Рассказывая, Анзор упорно копался в сумке. Неожиданно в палате запахло чем-то вкусным и очень аппетитным, для Калины давно забытым. Он поднял глаза на Анзора и увидел его с двумя низками шашлыков на длинных, словно шпагах, шампурах.

– Ах, ах! – восторженно приговаривал Анзор. – Какой аромат! Сказка!.. Видишь – закуску принес… Чего разглядываешь? Кушай, дорогой, на здоровье. Спецзаказ исключительно для тебя! Есть здесь у меня один такой знакомый, Ахмед, живого барашка на голом камне достанет!..

– Ой, Анзор, ты неисправим.

– А ты не волнуйся – моим должником будешь! Когда приеду к тебе, варениками с вишнями угостишь.

– Ну, Анзор!

– Сам знаю. Все Анзор да Анзор… Кошмар! Генерал тебе привет передает, обнимает, целует и даже веселые анекдоты рассказывает… И все заочно, все через меня. Анзор туда, Анзор сюда… И вообще, как тебя здесь лечат? Плохо лечат! А все почему? А все потому, что радио молчит. Почему выключили? Радио сегодня для каждого раненого бойца – лучший исцелитель!

Он включил репродуктор, и в палате раздался уравновешенный, немного глуховатый, со специфическим грузинским акцентом голос, который ровно и спокойно отчеканивал, как и всегда, точные, доходчивые и выверенные слова:

– Я думаю, никакая другая страна и никакая другая армия не могли бы выдержать подобное нашествие озверелых банд немецко-фашистских разбойников и их сателлитов. Только наша Советская страна и только наша Красная Армия способны выдержать такое нашествие. И не только выдержать, а победить его.

«Это выступает Сталин!»

Костю Калину охватило предчувствие близкой, выстраданной и потому неминуемой победы. Он хотел спросить Анзора – когда? Но вдруг майор Тамбулиди стремительно встал и громко скомандовал сам себе:

– Смирно! Равнение на генерала!

Поймав удивленный взгляд Калины, заговорщицки пояснил:

– Я его по шагам узнаю.

И действительно, раскрылись двери, в палату вошел генерал Роговцев. За ним врач – тщедушный старичок с воинственно торчащими седыми усами.

– Так и есть! – сказал Роговцев. – Пронес контрабанду!

Врач грозно пошевелил усами и басовито проговорил:

– Вино у меня в тумбочке. Заберите!

– Это подарок, дорогой, – неловко пробормотал Тамбулиди. – Пей до дна, живи сто лет…

– Как чувствуешь себя, Костик?

– Нормально, товарищ генерал, – попробовал даже подняться, чтобы доказать это.

– Лежи, лежи… А что на это скажет доктор?

– Кризис миновал, – объявил врач.

– Мне можно поговорить с ним наедине?

– Конечно, товарищ генерал.

Врач и майор Тамбулиди вышли из палаты вместе, наверное, и дальше дискутировать о судьбе кахетинского – эликсире бодрости, здоровья и долголетия.

Роговцев глянул на репродуктор.

– Слушал доклад?..

– Да, Анзор подсказал…

– Скоро выступаем. Командование благодарит тебя за сведения. Я прибыл прямо из штаба. Некоторые снимки немецкой линии обороны вышли нечеткими. Давай вместе уточним. Что у них вот здесь? – Роговцев развернул карту и взял карандаш. – На подступах к Гизели?

– В этом проходе вкопаны в землю танки, – указал Калина, – а вот здесь – дзоты…

Время текло незаметно, никто их не беспокоил: Анзор стоял на страже. А у него – не пройти!

– Не утомился? – наконец спросил Роговцев, складывая карту-километровку.

– Нет, товарищ генерал. Я хотел бы спросить…

– Слушаю.

– Что с Сорокиным?

– Ищем, – ответил неопределенно. – Ищем Сорокина… А ты не волнуйся. Нельзя тебе сейчас волноваться. Помни: завтра праздник. Завтра будем бить фашистов. Чтобы настоящий праздник пришел на все советские улицы!

