Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Тут бы молодым людям поболтать с нею, поухажи­вать, а они будто воды в рот набрали. Ефим Кузьмич, ухмыляясь в усы, заговорил сам, и, конечно, о заводских делах, а Иван Иванович презрительно махнул рукой:

— Эх, Грунечка, мне бы лет двадцать скинуть, я бы знал, о чем говорить.

Груня повела плечами, предложила:

— Давайте в шахматы сыграем, Иван Иванович.

— Да вы разве играете?

— А конечно! Здесь разговор деловой, пойдемте в ту комнату.

Воробьев даже в лице переменился, раздосадован­ный ее невниманием. А Воловик, кажется, только того и ждал — он придвинулся поближе к Клементьеву, и на лениво-добродушном лице его появилось выражение энергии и упрямства.

— Я вчера вечером был в парткоме у Диденко, — сообщил он, сразу переходя к сути дела. — И оставил письменное заявление. Пусть разберутся. Вчера мне но­вость преподнесли — выдвигают мастером. Только бы, значит, в турбинный не отпускать! А какой из меня ма­стер?

— Ишь ведь... ловко придумали!

— Не будет этого, — спокойно сказал Воловик. — Мы зашли предупредить вас — не сдавайте позиций, ес­ли Диденко спросит. В турбинный я перейду. Это нуж­но — значит, должно быть сделано.

Слово «должно» прозвучало у него со всею силой. Он был не из уступчивых, этот парень!

— А пока суд да дело, мне нужна ваша помощь, — продолжал он, считая первый вопрос ясным. — Я уже работаю, но мне нужна помощь. Нужен приказ началь­ника цеха, чтобы мне предоставили материал и станки. Чтоб мои заказы выполнялись не из милости, а то пустяковину обточить — и то пороги обиваешь! И потом Женю Никитина — в помощники. Человек он способный, мне он подспорье, а ему польза.

— Целая программа, — заключил   Клементьев   и вздохнул. Дела, требующие согласований и споров с разными начальниками, тяготили его. Случай с изобре­тателем Воловиком был как раз таким тягостным слу­чаем, когда нужно было вступить в конфликт с другим цехом, спорить и ругаться с отделом кадров завода, с технологами, с начальником своего цеха... Любимов еще вчера сказал Ефиму Кузьмичу: «Конечно, я не прочь заполучить такого стахановца, как Воловик, но расшумелись вокруг его «изобретения» зря. Где оно? В мечтах. И пошел он не по тому пути. Снятие навалов! Нужно искать возможностей уничтожить эти самые на­валы, избежать их с самого начала, вот куда мы устрем­ляем рационализаторскую мысль!» Ефим Кузьмич отве­тил ему вопросом: «А если избежать их не сумеем? Ведь режет нас эта «досадная» работа, все сроки ре­жет». Любимов только усмехнулся: «А где гарантия, что Воловик придумает?»

Припомнив эти слова, Ефим Кузьмич сам усомнился в удаче Воловика — и точно, никто его проекта не ви­дел, нет еще готового проекта, а сколько требований у парня! Ведущему конструктору впору...

— Слушай, Александр... Васильевич, верно? Так вот, Александр Васильевич, требовать ты требуй, раз правоту чувствуешь. Но скажи ты мне по совести: есть у тебя уверенность? Выйдет у тебя? Или это еще мечты?

— Должно выйти, — без запинки ответил Воловик, и опять слово «должно» прозвучало со всею силой. — А мечта ли? Не знаю, Ефим Кузьмич. Может, и мечта, да реальная. Мне так кажется, что готовая вещь проста, а путь к ней сложен, и начинается все с фантазии. Вот вы смотрите.

Руки его оторвались от стола и так точно передали профессиональное движение, что Ефим Кузьмич увидел и напильник в правой руке, и узкие зазоры между ря­дами острых лопаток, и напряжение левой руки, ищущей опоры для всего тела, пригнувшегося к рядам лопаток, пока правая рука на весу изгибается между рядами и осторожно, стараясь сплющиться и уберечься от острых, колючих ребрышек, спиливает еле заметные наросты металла.

Правая рука продолжала равномерно двигаться, без конца повторяя одно и то же заученное движение паль­цев, кисти и локтя, и вдруг Клементьев ясно уловил ритм и механику этого повторяющегося движения, и сквозь них проступил замысел изобретателя — нет, еще не решение, а именно первоначальный замысел, под­сказанный работой умелой человеческой руки точно так же, как когда-то полет птицы подсказал идею самолета.

