Краллерт увидел вновь прибывших и отделился от группы.

– Господин Майер, – проговорил он, – прошу вас на несколько слов.

– Одну минуту, господин зондерфюрер, – отозвался Майер, слезая с тряского мотоцикла, и сказал Рейнике: – Обер-лейтенант, составьте подробный отчет на имя оберштурмбаннфюрера Хейниша. Офицеры зондеркоманды помогут.

– Слушаюсь! – вспыхнул в служебном рвении Франц.

– Я к вашим услугам, господин зондерфюрер!

– Отойдем немного в сторону от этого смрада, – предложил Краллерт.

– Охотно, господин зондерфюрер!

Майер понимал, что Краллерт хочет ему сказать нечто такое, чего не хотел адресовать посторонним лицам. Он не ошибся. Чтобы догадаться об этом, большого ума не требовалось.

– Хочу с вами лично посоветоваться, – вкрадчиво начал Краллерт. – Как по-вашему, стоит ли вспоминать нашу утреннюю беседу? Ведь покойник выехал по моей просьбе. Всплывут и ваши свидетельства против него. Поймите меня правильно: у некоторых… гм… нелояльных, скажем так… может возникнуть абсолютно бессмысленное допущение, а то и злостные инсинуации. А вы, господин Майер, как мне приятно было убедиться, человек с головой. Что скажете?

Майер ответил с дипломатической осторожностью:

– У древних римлян был неплохой для этих случаев принцип: о покойниках говорить или хорошее или не говорить ничего.

– Чудесно! Умные люди – эти древние греки, – одобрительно покивал головой Краллерт.

– Римляне…

– Не имеет значения кто, главное – умные: герою – похвала, ничтожеству – молчание. И нам сейчас тоже не стоит пренебрегать этим мудрым принципом…

– Полностью разделяю вашу мысль, господин зондерфюрер. Тем более что дело утратило всякий практический смысл.

– Разумно!

– Господин зондерфюрер! – долетел до них взволнованный голос – Посмотрите, что найдено!

– Что там еще? – недовольно отозвался Краллерт.

– Золото! – услышали исчерпывающее объяснение.

– Золото? – Краллерт сразу ускорил шаги.

Магическое слово будто пробудило всех. Глаза поневоле обратились к машине, и ноги сами понесли любопытных в ее сторону. Это был очень удобный момент, чтобы обронить среди обломков машины ключи от сейфа…

Но золото было не в машине. Свое сокровище погибший носил на себе. Все присутствующие, в том числе и солдаты, уже столпились вокруг мертвеца, уставясь на бесценное ожерелье из монет. Врач расстегнул обгоревший мундир Кеслера, а у него на шейной цепочке…

«Идиот!» – подумал, вероятно, не один о враче-недоумке, который вместо того, чтобы незаметно прикарманить ожерелье, – ведь на него никто не смотрел! – поднял шум на всю округу: «Золото, золото, золото!..» Как глупая курица, которая нашла в навозе жемчужное зерно. Теперь золото не достанется никому.

– Откуда у него такая ценность? – пробормотал Краллерт.

– Кажется, начинаю догадываться, – заметил Майер.

– Интересно, – вопросительно поднял на него глаза Краллерт.

– Позавчера ночью у себя в помещении был убит неизвестным преступником фольксдойче, переводчик местной газеты. Поговаривают, что ожерелье принадлежало ему. Это его собственность!

– Как же оно оказалось у Кеслера? Неужели присвоил, не сдал представителю Рейхсбанка, как положено?

– Дело в том, что во время обыска на месте преступления ожерелье не было найдено.

– Кто ведет следствие?

– Вел… Господин Кеслер взял проведение следствия лично на себя, хотя преступление имело чисто криминальный характер – с целью ограбления.

– Почему же не вмешалась полиция?

– Господин Кеслер отверг факт существования ожерелья и квалифицировал преступление как очередную террористическую акцию местных бандитов.

– Господин Майер, – сладко проворковал Краллерт, – ваш исчерпывающий комментарий осветил все дело. Выводы сделать не трудно – они на поверхности… Вы слышали, господа? Взгляните на этого Кеслера, из-за смерти которого мы всего лишь несколько минут назад так искренне горевали… Это вор и убийца, который обесчестил офицерский мундир.

