С а н д р о. Все не так - и так. Иначе не выходит. Но это же лучше, чем "Весна". Она здесь, как в сказке, а это там. (Набрасывает покрывало на картину, заслышав шаги.)
Входят гражданин и Биаджо.
Б и а д ж о. Вот то самое тондо, о котором вам говорил мой учитель. (В изумлении таращит глаза.)
Г р а ж д а н и н (переглянувшись с Сандро). Да, да, узнаю совершенно по описанию.
Б и а д ж о. Ай! (Хлопает глазами, трясет головой.)
Я к о п о. Биаджо, ты что?
Г р а ж д а н и н. Рад и я приобретению, как и вы - продаже. Как ни хороша картина, она обретает цену, лишь будучи проданной, не так ли? (Порывшись в кармане.) К сожалению, я забыл дома кошелек. Идемте, молодой человек, я расплачусь, а картину вы вставите в другую раму, Сандро знает, и принесете позже.
Б и а д ж о. О, как вам будет угодно! (Не смея поднять глаз, уходит с покупателем.)
Сандро, Якопо и ученики сообща и быстро снимают капюшоны, превращая членов Синьории вновь в ангелов вокруг Мадонны. Как во сне, входит Биаджо.
С а н д р о. Биаджо, ну, что, получил деньги?
Б и а д ж о. Да, получил. (Робко поднимает глаза на тондо.) Ай! Учитель, не знаю: сон ли мне снился, или все это правда. У этих ангелов, когда я пришел сюда с покупателем, оказались на головах красные капюшоны, а теперь их нет: что все это означает?
С а н д р о. Ну, не знаю. Уж не помутилось ли у тебя в голове? Эти деньги, видимо, сбили тебя с толку.
Б и а д ж о. Деньги? Деньги здесь, все шесть флоринов. Я не сплю. А капюшоны тоже ведь были.
С а н д р о. Если бы это случилось на самом деле, неужели ты думаешь, что этот гражданин купил бы картину?
Б и а д ж о. В самом деле. Ведь он мне ничего не сказал. Я видел, вместо ангелов вокруг Мадонны, членов Синьории в красных капюшонах, а он все-таки ангелов, выходит? И вы ничего такого не заметили?
Сандро, Якопо и другие ученики, смеясь, словно бы над недоумением Биаджо, отрицательно качают головами.
Б и а д ж о. Я вам верю. А все-таки странная вещь мне привиделась. И чтобы совсем придти в себя, не следует ли мне всех вас пригласить на пирушку?
Я к о п о. О, да!
Сандро отпускает развеселившихся учеников и остается один у картины "Рождение Венеры"; словно не решаясь приступить к работе, беспокойно расхаживает.
С а н д р о
Зачем я посмеялся над Биаджо?
Над ангелами тоже, превратив
В синьоров в окружении Мадонны,
Возвысив их до матери Христа.
Всего лишь шутка? Но в подобных шутках
Не далеко ль зашел я в "Поклоненьи
Волхвов", изобразив Козимо-старца
В кругу семейства, точно это праздник
Из нынешних времен, в одеждах знати,
И здесь же Джулиано и Лоренцо,
Да и себя изобразил я там,
Во цвете лет, смотрите, сам художник!
(Сдергивает с картины покрывало.)
Священное писанье превратилось
В предмет искусства и игру уменья
Живописать и строить перспективу.
Так боги Греции предстали в мире
В прекрасных статуях мужчин и женщин,
С тем вера в них, наверно, пошатнулась.
И богородицей слывет подружка
Художника, да в платье, что здесь носят,
В застежках, украшеньях для прельщенья.
Все это мило, даже человечно,
Нет тайны лишь священной из веков,
Как в ликах византийских, примитивных,
Но полных таинства глубокой веры.
И вот к чему пришел я? С верой в Бога,
Спасителя, не вяжется искусство?
С игрою в перспективы, в колорит?
"Рождение Венеры" - это чудо?
Или кощунство? Я теряю разум.
О, боги! Пусть. Ведь мне дороже вера;
Она моя надежда и любовь.
(Словно пугаясь чего-то, поспешно уходит.)
Сцена 3
Вилла Кареджи. В одной из комнат висит картина Сандро Боттичелли "Рождение Венеры". Лоренцо и Фичино; входят Полициано и Микеланджело, ученик школы скульпторов в Садах Медичи, юноша лет 16, принятый Лоренцо в свою семью, как сын.
Л о р е н ц о. Микеланджело! Хорошо, что ты приехал.
М и к е л а н д ж е л о (раскланиваясь ради приличия, но не очень умело). Да, меня вытащил Полициано, уверив, что в эти дни нельзя работать.
Ф и ч и н о. Мой юный друг, ты учишься или работаешь?
М и к е л а н д ж е л о. Бертольдо, мой учитель, немногословен, утверждая, что в работе и состоит учеба. Особенно для скульптора.
Л о р е н ц о. Но здесь собираются как раз те, кто весьма словоохотлив.
М и к е л а н д ж е л о. Ваша светлость, мне кажется, я умею и слушать, то есть учиться, не держа в руках молотка и резца.
Ф и ч и н о (переглянувшись с другими). Прекрасно! Лоренцо не ошибся, взяв тебя в семью.
Л о р е н ц о. Это как мой дед Козимо не ошибся в тебе, Фичино!
Ф и ч и н о. О, да! Теперь мой юный собрат входит в Платоническую семью.
М и к е л а д ж е л о. Заниматься философией вряд ли я буду. Я не знаю языков.
Ф и ч и н о. У искусства свой язык. Ты это знаешь. Мы живем в храме всемогущего архитектора; каждый должен внутри его круга проводить свой собственный круг, восславляя Бога.
П о л и ц и а н о. Наговорившись всласть друг с другом, мы рады новому слушателю.
Л о р е н ц о. Тсс! Марсилио, как поэт, ощутил приближение бога.
Ф и ч и н о. Человек стоит на вершине творенья не потому, что он может постичь его механику и его гармонию, но прежде всего благодаря своему собственному творческому динамизму. Великая божественная игра находит свое повторение в человеческой игре и труде, которые с точностью подражают Богу и соединяются с ним. Человека тоже можно определить как вселенского художника.
М и к е л а н д ж е л о. Мне это нравится.
Входит Пико делла Мирандола, молодой человек изумительной красоты, но в печали и грустный.
П и к о. О, други! Да простит нам Бог наши сборища! (Идет по комнатам, словно не находя себе места.)
П о л и ц и а н о. Да, что с ним? Когда красавица, привлекая мой взор, со смехом отворачивается от моего уродства, я кисну, это понятно. А он-то чем обделен? Правитель Мирандолы, граф, золотая красота, гениальность, знает все языки, как дьявол, всех мудрецов, какие были на свете!
Ф и ч и н о. Золотая голова!
Л о р е н ц о. С золотой красотой Феба золотая голова метафизика!
Ф и ч и н о (Микеланджело). Благословенна ваша юность! Если мы должны говорить о золотом веке, то это, конечно, век, который производит золотые умы. И что наш век именно таков, в этом не может сомневаться никто, рассмотрев его удивительные изобретения: наше время, наш золотой век привел к расцвету свободные искусства, которые почти было погибли, грамматику, поэзию, риторику, живопись, архитектуру и древнее пение лиры Орфея. И все это - во Флоренции!
