Для непосредственной оперативной работы создали особую группу – зондеркоманду, которая окрестила себя названием, «изобретенным» рейхсфюрером. Вот эту зондеркоманду со странным для нацистов названием «Красная капелла» возглавил старый, опытный лис, специалист еще со времен кайзеровского «второго рейха», старший криминальный советник в звании штурмбаннфюрера СС господин Йон Патциг. Под его руководством «вынюхивали» такие спецы криминального сыска и разведки, как Панцигер, фон Паннвиц, Копкоф. Личный состав зондеркоманды, не считая технических специалистов, никогда не превышал трех десятков сотрудников, но все они ходили в «асах» тайной войны. Однако «домашние сверчки» не утихали.

Тогда Гитлер издал еще один приказ: все сведения, даже в случаях, когда речь идет об успешных арестах, подлежат полной и самой строгой тайне. Ни слова в прессе или по радио! За разглашение тайн этого секретного фронта рейха мера наказания одна – казнь. Приговоры обжалованию не подлежат. Весь аппарат гестапо, имперское управление безопасности, управление зарубежной разведки – всех подняли на ноги, всех вздыбили, всех мобилизовали на тайную войну. А эфир ежесуточно пронизывался морзянками…

Шеф гестапо Мюллер на имя рейхсфюрера написал: «Арестованные разведчики представляют для нас несомненный интерес. Первые допросы свидетельствуют, что весь предыдущий опыт, полученный нами на Западе, становится почти непригодным. Очевидно, русские осуществили колоссальную работу, создавая свою шпионскую сеть, используя специфические указания своих экспертов-специалистов. В дальнейшем нам чрезвычайно необходимо подробно и основательно установить принципы, которыми руководствуется советская разведка в организации своей работы». Из этого между строк выразительно и прозрачно читалось: «Поручите все допросы мне. Я справлюсь, как никто другой! Узнаю обо всем!» Кто-то будет вылавливать «хаусгрилле», а Мюллер без лишних хлопот пожинать все лавры… Не глуп этот Мюллер, соображает!

И вот в эту сложную ведомственную сеть с ее ловушками, интригами и коварством свалился Хейниш, вломился, будто неповоротливый слон в аптеку. Не подлежало никакому сомнению, что «коллеги» из конкурирующих ведомств – Мюллер, Канарис, фон Шелленберг – раздуют идиотскую историю до гипертрофированных размеров, что угрожает значительными неприятностями и ему, шефу СД. Вывод: чтобы спасти себя, крайне необходимо вытащить из передряги глупца Хейниша.

– Наделали шума на весь Берлин! – прорычал Кальтенбруннер.

Хейниш сжался в широком кожаном кресле, будто желал спрятаться от уничтожающих и испепеляющих грозных глаз обергруппенфюрера.

– Чего вас, собственно, понесло на Кетеллерштрассе? – хмуро поинтересовался шеф.

– Вез агентов на тренировочный аэродром для отработки техники ночных прыжков с парашютом, – исчерпывающе доложил Хейниш. – По маршруту движения была Кетеллерштрассе. Если бы мы проехали на несколько минут раньше, нас никто не остановил бы.

– Значит, сделаем первый вывод: о советском шпионе вы ничего не знали.

– И это полностью соответствует истине, господин обергруппенфюрер! – с жаром заверил Хейниш.

– Как узнали?

– На Кетеллерштрассе прямо перед радиатором моего бронетранспортера выскочил откуда-то сбоку человек в гражданском. Мы его чуть не задавили…

– Было бы лучше!

– В следующий раз, господин…

Шеф с такой злобой глянул на него, что событие, которое должно произойти «в следующий раз», так и осталось неустановленным.

– Что дальше?

– Моему возмущению не было предела! Но человеком, который, рискуя собственной жизнью, преградил нам дорогу, оказался агент Мюллера!

– Лично Мюллера или агент гестапо вообще?

– Мюллера! Я до этого даже не знал, что шеф гестапо имеет личных агентов.

– Вы уверены в этом? – заинтересованно переспросил еще раз Кальтенбруннер.

– Так точно! Его номер – двадцать пять.

– Имя? Фамилия?

– Хорст Гейлиген.

– Интересно! Это представляет дело несколько в ином свете, нежели мне расписал Мюллер.

