«Вит узнал. Это он…»

Последние сомнения исчезли, последняя надежда угасла…

«Сначала его, потом себя…»

Адольф Шеер остановился перед закрытыми дверями. Что ждет его за ними? Не слышалось ни звука. Но эта мертвая тишина, он ощутил это всем своим существом, таила смертельную угрозу. Он приложил к дверям ухо – ни шороха. Постучал. В ответ – ни звука. Раскрыл двери, медленно отстраняя их рукой и все шире охватывая комнату внимательным взглядом. Никого! Но она здесь, притаилась. Где? За шкафом, занавесью, дверью? Он сделал все, чтобы остаться с нею наедине, без свидетелей: если он и погибнет по-глупому, она все равно и дальше будет работать, получит Рыцарский крест за героическое уничтожение советского разведчика… Нет, такого ее нервы не выдержат… Он стоял на пороге, настороженный и чуткий. В пустую комнату громко сказал первую фразу пароля:

– О, такая очаровательная фрейлейн и до сих пор не обручена!

Что-то тяжелое, металлическое упало за дверями на пол, послышался шепот и нервные всхлипы:

– Просто никто не просил моей руки…

Адольф весело отозвался заключительной фразой:

– Надеюсь, эту беду легко поправить. У меня есть рука и сердце. Предлагаю!

Это прозвучало не только паролем, не только контрольной фразой. Согретые голосом слова эти, придуманные кем-то и когда-то, которые должны были при любых обстоятельствах прозвучать «естественно», стали для них первым в их жизни признанием в любви. Но ничего не было естественного в том, что их разделяют двери, что на полу валяется пистолет, что они признаются в любви друг другу только парольными словами, которые может услышать и часовой, и даже унтер-штурмфюрер Майер…

Он неслышно прикрыл за собой дверь, и Кристина, словно она только этого и ждала, сразу прильнула доверчиво и обессиленно к его груди, забыв обо всем на свете – о фатальной безнадежности, психической перегрузке последних дней, и уже не сдерживала счастливых слез. Неожиданно она откинулась, чтобы увидеть его, чтобы еще раз убедиться, что это он – ее любимый и верный Костя, что он, именно он пришел к ней, впервые без цветов и впервые нестерпимо желанный. Она жадно приникла к нему – такому родному и близкому, такому своему и своевременному. Она касалась его теплого лица – легко и нежно – трепетными и чуткими девичьими пальцами, а у него кружилась голова.

– Фрейлейн, стоит ли мне после такого решительного поцелуя объяснять вам, почему я остановился в вашем доме?

Она ответила ему в тоне, взятом из кинопродукции фирмы «Уфа-фильм»:

– Вы – типичный завоеватель, господин гауптман! Женщине остается подчиниться истинному представителю господствующей расы.

– О, я вижу, что милая фрейлейн убежденно исповедует философию Зигмунда Фрейда. А он доказывал, что наклонность к агрессии является чертой человеческой природы, которая не поддается эволюционному разрушению, а лишь психическому торможению. Психика человека – его собственная тюрьма. Дерзкий Фрейд возвеличил извечную борьбу, между Эросом и Танатосом. Прошу прощения, но, возможно, вам эти ученые разговоры не интересны?

– Что вы, господин гауптман! Так приятно обращаться с интеллигентным и разумным мужчиной… Но вы только что сказали: борьба между Эросом и Танатосом. А ведь действительно, если разобраться, женщина рождает жизнь. Но для чего? Для смерти.

– Дельная мысль, фрейлейн. Но я опасаюсь, что фрейдовской философией мы засушим наши чувства. Не лучше ли перейти к более предметной и близкой нам обоим теме?

«Крайне необходимо поговорить, – намекал он и придирчиво осматривался вокруг. – Но где? Вдруг здесь установлен микрофон?»

– О, господин гауптман, я совсем забыла житейскую мудрость: путь к сердцу мужчины пролегает через его желудок.

– И снова вы правы, фрейлейн! Разговаривать с вами – одно удовольствие…

– Но у меня, к сожалению, никаких припасов. Я же посещаю офицерскую столовую… Хотя можно заглянуть в запасы хозяйки, ей они уже ни к чему. – На глаза Кристины набежали слезы, для нее самой собственные слова прозвучали дико и кощунственно из-за истинно арийской «естественности». – Кажется, – сдерживая слезы, упрямо продолжала она, – кое-что у нее есть в погребе, в сарае.

