И сейчас, расхаживая задумчиво по своему кабинету, он время от времени с удовольствием поглядывал на сейф, в котором за стальной броней хранилась отныне его личная собственность – тайна нескольких агентов.

Кристина тоже думала о сейфе. Это не было случайным совпадением, что мысли их – Хейниша и Бергер – возвращались к секретам, которые содержал в своих бронированных недрах стальной ящик. Оберштурмбаннфюрер знал, что находится в нем, шарфюрер хотела узнать об этом. С сожалением должна она признать правоту Вилли Майера, который говорил ей, что до сейфа им не добраться. Для этого у них и в самом деле не было ни малейшей возможности.

Мешал не кто иной, как сам Хейниш, который занял для своих служебно-бытовых потребностей трехкомнатный номер гостиницы: рабочий кабинет, приемная, спальная комната. Практически он не покидал помещения ни днем ни ночью. А если куда и отлучался, то обязательно прихватывал с собой оберштурмфюрера. И Кристину Бергер, как правило, тоже. Хотя иногда, ей казалось, просто в качестве декоративного элемента.

Как же выполнить задание Центра? Как помочь обезвредить шпионов и диверсантов, пока они в тылу Красной Армии не натворили бед? Какие задания на них возложены? Убийство военачальников? Подрыв мостов в труднопроходимых горных ущельях? Организация подпольного националистического отребья и применение жестокого террора к мирному населению? Неизвестно.

– Вы закончили? – спросил оберштурмбаннфюрер.

– Одну минуту, господин Хейниш, – ответила Кристина.

Хейниш поправил на пальце приятную обновку – эсэсовское кольцо.

И вдруг увидел на пальчике левой руки шарфюрера обручальное, на коричневом камне которого просматривался рисунок. Кольцо показалось ему знакомым, словно он когда-то уже держал его в руках. Но этого не может быть – он знает фрейлейн полгода и не замечал у нее никаких украшений. Черная униформа – вот ее единственное украшение, которое, кстати, он сам же ей и предложил.

– О, фрейлейн! – любезно проговорил он. – Я вижу, вы начали себя украшать. Это что-то новое у вас…

– О чем вы, господин оберштумбанфюрер? – удивленно подняла брови вверх Кристина.

– У вас на руке кольцо!

– И что же?

Кристина смутилась, на ее лице появилась печаль.

– Откуда оно у вас? – И Хейниш добавил: – Захваченные у врага ценности принадлежат рейху…

– А, вы об этом!.. Ничего такого, за что надлежало бы наказывать, господин Хейниш, – и на ее губах промелькнула горькая усмешка.

– И все же прошу ответить. Считайте это моим капризом.

Кристина ответила тихо, стыдливо:

– Это единственное, что мне осталось на память от Адольфа.

– От кого? Адольфа Шеера?

– От него.

– Будьте добры, объясните, пожалуйста. Я вас не совсем понимаю. О какой памяти вы говорите?

– Это кольцо Адольф надел мне на палец за несколько минут перед тем, как сесть в самолет… Сказал, что так поступали его предки. Что он имел в виду, я не знаю. Думала спросить, когда он возвратится. А он не вернулся… Будто предчувствовал, что это была наша последняя, воистину прощальная встреча…

– Интересно! – Хейниш заметно сосредоточился. – Разрешите взглянуть?

– Вам? С удовольствием, господин оберштурмбан-фюрер!

Кристина легким движением сняла перстень и протянула его Хейнишу. Он взял его, задумчиво взвесил на ладони, подошел к окну, внимательно осмотрел и как-то по-новому взглянул на Кристину Бергер.

– Это не просто женское украшение, – наконец значительно проговорил он.

– А что?

– Не знаете?

– Я же вам только что сказала…

– Ах, да, не успели расспросить.

Он уставился в глаза Кристине, в которых сквозь изумительную синеву светился жгучий немой вопрос.

– Известно ли вам значение… жеста Шеера? – сведя брови, словно на допросе, спросил Хейниш.

– Вы так спрашиваете… Я просто теряюсь! – с тревогой отозвалась Кристина.

– Это не просто кольцо! – с грозным значением изрек он.

– Какое же? – всполошилась растерянная фрейлейн.

