– А вот что, сейчас увидите. – Астан распорол тонким кинжалом полу своего безрукавного ватника и извлек плоский пакет из потемневшей замши, прошитый грубыми нитками, нарезанными из тонкой шкуры.

– Кристина предупредила, – сурово сказал он, – пакет не открывать. В нем два пакетика в черных обертках: в маленьком – фотопленка, в большом – очень тонкая лента, что сама рвется… Осторожно!

– Еще есть что-нибудь?

– Конечно! – теперь Астан потрошил вторую полу своего ватника. Вытащил блокнот в целлофане, сквозь который на коже обложки были видны готические буквы.

– Об этой тетради, – сообщил Астан, – Кристина сказала: она была потеряна, а потом снова найдена. И заверила, что вы, товарищ генерал, знаете, чья она!

– Интересно, – проговорил Роговцев, беря целлофановый пакет, и с первых же букв понял: дневник Мюллера! Того самого палача, которого пристрелила «Студентка», спасая от ловушки и гибели разведчика Алексея Маркова! Именно об этом дневнике рассказывал Калина.

– Так знаете чей? – тревожно спросил старик.

– Знаю.

– Это хорошо, – успокоился Астан. – Потому что есть у меня еще одна вещь, о которой я ничего объяснить не могу. Я просил Кристину, чтобы она хотя бы несколько слов написала, а она – эх!.. Не послушалась.

Теперь Мирза-Хатагов потрошил ватник там, где пришиты пуговицы. Наконец вытащил свернутую бумажку. Развернул ее, протянул Матвею Ивановичу, заметив:

– Вот видите, цифры и цифры… Хотя бы два словечка! Невоспитанно как-то… Но, товарищ генерал, девушка она хорошая, ей все можно простить.

– Дорогой товарищ Мирза-Хатагов, все хорошо. Даже прекрасно! Вы оказали нам огромную услугу. От себя и командования фронта я объявляю вам глубокую и сердечную благодарность.

– Так за что же, – смутился старик, – ничего особенного…

Генерал Роговцев вызвал дежурного:

– Товарищ лейтенант, подготовьте документы за моей подписью о награждении Астана Мирзы-Хатагова медалью за проявленное мужество в борьбе с немецкими оккупантами.

– Слушаюсь!

– И вот еще что… Позаботьтесь о теплой одежде для товарища Хатагова. Не найдется гражданской, возьмите на складе военную.

– Зачем гражданскую? – сказал старик. – Медаль годится к военной.

– Идемте, дедушка, – предложил лейтенант. – Будет вам военная форма. С иголочки!

Они вышли.

– Товарищ майор, немедленно – в фотолабораторию и в шифровальный отдел. Приказ: работа срочная!

– Я мигом! – вскочил на ноги Тамбулиди.

Генерал Роговцев остался в комнате один. Придвинул к себе жесткую блок-тетрадь, на первой странице которой красовалась каллиграфическая надпись: «Дневник лейтенанта Мюллера. ГФП 1942».

За чтением не заметил, как прошло время. Напомнил об этом майор Тамбулиди, когда вернулся, выполнив задание:

– Готово, товарищ генерал-майор!

– Вот что, Анзор, – сурово сказал Роговцев, – возьмите этот отвратительный дневник и завтра же передайте куда надо, как разоблачительный документ преступлений, которые совершали гитлеровцы против мирного населения.

– Слушаюсь!

– Теперь докладывайте!

– В шифровке изложены данные на четырех агентов Хейниша и места оседания в нашем тылу. На магнитофонной пленке – разговоры Хеиниша с каждым агентом с изложением заданий. На фотопленке фото всех четырех изменников вместе с еще неопознанным оберштурмфюрером СС. Звукозапись перепечатывается машинописным текстом.

– Вот так «Студентка»! – с уважением произнес генерал. – Как ей все это удалось сделать?

– Смелая девушка! – поддержал его Анзор.

Поезд прибыл на Силезский вокзал в два часа дня, но казалось, что уже наступают сумерки. Серые, набухшие тучи низко висели над Берлином. Моросил дождь. Дым от многочисленных заводов индустриального города, прижатый к земле тяжелыми тучами, растворялся в воздухе и расползался по Берлину желто-кислым туманом. Эшелон, к которому была прицеплена платформа с двумя автомашинами, служебным и упакованным в казенного типа ящики личным имуществом оберштурмбаннфюрера Хейниша, загнали на запасной путь, подальше от помещения вокзала. Из окна спального вагона над блестящими от дождя крышами длинных составов была видна темная громада вокзала. По его стене свисало огромное полотнище, на котором в белом круге чернела фашистская свастика.