– Позвольте, я сам наведаюсь туда!

– Э, нет, в таких делах мужчинам не хватает смекалки.

– Тогда позвольте вам помочь?

Они вышли во двор. Сарай темнел в глубине сада, далеко от часового, который расхаживал перед калиткой. Шеер, уже скрытый от постороннего глаза деревьями и кустами, обнял Кристину и прошептал ей тихонько:

– Сердечный привет тебе от Владислава.

– Ой, наконец-то! Я так беспокоилась…

– Ну а как твои дела? Как тут все сложилось?

– Сначала подозревали, потом вроде бы успокоились, но чувствую, не совсем. Хейниш и абверовский майор Штюбе решили, что Мюллера убил «гауптман Краузе». Соучастницей признали агента СД Несмитскую.

– Как это? – удивился Шеер.

– Дело в том, что у нее на квартире, а жила она вот тут, за забором, абверовцы нашли перчатку и бутылку с отпечатками пальцев Мюллера. Будто бы они – Мюллер и Краузе – у нее пьянствовали… Как все это произошло, представления не имею. Есть такой следователь Кеслер, он поставил ее на колени и щекотал пистолетом за ушами, пока не убил выстрелом в затылок… Погибла Варвара Ивановна. Но ни единым движением не выдала ничего… Все больше тревожит меня Вилли Майер, я говорила о нем Маркову…

– Что-нибудь новое?

– Да. Вчера он чистил мой пистолет. Собственно, проверял, стреляла ли я из него. В присутствии Кеслера, а значит – по поручению Хейниша…

– Не беда!

– Если бы. Сегодня завел со мной пораженческую беседу, делал опасные намеки…

– А не влюбился ли он в тебя?

– Он не ухаживает, ведет себя корректно, выглядит искренним… Предостерегал в отношении тебя: «Птица! Ведите себя с ним осторожно!» Твое поселение здесь – умышленный приказ Хейниша… Для чего? Какая у него цель?

Адольф искренне рассмеялся:

– Чисто фрейдовская, Кристина! Выходит, это о тебе Хейниш сказал мне: «Чудесная квартирка с очаровательной хозяйкой вам обеспечена!» И даже цинично признался, что квартиру с этой чародейкой специально для меня сберег. Мол, на тебя здесь весь мужской персонал облизывается. Теперь становится понятным все его наигранное благородство.

– Странно…

– Что именно?

– Что Хейниш обо мне ради тебя заботился…

– Ты просто не знаешь главного, Кристина: Хейниш был приятелем отца твоего покорного рыцаря… А с Майером будь максимально осторожной. Возможна утонченная провокация. В разведке это случается… Однако присматривайся: а вдруг он и в самом деле…

– Изверился?

– Кто знает…

– Но все равно – доложим в Центр.

– Есть новые сведения?

– Даже записала.

– Опасно.

– Много сведений, боялась забыть…

– Должна запоминать. Понимаешь? Должна! Надо думать про последствия в своих действиях. Предвидение в нашей работе – это главное. Не предусмотрел чего-нибудь – потом все может обернуться провалом.

Он вспомнил о собаке Кристины, узнавшей его.

– Ты представляешь себе, чем могла закончиться встреча для меня и твоего Ветерка, если бы при этом присутствовал кто-нибудь из СД или абвера? Он ведь узнал меня. А откуда?.. Я должен был предусмотреть это!.. Должен!.. Делай вывод… Прошу тебя – будь осторожна. Где прячешь?

– В погребе.

– Ясно! Так идем туда. О делах – молчок.

В погребе, плотно обитом сосновыми досками, было сухо и тускло. Шеер подсвечивал карманным фонариком.

– Вот здесь, господин гауптман, – снова защебетала немочкой Кристина – они уже не могли наблюдать за часовым, – чудесные огурчики, мелкие, вкусные. Посветите, пожалуйста! – Она опустила руку в дежу и выловила небольшой, плотно закупоренный пузырек из-под лекарств, с засыпанным в него для веса сухим песком. – Тут вот они, господин гауптман! Ну, как?

– Вы великолепная хозяйка, фрейлейн. – Он спрятал пузырек в карман.