И тогда Хейниш с искусством опытного мастера ошеломил ее новостью:

– Это наследственный обручальный перстень Шееров! Поняли? – Он дружелюбно захохотал, весьма довольный тем, что так удачно подготовил эффектную концовку показной суровостью.

– Господин Хейниш, – обрадовалась и Кристина, – вы что-нибудь знаете про перстень?

– Еще бы! – он прямо засиял. – Видите гравировку: что этот рисунок означает?

– Сколько раз глядела, столько и удивлялась: что же этот рисунок значит?

– «Спящий аист» – родовой гербовый знак Шееров. Вот, глядите, над головой аиста – маленькая баронская корона, которая когда-то принадлежала Ше-ерам по праву… Этот обручальный перстень, фрейлейн, мужчины из рода Шееров издавна надевают на руку новобрачной. Оно наследственное! Когда Адольф надел его на ваш пальчик, это означало – он вступил с вами в брак! В наше время – это благородный поступок. К сожалению, мне не было известно, что ваши отношения приобрели уже такой близкий, родственный характер. Но хотя и с опозданием, я поздравляю вас, фрейлейн, с прекрасной партией! У вас был достойный всяческих похвал муж, которым вы всегда можете только гордиться.

Кристина, пригорюнясь, отозвалась тихо:

– У меня не было мужа, господин Хейниш. Никакого…

– Как? Вы отказываетесь от Адольфа?

– От любимого я не отказываюсь. Но в наше документированное время подаренный обручальный перстень – не доказательство, так как не имеет юридической силы. Какой же он мне муж? Надо мной все будут смеяться, если я хоть словом…

– А вы никому и не говорите! – с искренним сочувствием посоветовал Хейниш. – Сейчас мало найдется людей, способных понять вашу трагедию. Это уж точно! Грустно, но факт: бумаги, печати и подписи заслоняют собой даже интимную человеческую жизнь. Словно, кроме канцелярских бумаг, ничего в мире не существует. Без бумажной фиксации даже сама жизнь человека – миф, нереальность, выдумка… Попробуй докажи, что ты существуешь, если это не засвидетельствовано на бумажном листе. Такой вот наш никчемный мир… Однако уверяю вас, что лично для меня ваше обручальное кольцо – кстати, возьмите его – является доказательством. Я слишком близко дружил с отцом Адольфа, чтобы не знать о символическом назначении этого наследственного кольца.

– Спасибо за доброе слово и искреннее сочувствие, господин Хейниш!

На глаза фрейлейн набежали слезы.

– Вижу, я вас расстроил. Совершенно не желал того… Вот что, фрейлейн, вы свободны! Идите к себе и успокойтесь… А ко мне, прошу вас, позовите Майера.

Хейниш так размяк от собственной сентиментальности, что даже перешел с приказного тона на галантный.

Кристина скорбно подняла глаза и пошла к двери.

«Гм, интересно! – подумал Хейниш. – Война и любовь, жизнь и смерть, нежные чувства в фатальном водовороте. Жаль девушку! Ей действительно никто не поверит. Если она кому-нибудь расскажет о своем романтическом обручении у врат смерти, над нею только посмеются – эпоха «готических» романов миновала. А за спиной еще обзовут фронтовой шлюхой».

Оберштурмбаннфюрер разошелся не на шутку. Иногда следует отпустить чувственные вожжи – эмоциональный массаж (в меру!) тоже вещь полезная. Он не имел ни малейшего подозрения, что весь разговор со стороны Кристины был первым, тонко рассчитанным ходом – обратить на себя внимание и заставить хоть немного заинтересоваться ее судьбой. Желательно, чтобы сочувственно…

Ее беременность – это следующее, о чем узнает Хейниш. Но уже не от нее… Как он воспримет это известие? Как поведет себя? Что решит?

И еще не забыть бы вот что – сразу же предупредить о ее разговоре с Хейнишем Майера. Второй ход – его. В удобную минуту…

Боже мой, если бы эта минута выпала под хорошее настроение! От одного слова оберштурмбаннфюрера зависела вся ее дальнейшая судьба. Его короткое «нет» перечеркнуло бы все планы и надежды.