На фрейлейн Кристину Бергер все это навеяло хмурое настроение и враждебность к этому городу. Ей тяжко было сознавать, что в этот день, как и в ближайшие, очевидно, придется не раз выказывать свой восторг перед столицей «любимого фатерлянда», как и надлежит образцовой, высокопатриотичной, верноподданной фольксдойче. Поэтому она даже обрадовалась, когда убедилась, что настроение ее шефа тоже не из лучших. Отпадала необходимость с первых минут лицемерить, выдавая себя за восторженную, веселую и счастливую провинциалочку, которая впервые попала в город, где «фюрер действует, творит и думает за всех немцев».

– Безобразие! – убежденно проговорил Хейниш, выходя из своего купе. Он был в новеньком, безукоризненно сидящем мундире, свежевыбритый, аккуратно причесанный и тщательно надушенный. Собрался, словно на парад. Неужели надеялся, что его встретят с фанфарами? Сколько их в рейхе, таких вот Хейнишей?

Однако Кристина Бергер ошибалась в своих выводах.

Когда из купе вышел так же подтянутый адъютант Вилли Майер, в проходе спального вагона появился незнакомый штурмбаннфюрер в мокром длиннополом кожаном пальто с меховым воротником. На блестящем козырьке фуражки с высокой тульей поблескивали мелкие дождевые капли. Он уверенным шагом приблизился к ним и выбросил руку:

– Хайль Гитлер!

Ему дружно ответили.

Штурмбаннфюрер был сравнительно молод, но какой-то невыразительный. Глаза – словно бесцветное стекло, лицо – будто навсегда замороженное.

– Господин Хейниш? – спросил он явно для проформы, ибо не ждал ответа. – Мне выпала высокая честь встретить вас и первым сообщить о присвоении вам звания штандартенфюрера. В соответствии с новой должностью.

Он перевел свой бесцветный взгляд на адъютанта.

– Вы, господин Майер, тоже повышены в звании. Отныне вы – гауптштурмфюрер. Кроме того, за обезвреживание опасного русского шпиона вы награждены орденом «За храбрость» с мечами. Поздравляю!

«За паршивого предателя Жору Шмота, – в мыслях уточнила фрейлейн Кристина Бергер, – которого я собственноручно пристрелила как шелудивого пса».

Штурмбаннфюрер с замороженным лицом только скользнул по ней взглядом, словно царапнул стеклом.

– Господин штандартенфюрер, – снова обратился он к Хейнишу, – позвольте отрекомендоваться – Пауль Шенк, личный порученец господина обергруппенфюрера.

– О! – приятно удивился Хейниш оказанной ему честью. – Чрезвычайно рад нашему, надеюсь, доброму знакомству.

– К вашим услугам! – щелкнул каблуками Шенк.

Хейниш с признательностью пожал ему руку. Великолепные новости взбудоражили его, лицо его порозовело, глаза радостно заблестели.

По правде, все это не было такой уже полной неожиданностью. Не напрасно он в предыдущий визит в Берлин не жалел по ресторанам рейхсмарки, устраивая «дружеские вечеринки» с совершенно определенными влиятельными особами. Эти особы возвращались домой не с пустыми руками. Хмель забудется – подарок напомнит. Так что «восточные сувениры» и «фронтовые подарки на добрую память», порой довольно редкие и дорогие, принесли теперь ощутимые дивиденды. Штандартенфюрер СС – это не шутка! Очень высокое и весомое звание в коричневой империи. Перед серебряным шитьем эсэсовского полковника гнут шею общевойсковые генералы…

– Разрешите доложить! – обратился к нему Шенк.

«Что еще?»

– Прошу, я слушаю.

– Обергруппенфюрер господин Кальтенбруниер может вызвать вас в любую минуту. Поэтому я передаю вам служебный «опель-адмирал». Он вместительный, – холодный взгляд Шенка второй раз царапнул Кристину. – О грузе и вашем имуществе я позабочусь сам. Они своевременно будут на месте.