– Вот что, Хейниш! – снова перешел на деловой тон Кальтенбруннер. – Идите в приемную и напишите на мое имя подробнейший отчет. Про весь ход событий. От начала до конца. Не опуская никаких подробностей. Особенно подчеркните моменты, которые фигурировали в нашей беседе.

– Яволь!

– После этого немедленно передайте задержанного под личную расписку криминального советника господина Иона Патцига в зондеркоманду «Красная капелла». Знаете такую?

– К сожалению…

– Ее личный состав размещен в казарме тюрьмы на Плетцензее.

– Где происходят казни?

– Да. Вы все поняли? Только господину Патцигу под личную расписку! Если его не окажется на месте, разыщите. Но – только ему!

– Слушаюсь, господин обергруппенфюрер! – вытянулся Хейниш. – И… благодарю! – добавил несмело.

Но попал точно в цель.

– То-то! В будущем будьте более осмотрительны.

– Этот случай я запомню на всю жизнь.

– Еще бы. Иначе вы ее себе сразу укоротите. Выполняйте приказ!

«Ну что ж, Мюллер? – злорадно подумал шеф СД, когда за Хейнишем закрылись двери. – Разве не хорошую оглоблю вставил я тебе в колеса? А ты хотел вставить ее мне…»

В тот вечер в Москве генерал Сербулов был далек от беспокойства, которое возникло буквально через несколько минут. Он сидел за своим широким письменным столом, внимательно – лист за листом – просматривал бумаги и размышлял. О характере его размышлений можно легко составить представление по копиям коротких сообщений давних и свежих по совокупности изложенных в них фактов. Папка, лежавшая на столе, была довольно пухлой. Бумаги, находившиеся в ней, все до единой были помечены грифами наивысшей степени секретности.

Приведем только одну из них.

«Директору».

Через Лонга, от директора швейцарского авиационного товарищества, который только что вернулся из Мюнхена, где проводил переговоры с немецким обществом «Люфтганза».

1. Немецкая авиация насчитывает сейчас 22 тысячи машин первой и второй линии, кроме того, 6000–6500 транспортных самолетов «Юнкерс-52».

2. Сейчас в Германии ежедневно выпускается 10–12 пикирующих бомбардировщиков.

3. Соединение бомбардировочной авиации, которое до сих пор базировалось на острове Крит, переведено на Восточный фронт: основная часть – в Крым, остальные – на другие участки юга.

4. Потери Германии на Восточном фронте составили с 22 июня до конца сентября 45 самолетов в день.

5. Новый самолет типа «мессершмитт» имеет две пушки и два пулемета. Все они установлены на крыльях. Скорость – 600 км в час…

В дверь постучали.

– Войдите.

Вошел взволнованный офицер из дешифровального отдела.

– Товарищ генерал, чрезвычайное происшествие!

– Что случилось? – обеспокоился генерал.

– Получена первая шифровка из Берлина от «Студентки». Характер сообщения – позитивный. Однако через двадцать семь минут с того же передатчика мы получили сообщение об аресте «Меркурия» и, очевидно, гибели «Пенелопы».

– Немедленно мне на стол!

– Я принес. Вот они, – дежурный протянул Сербулову тоненькую папочку.

– Спасибо. Можете идти.

И вот они перед ним – эти два сообщения, пришедшие одно за другим с интервалом в 27 минут.

Первое:

«Профессору.

Экзамен сдала. Под крышей прописана. Хейниш возглавил берлинский “Цеппелин”, деятельность которого контролирует “Ника”. “Ц” готовит агентов для диверсий в тылу наших войск на Кавказе. Студентка».

Вторая, из того же передатчика:

«Директору.

На улице схвачен “Меркурий” сразу же после выхода от меня. Дом окружили эсэсовцы. Сжигаю документы. Отстреливаюсь. Живой не возьмут. Прощайте, товарищи. Да здравствует Советская Родина! Пенелопа».

Генерал Сербулов уронил в ладони лицо, которое сразу словно постарело. Потери! Сколько их уже было… И всегда – лучшие люди… Хотя почему – лучшие? Все в критических ситуациях борются до конца. А если гибнут, то как герои…

Это была лишь минутная слабость.