– Шеф гестапо?

– Да, лично. Вас это удивляет?

– Я считал, что начнется грызня при определении заслуг за арест русского шпиона, а здесь…

– Не болтайте лишнего!

– Слушаюсь!

– Докладывайте дальше. Подробно.

– Агент указал нам дом, где, по его словам, в данный момент находится русский шпион.

– Как он об этом узнал?

– Он опознал его на улице перед тем, как тот вошел в дом.

– Откуда он знал русского? Вы расспрашивали агента?

– Да. Хорст Гейлиген – из немцев Поволжья. Весной сорок первого года принимал участие в диверсии – поджоге нефтехранилища. Среди чекистов, которые проводили следствие, был и тот, которого он узнал здесь, на улице Берлина.

– Почему Гейлигена не осудили и он остался на свободе?

– За недостатком улик. Кроме того, русские принимали все меры к тому, чтобы ничем не обострять своих отношений с рейхом. В то время происходила массовая репатриация фольксдойче из России в фатерлянд. Прямых доказательств не было, мог вспыхнуть политический скандал.

– И что же?

– Гейлиген был в списках репатриантов и прибыл в Великогерманию в мае сорок первого.

– Ясно. Что произошло дальше на Кетеллерштрассе?

– Агент Мюллера настаивал, чтобы я со своей командой помог ему задержать русского, – Хейниш решил немного приврать, чуть-чуть, чтобы все «заслуги» сбыть со своих рук.

– Ему? – поднял брови Кальтенбруннер.

– Да. Но я заколебался. Почему, в самом деле, меня вынуждают во время выполнения служебного задания заниматься сомнительным делом, к которому я совершенно не причастен?

Хейниш замолчал и внимательно глянул на шефа.

Обергруппенфюрер одобрительно кивнул головой.

Хейниш убедился, что выбрал верную спасительную линию. Это придало ему вдохновения:

– Сначала я категорически отказался!

– Прекрасно, – обронил шеф.

– Но он упрямо настаивал. Меня не оставляли совершенно определенные сомнения. Тогда он начал угрожать.

– Даже? Это возмутительно.

– Именно так!

– Чем же он угрожал?

– Тем, что в случае отказа он остановит любую машину с военными. И одновременно сообщит шефу гестапо о моем якобы преступном безразличии к обезвреживанию врагов рейха.

Больше ничего? Хейниш понял, что необходимо усилить «принудительный» мотив своих действий.

– Этот Гейлиген прямо сказал: если русский шпион сбежит из-за моей халатности, мне не сносить головы.

– А вы что ответили на это?

Хейниш поник.

– Признаю: по требованию агента Мюллера я начал действовать, как он того хотел.

– Гейлиген знал о «пианистке»?

– Нет, – ответил Хейниш твердо. Он уже успокоился.

– Выходит, и вам ничего не было известно о ней?

– Так точно!

Как же вы догадались?

Я обратил внимание на то, что задержанный слишком громко кричит. Не спрашивает – почему его арестовали, как это в подобных случаях происходит, а кричит во весь голос. Причем, смысл его слов носил явно информативный характер.

– То есть? Что он кричал?

– Приблизительно так: «Это что – арест? Гестаповский произвол?» И прочее, пока ему не заткнули глотку.

– Предупреждал…

– Так точно, мой обергруппенфюрер.

– И вы догадались…

– Что в доме еще кто-то прячется…

– Значит, если бы вы промедлили, «пианистки» и след бы простыл.

– Именно так!

– По логике событий становится ясно: в том, что произошло, виновны не вы, а этот гестаповский болван…

– Хорст Гейлиген! – с облегчением подхватил Хейниш.

– Личный агент Мюллера, – задумчиво проговорил Кальтенбруннер. – Для шефа гестапо это известие будет крайне неприятно.

Хейниш счел за лучшее промолчать.

– Если Мюллер ценит своего агента, – продолжал шеф СД, – он его вытащит из беды. В конце концов, решающую роль здесь сыграло никем не предвиденное стечение обстоятельств, редкий случай.

Хейнишу чудилось другое: «Мюллер спасет своего агента, как я спас тебя». Он глядел на шефа с восхищением, преданностью, готовый выполнить любой приказ.