегка склонившись. Артакс был уверен в том, что девантар мог придать себе любой облик, который ему нравится. Тогда почему некоторые из них чаще выступают в облике чудовищ? Некоторые мудрецы утверждали, что эти тела и без того представляют собой большую уступку людям, поскольку истинные облики девантаров настолько же чужды и непонятны, как собиратели облаков и загадочные Зеленые духи Нангога.
Артакс поглядел на Человека-вепря. Что скрывается за этой внешностью, если этот облик был создан для того, чтобы быть более приятным людям? Или за обликом Призывающей бури, с волосами из живых змей? За приземистым кузнецом богов, волосатым, словно обезьяна, и с руками, свисающими до колен? По сравнению с ними Львиноголовый казался благородным и величественным. Считалось, что все они равны друг другу. Ни один не был выше остальных. Так же, как и бессмертные.
Лишь в конце резко поднимающейся аллеи, которая, казалось, вела к самому небу, Артаксу открылся вид на Устье мира, тот огромный кратер, противоположный конец которого сливался с небом. Пропасть, ведущая в глубочайшие глубины Нангога. Никто никогда не добирался до дна кратера. Это была зияющая рана на теле мира, и множество историй рассказывали о ней. В одной даже говорилось, что это открытый рот спящей великанши.
Из темноты кратера поднимались отдельные горы с отвесными зубцами. Похожие на окаменевшие стволы деревьев колонны лежали друг поверх друга. Кое-где можно было разглядеть и изборожденные трещинами лестницы. Из отвесных скал вырывались наружу аркады и уходили в никуда. И все это в конце концов терялось в темноте пропасти.
Со дна кратера поднимался постоянный теплый ветер. А если поднять голову над кратером, то можно было увидеть дюжины крупных птиц. По крайней мере, они казались таковыми на первый взгляд, если не знать правды. То были герои и князья семи великих империй; товарищи бессмертных, погибших в Нангоге. А какое место больше подошло бы для витязей, годами путешествовавших на кораблях-дворцах, чем быть похороненными в небе?
От конца аллеи по краю кратера к каменному языку, находившемуся примерно на сто шагов ниже, вела широкая лестница. Это был единственный уступ скалы над отвесной стеной кратера. Семь золотых мачт, над которыми на теплом поднимающемся из глубин ветру развевались знамена бессмертных, служили единственным украшением в остальном скромной террасы. Вокруг системы для полета стояла небольшая группа священнослужителей. Тело эльфийки было пристегнуто к почти треугольному паруснику в четыре шага длиной, руки ее были раскинуты в сторону. Она была готова пуститься в свой последний путь.