Через минуту генерал Сербулов поднял трубку и нарочито сухим голосом, безжалостно подавляя собственные чувства, приказал дежурному:

– Немедленно разыщите подполковника Калину.

Он ясно представлял, как это произошло. Одной рукой «Пенелопа» швыряет в огонь радиограммы и шифры, другой стреляет – в двери, окна. Домик у нее одноэтажный. Так что эсэсовцы лезут и в окна… Сколько у нее обойм? Сколько бы ни было, последнюю пулю бережет для себя. Но вряд ли до этого дошло: тыловые эсэсовцы, чувствующие себя в безопасности, не хотят умирать под пулями, и поэтому «забывают» приказ брать радисток живыми. Да, живой «Пенелопу» не взять…

В кабинет вошел подполковник Калина.

– Явился по вашему приказанию, товарищ генерал! – четко отрапортовал он.

– Садитесь поближе ко мне, Константин Васильевич…

Из того, как это сказал Григорий Иванович, подполковник понял: произошло нечто чрезвычайное, горькое, непоправимое. Подсел к столу. Генерал пододвинул ему тоненькую папку.

– Вот, смотрите.

Калина прочел и побледнел.

А Сербулов, глянув на него, спросил:

– Полагаю, со «Студенткой» пока все в порядке?..

– Какие основания, Григорий Иванович? – еле шевеля губами, ответил вопросом подполковник.

– Давайте проанализируем ситуацию. Какой вывод мы можем сделать из этих двух сообщений прежде всего? Первое из них было передано в обычных, спокойных обстоятельствах. Второе – в критических. Но они поступили с интервалом в двадцать семь минут. Из этого вытекает, что критическая ситуация возникла неожиданно, непредвиденно. «Меркурий» и «Пенелопа» не ожидали провала, не засекли слежки, им ничего не казалось подозрительным. Иначе они немедленно поставили бы нас в известность. Вы с этим согласны?

– Да, Григорий Иванович, – взволнованно ответил Калина. – Но ведь шифровка «Студентки» свидетельствует, что ее встреча с «Меркурием» состоялась перед провалом.

– Верно, – согласился генерал. – «Меркурию» было дано распоряжение передавать шифровки «Студентки» внеочередно. Но их первая контактная встреча имела такую сложную систему предупредительных мер, что не могла не выявить возможной слежки. А если бы обнаружился хотя бы намек на что-то подозрительное, встреча не состоялась бы. Но она состоялась, так что ничто не предвещало опасности. Так же спокойно «Меркурий» пришел к «Пенелопе». И вот здесь после передачи шифровки от «Студентки» что-то и произошло.

– Пеленгаторы? – вслух подумал Калина. – Нет, не похоже…

– Да, не похоже, – согласился с ним генерал. – Нам известна система, которую выработала в своих действиях зондеркоманда Патцига. Они пеленгуют действующую рацию и сужают круг поисков с каждым выходом в эфир, если рация остается на одном месте. Люди Патцига пытаются схватить радиста тихо, чтобы никто об этом не узнал. Затем местонахождение рации превращают в ловушку. А что происходило по сообщению «Пенелопы»? Сначала хватают «Меркурия», потом поднимают стрельбу, пытаются открыто ворваться в дом «Пенелопы». Это не ложится в схему действий зондеркоманды Патцига. У меня, чем больше я вдумываюсь в ситуацию, тем увереннее складывается впечатление, что действовал кто-то посторонний, действовал грубо, необдуманно, наспех… Но вот что его толкнуло на захват, мы не знаем. Какой-то странный случай… Вы, Константин Васильевич, не знаете «Меркурия», я с ним хорошо знаком. Я исключаю возможность, чтобы он, направляясь к «Пенелопе», не «проверялся» и тащил за собой целую толпу эсэсовцев. Ерунда! «Меркурий» – из тех, кто заметит тень даже в непроглядной тьме… Нет, слежки за ним не было! Он быстро засек бы «хвост»…

– Так что же случилось?

– Не знаю. И давайте не будем напрасно теряться в догадках. Анализу поддаются только факты. Своими соображениями я лишь хотел подчеркнуть, что по логике событий «Студентка» осталась в стороне и находится в относительной безопасности. Вот связь с нами утратила…