– Да, – хмуро подтвердил Майер.

– Вилли, зачем были все эти словесные выкрутасы? Неужели вы думаете, что мне до сих пор неизвестно о подозрениях Кеслера? Чего вы боитесь?

– Дело в том, уважаемая фрейлейн, что как только следствие коснется истории с «вальтером», вы погибли. И не поможет вам никакой патруль с полицаем Зазроевым в придачу. Предположим, например, такое: настырный волокита Мюллер вернулся к вам. С машиной это делается быстро. Дело минут… А Кеслер умеет вытягивать любые признания! И тогда ниточка потянется ко мне. А мне жаль терять собственную – подчеркиваю: собственную! – такую великолепную рыжую голову.

– Ах, при чем здесь вы? – с притворной досадой вздохнула Кристина. Она ощутила, что коснулась тайны Майера, которая, словно мираж, то появлялась в его туманных недомолвках, то тут же бесследно исчезала.

– При том! – Майер явно не спешил с ответом. Размышлял – стоит ли?.. Наконец решился. – Придется рассказать и об этом, иначе вы ни меня, ни своего положения до конца не поймете! А было так: первым поутру «Эсмеральду» посетил я. После моего визита – подчеркиваю: после, понимаете? – майор абвера Штюбе нашел у нее известные вам вещественные доказательства. Но среди них не найдено самого главного – «вальтера», хотя по логике версии он должен был там найтись, как нашлась бутылка из-под «Мартеля» и лайковая перчатка Эльзьи… Сообразили? Теперь вам ясно, почему ссылка на «Эсмеральду» в разговоре со мной – не в пользу ваших логических упражнений… Но коль убила не «Эсмеральда», то вновь возникает все тот же вопрос: кто?.. А за ним – второй: кто и зачем подставил под удар непричастную к убийству Мюллера агентку СД Несмитскую – «Эсмеральду»?.. Вот как худо выглядят наши с вами дела, Кристина. Я просто обязан был все это вам растолковать. Так что отныне мы – сообщники…

Это было признанием. Чрезвычайно важным. Оно высвечивало всю мозаику не всегда понятных событий. Главное – Майер раскрылся. Но полностью ли? Во всяком случае, он уже не представлял для фрейлейн Бергер загадки. Кристина напряженно размышляла, нарочно – для Майера – высказывая свои мысли вслух:

– Пожалуй, вы преувеличиваете опасность… Хей-ипш сам прикрыл дело и не позволит какому-то следователю ставить под сомнение его компетентность. Это – первое… Отчет о расследовании и его результатах выслан в Берлин, что содействовало повышению Хейниша в звании, – это второе… Кеслеру хватает текущих срочных дел: об этом и вам можно позаботиться, – это третье… Кроме того, есть еще варианты… А впрочем, Вилли, все это чепуха! Ведь я, поверьте, никакого отношения к делу Мюллера не имею, несмотря на все ваши пугающие предположения… Не понимаю только, почему вы так неосторожно впутались в эту историю, если беспокоитесь о своей рыжей голове?

– Почему? – мрачно проговорил Майер. – Потому что в то время еще не было Шеера, которого вы изволили полюбить. Иначе… – Не закончив, вдруг разозлился: – А Мюллер – подонок, грязная свинья! Погань! Достаточно полистать его дневник… Представляю, что произошло! Я бы и сам… Потому и уважаю вас, Кристина, ибо женщина, которая с чисто мужской решимостью умеет за себя постоять…

– Вы опять за свое, Вилли?

– И правда – хватит!

– Каковы же ваши намерения?

Майер прищурился решительно.

– Шеер погиб! Теперь Адольфа нет в живых. Но рядом с вами я. Если позволите, буду вашим защитником. Во всех случаях… Ведь я вас ни в чем не обвиняю, не осуждаю, не шантажирую, ни к чему не склоняю. Мне достаточно дружеской теплоты. Пока… Надеюсь, что даже в этих не очень благоприятных для меня обстоятельствах я высказываюсь достаточно деликатно и ничем не обидел вас.

Машины приближались к околицам Нальчика. Перед одноэтажными домиками была натянута колючая проволока, виднелись железнодорожные надолбы, сваренные в «ежи» железнодорожные рельсы. Людей в домиках и садах не было видно. Возможно, их «переселили» в концлагеря или же вывезли на подневольный труд в Германию. Между деревьями серели доты, гнездились пулеметные и минометные подразделения, жирно темнели вкопанные в землю танки.