Зондерфюрер уже явно забыл о так горячо одобрен-ном им древнеримском принципе…

Краллерт продолжал свою надгробную речь, умело перемежая патетику с бранью.

Официальная версия об обстоятельствах гибели Кеслера была провозглашена.

На обратном пути Рейнике, который с гордостью вез подробный рапорт, осененный приключением с ожерельем, сказал:

– Теперь я понимаю, почему Кеслер посылал меня в Новоазовск.

– Почему же? – насторожился Майер.

– Потому что я сразу бы догадался, – истина эта после речи Краллерта ему была совершенно очевидна. – Кеслеру были хорошо известны мой нюх и моя хватка. От меня не уйти.

– Светлая у тебя голова, Франц, – охотно поддержал неожиданную тему разговора Майер. Это давало ему возможность уладить еще одно небольшое дело – поставить последнюю точку. – Теперь и я понимаю, почему Кеслер не зарегистрировал у меня привезенные тобой документы, а сжег их.

– Почему сжег?

– А зачем они ему? Ведь дело давно закрыто. Всю шумиху с Мюллером он поднял для того, чтобы отвлечь внимание от собственного преступления. Поэтому и тебя отослал…

– И в самом деле! – еще не очень уверенно согласился обер-лейтенант. – Что же теперь будет? Если оберштурмбаннфюрер узнает о бумагах…

– От кого? Они не зарегистрированы, а это все равно, что никаких бумаг не было и в помине. Главное – не болтать лишнего…

– Вилли, – окончательно прозрел Рейнике, – как друга, умоляю, никому ни слова!

– Не беспокойся – буду молчать. Но с тебя – коньяк.

– О чем речь? – заверил Рейнике.

День пролетел, как мгновение…

В Берлине к оберштурмбаннфюреру отнеслись сверх всякого ожидания.

Кальтенбруннер сам распорядился ознакомить новоприбывшего с максимумом материалов, связанных с усвоением новых заданий.

Оказанное внимание вознесло Хейниша еще выше, приобщило к элите, решающей судьбы фронтов, народов государств.

Кого благодарить за это? Прежде всего себя, ибо он всегда презирал и отрицал заигрывание с покоренными унтерменшами методами «бумажного самоуправления». Его лозунгом было короткое и недвусмысленное «Пули и виселицы!». Этот принцип не подвел его и был оценен надлежащим образом. Война уничтожает мягкотелых на тыловых должностях… А вот его метод поддержания порядка сначала повысил его в звании, а теперь украсил руку эсэсовским перстнем, знаком принадлежности к элите элит рейха – вторым по значению после золотого партийного значка.

Сильное впечатление на Хейниша произвела стенограмма совещания, которое состоялось в ставке фюрера «Вольфшанце» 10 января 1943 года.

Совещание имело прежде всего пропагандистский характер. Оно вносило в общую политическую стратегию новые мотивы.

Под окнами кабинета, в которые задумчиво глядел Хейниш, тянулась понурая колонна «мобилизованных на работу в рейх» подростков и женщин под конвоем охраны. На железной дороге их всех до единого проглотят распахнутые двери вагонов для перевозки скота.

Словно продолжая свои мысли вслух, Хейниш поучительно проговорил, оборачиваясь к фрейлейн Бергер, которая сортировала почту:

– Интересно, что самую утонченную в истории человечества цивилизацию создало рабство. Мы, немцы, возрождаем моральные ценности античного мира. Мы наследники тех арийцев, которые отвоевали себе жизненный простор в древней Элладе и оставили нам нетленное сокровище – культуру, на которой базируется европейская цивилизация. Не так ли?

Он не нуждался в ответе. С тем же глубокомыслием он продолжал:

– Чего конкретно мы уже сейчас ждем от рабов? Отправки в рейх нескольких миллионов обеспечит решение неотложной проблемы удовлетворения нужд промышленности и сельского хозяйства. В будущем новый немецкий народ будет иметь неисчерпаемый источник собственных рабов. Они будут стоить пфенниги. Восточные недочеловеки пригодны лишь на то, чтобы стать двуногим инвентарем, самым дешевым, но прибыльным имуществом.