Калина еще долго лежал в сумерках с раскрытыми глазами, перед которыми стоял старший сержант Сорокин. Неужели погиб? Не хотелось верить, что теперь он лишь в воображении может увидеть своего боевого побратима. Мечталось, что вот в эту минуту раскроются двери палаты и на пороге появится ефрейтор Ганс Лютке и, заикаясь, скажет: «Ж-ж-ду в-ваших распоряжений, господин гауптман…» Не заметил, как уснул…

…А через несколько дней пришел тот праздник, о котором говорил Калине генерал Роговцев и который победоносно прокатился по всей стране голосом Левитана в сводке от Советского информбюро:

– Многодневные бои на подступах к Владикавказу (город Орджоникидзе) закончились поражением немцев. В этих боях нашими войсками разгромлены 13-я немецкая танковая дивизия, полк «Бранденбург», 45-й велобатальон, 7-й саперный батальон, 525-й дивизион противотанковой обороны, батальон немецкой горнострелковой дивизии и 33-й отдельный батальон. Понесли серьезные потери 23-я немецкая танковая дивизия, 2-я румынская горнострелковая дивизия и другие части противника…

Да, это был праздник! Потом привыкли к большим цифрам и более величественным победам. Все было потом…

А в тот радостный день Анзор принес майору Калине новенькую форму и сказал:

– Уже можно! Наконец разрешили…

– Куда? – только и спросил Костя.

– В гости к генералу, к нему домой. И учти, генерал предупредил, если не съедим всего, что наготовила его жена… Понимаешь, она специально на праздник из Тбилиси приехала! Так что гляди у меня.

Они вышли на улицу. Калина щурился от яркого солнечного света. Пришлось ждать, потому что по городу двигалась длиннющая колонна пленных. Немцы шли понуро и подавленно.

– Шеер! – вдруг вскрикнул кто-то из них.

Калина повел глазами по лицам «покорителей мира».

– Шеер! Ты продался большевикам?

– А, Шютце! – узнал Калина обер-лейтенанта. – И ты здесь? Я же обещал угостить тебя во Владикавказе. Припоминаешь?

– Шеер, зачем ты надел русскую форму? Это измена! Фюрер не простит!

– А ты, я вижу, вырядился в форму рядового? Отчего бы?

– Кто этот агитатор? – смеясь, спросил майор Тамбулиди.

– Обер-лейтенант Шютце, связной Клейста. Знает много…

– Ясно! – сказал Анзор и подозвал бойца с автоматом. – Кто у вас начальник конвоя?

Так что же он все-таки представляет собой – этот оберштурмбаннфюрер Вилли Майер? Какие мысли таятся в его рыжей голове? Эти вопросы едва не с момента первого знакомства не давали покоя шарфюреру СС, фольксдойче Кристине Бергер – голубоглазой, пышноволосой блондинке, привлекательной, будто рекламный стандарт истинной арийки. Это было не пустое любопытство, сродни манерному, кокетливому флирту. У фрейлейн Бергер настороженный интерес возник совсем не из женского тщеславного желания проникнуть в мир, казалось бы, дружелюбного, откровенного и приветливого, а на самом деле – и это Кристина каждый раз ощущала – глубоко затаенного в себе, сознательно замкнутого человека.

Человек-тайна? Служебный ребус?.. До поры до времени молодой службистке из СД это было безразлично, если бы не многозначительная реплика рыжего Вилли, брошенная со скрытым намеком, который и запомнился как зловещее предупреждение: «Вам мало двух трупов, фрейлейн?»

Они ехали вдвоем в машине следователя Кеслера, который вместе с чемоданами ухитрился перебраться в надежный бронетранспортер оберштурмбаннфюрера. Свои вещи толстяк Кеслер оберегал от партизан не меньше, чем самого себя. Впрочем, все зависело от адъютанта Хейниша, уступит ли он место? Адъютантом был Вилли Майер. Он уступил без возражений. Сделал вид, что поверил неубедительной служебной версии, о которой бормотал Кеслер, силясь мотивировать свои явно внеслужебные вожделения. Место для увесистых, как и сам хозяин, чемоданов уступила переводчица Кристина Бергер.

И вот они оказались вдвоем в одной машине. Без свидетелей. И надолго. По крайней мере, до столицы Кабардино-Балкарии города Нальчика. Ехали вдвоем, если не считать любимого пса немки, который разлегся на заднем сиденье.

Передислокация всего личного состава службы Хейниша с уложенными в ящиках-сейфах архивами, с личным имуществом и даже полевой кухней (главным предметом неусыпного внимания следователя Кеслера) была вынужденной и спланированной на скорую руку. В результате контрударов Красной Армии в районе Моздока, Алагира, Эльхотова, Чиколы и Малгобека возникла реальная угроза потери прифронтового городка, где базировалась служба Хейниша.