Город надвое пересекает железная дорога, словно размежевав закопченные корпуса разрушенных заводов в северной части от жилых домов и административных зданий в южной. Издали было видно, как по круглому склону Кизиловой горы к смотровой площадке один за другим, словно инвалиды на костылях, взбираются искореженные опоры с оборванными тросами – бывшая канатная дорога.

– Вы не ответили, Кристина, – с упреком напомнил Майер. – А наше время истекает. Так как же с нашим уговором?

Волнуясь, он замолчал, стиснув зубы.

– Что сказать? Все это так неожиданно…

– И все же? Я жду, – ему хотелось сказать «люблю».

– Давайте договоримся так: я буду советоваться с вами, Вилли, – ласково ответила она. – Устраивает?

– Наконец-то! – бодро воскликнул оберштурмфю-рер. Это опять был веселый, остроумный Вилли Майер, а не мрачный, понурый «сообщник». – Почему дают имена рекам, морям и горам? Даже ураганы и тайфуны носят имена. Да еще исключительно женские! А я самому большому айсбергу дал бы ваше имя, Кристина!

– Ой, не смешите меня, Вилли…

– Но вы же, фрейлейн, действительно подлинный айсберг. Не смейтесь… Именно та самая ледяная глыба, которая вся прячется в темной глубине, а на поверхности видна лишь сверкающая верхушка. Это же надо уметь – за весь наш разговор вы, Кристина, не ответили ни на один мой вопрос. Ловко уклоняетесь… Так и оставили меня, несчастного, наедине с догадками и сомнениями. И надеждой… На что?

– На добро, Вилли. Поверьте мне, – она положила теплую ладонь на его крепкую руку.

Машины повернули на юг, к центру города.

С утра, когда с имуществом, полученным от карателей в «бецугшайне», покинули Нальчик, следователь Кеслер находился в прекрасном настроении: один из чемоданов заметно потяжелел.

На складах фельджандармерии глаза буквально разбегались от заботливо, по-хозяйски собранного добра. Здесь было все – от прелестных детских валенок, каких не сыщешь во всей Европе, женского нижнего белья до очень дорогой пушнины из чернобурок и голубых полярных песцов. В фатерлянде такой мех можно увидеть разве что в зоологическом саду Тиргартена.

За стальными бортами бронетранспортера Кеслер чувствовал себя великолепно. Ехали по маршруту Чегем Первый – Баксан – Горячеводск – Пятигорск. В последнем предусматривалась двухчасовая остановка на обед.

Погодное небо радовало синевой, пригревало солнце. Возникало удивительное ощущение теплой прохлады. Такое на Кавказе бывает довольно часто. Земля дышит теплом, а воздух бодрит холодком. Необычайно здоровый климат. Вот жизненное пространство, которое самой природой предназначено для устройства «гегендвальдов» – обезлюденных поместий для культурного освоения работящими немецкими переселенцами из победоносных войск GC.

Такие мысли лениво и сладостно сновали в голове следователя Кеслера, убаюкивая его в блаженную дремоту. Однако в Пятигорске этот упоительный житейский тонус, что столь благодетельно способствует интенсивному пищеварению, катастрофически упал.

Хозяин бронетранспортера оберштурмбаннфюрер Хейниш пригласил следователя посетить в местной мечети торжество – религиозную службу в честь фюрера.

В толпе важно насупленных местных «деятелей» Кеслер кое-кого узнал. В первую очередь «правителей» Кабарды и Балкарии князей-таубиев Зафира Келеметова и Довлатгери Тавкешева. Другие – разная мелкота – седые, изрядно одряхлелые старцы, которые четверть века тому назад уносили отсюда ноги и вот – возвратились под штандартами фюрера.

Но больше всего поразил Кеслера генерал кавалерии фон Макензен, которого военная судьба пересадила из седла в танк. Следователь краем уха слыхивал, что барон принял магометанство. Он ни на мгновение не поверил в этот бред. А как теперь не поверить, если собственными глазами видишь прусского генерала в зеленом тюрбане, в белоснежном балахоне из высокосортной верблюжьей шерсти, босоногого, да еще с кораном в руке? Майн гот, метко в Библии сказано: «Не верь глазам своим»!