Воловик заметил, что отправная точка его фантазии понята. Он поискал по карманам карандаш и блокнот, уверенно начертил несколько беглых схем.

— Вот так, — приговаривал он. — Или так... Или вот этак... Понимаете? Все дело в том, чтобы суппорт легко разворачивался под углом, легко менял направ­ление... — Он захлопнул блокнот и сунул его в кар­ман. — Сейчае пробуем. Делаем. Женя мне помогает, вот он помогает, — Воловик кивнул на Воробьева, — Алексей Алексеевич Полозов помогает. Да ведь сколько можно партизанить? Все между прочим, просьбами да уговорами, заготовки тащишь где придется… да и ве­черами приходится работать.

— Вечерами — это не беда, если сердцем прирос, — строго сказал Ефим Кузьмич.

У Воловика вдруг дрогнули губы.

— Не могу я больше... вечерами. — еле слышно сказал он.

— Вот тебе раз! — удивился Ефим Кузьмич. — Та­кой молодой — и вдруг «не могу». Устал, что ли? Для своего-то замысла люди ночей не спят.

Воловик поморщился, хотел что-то сказать, да раз­думал.

— В общем, помогайте, — закончил он разговор. — Пока нужно, могу и буду терпеть, дела не брошу. Но вы поднажмите.

— Поверил в тебя — значит, повоюем.

Воробьев первым поднялся с места и, несмотря на уговоры Ефима Кузьмича, заторопил своего друга: пора идти! Он так и не притронулся к стакану чая, налито­му хозяином. Увидав этот чай, сиротливо стынущий на столе, Ефим Кузьмич с запозданием отметил, что Яков и в разговоре не участвовал, а сидел понурясь, погружен­ный в свои думы.

— Ты что, Яша, невесел? — заботливо спросил Ефим Кузьмич.

— Нет, что вы, — встрепенувшись, ответил Воробьев и натянуто улыбнулся. — С чего мне быть невеселым?

Услыхав, что гости уходят, Груня вскочила и догна­ла их в прихожей:

— Уже уходите?

От ее недоброжелательной холодности не осталось и следа.

— Поможет вам папа, да? — ласково спросила она у Воловика. — Я не думала, что вы так скоро уйдете, — Сказала она Воробьеву. — Мы с Иваном Ивановичем развоевались и даже не заметили, как время пролетело.

— Ну, и чья берет? — заинтересовался Воробьев и шагнул обратно в комнату, как бы для того, чтобы оце­нить положение на шахматном поле. Оглянувшись на старика, продолжавшего разговор с Воловиком, он быстро спросил вполголоса: — Когда же?

Груня громко ответила:

— Я думаю, выигрыш мне обеспечен.

И шепотом:

— Завтра в девять.

— Иван   Иванович — противник  серьезный. — и тоже шепотом: — Опять обманешь?

Она объяснила взволнованно:

— Он  дома  был…  не  могла  я...  потом   рас­скажу...

— Ты сегодня так приняла меня...

— Я же тебе велела — не ходи сюда!

— Груня... ты меня долго мучить будешь?..

— Я — тебя? — вскрикнула Груня и тотчас шепну­ла: — Молчи! — Громко, с неестественным оживлением заговорила о шахматах, не договорила и пошла с Во­робьевым в прихожую — навстречу настороженному взгляду Ефима Кузьмича.

Захлопнув за гостями дверь, она сказала недо­вольно:

— В воскресенье и то с делами прибегают. Неужто на заводе мало видитесь? Пришли, ссору затеяли...

А молодые люди вышли на улицу, уже опустевшую, темную и схваченную ночным морозцем.

— Пройдемся?

— Пройдемся.

Они направились не в город, а за город, пустырями, заваленными нетронутым снегом.

— Домой пора, — пробормотал Воловик, продолжая шагать в сторону от города. Расправил грудь и несколь­ко раз глубоко вздохнул, словно хотел надолго нады­шаться морозной, удивительной свежестью.

— Как думаешь, осилит старик?

— Осилит, если подталкивать, — сказал Воробьев неохотно: он был во власти только что пережитого вол­нения, и разговаривать ему не хотелось.

Но Саша Воловик продолжал:

— Староват он для такой беспокойной работы.

— Зато человек стоящий. Справедливый.

— Справедливости одной мало. Тут напористость нужна.

— А мы на что?

35
{"b":"189446","o":1}