Хейниш поплелся переходами к выходу. Убийцы – за ним. Хейниш прошел в кабинет и сел за стол.

…Ему вспомнилась теперь уже далекая беседа с фрейлейн Кристиной Бергер. Она состоялась летом прошлого года во время стремительного наступления на Владикавказ. Тогда фрейлейн прямо спросила Хейниша, в то время еще штурмбаннфюрера СД:

«Я вижу, вы меня в чем-то подозреваете, господин штурмбаннфюрер?»

Он засмеялся:

«Вы начинаете мне нравиться, фрейлейн! Боже мой, какой глупец берет в разведку очаровательных девушек? Красота – это особая примета, которая каждому бросается в глаза, а значит опасная. Разведка – дело внешне сереньких и неприметных людишек».

«А Мата Хари? – вызывающе возразила девчонка. – Я читала, что она была ошеломляюще красива».

Он поучительно заметил:

«Мата Хари и погибла из-за своей красоты. Но вы не ответили на мой вопрос. Так что же вас вынудило поспешить с работой?»

И она с достоинством ответила:

«Я немка, и мой долг – служить рейху!»

Девчонка даже сверкнула глазами.

Так провести его!.. Наивностью, очарованием, юностью… Кто же мог ждать такого изощренного коварства от вчерашней школьницы?..

А Майер? Возился с картами барона фон Шилинга… Выходит, майор Штюбе и следователь Кеслер, не доверяя никому, не ошибались в своих подозрениях… Когда расшифруют сообщение Кристины Бергер, не найдут ли среди них и сведений о «Голубой линии»? Наверняка они там есть! А если так… Нет, виселицы не миновать!

Хейниш поднялся из-за стола, подошел к серванту, откуда достал бутылку «Мартеля» и три хрустальные рюмки. Сел к столу и налил во все три до краев. Кому? Себе, Кристине Бергер и Вилли Майеру. Они незримо присутствовали здесь.

«За упокой души всех троих!» – мысленно произнес он и выпил из своей рюмки.

Потом вынул пистолет, приставил дуло к виску и нажал на спуск.

– Впервые вижу такого гостеприимного покойника, – сказал Пауль Шенк, указывая на полные рюмки.

– Не отравленные? – с подозрением спросил здоровяк.

– Тогда зачем было стреляться? Ведь свою он выпил…

– И то правда!

– Отправился на тот свет с рюмкой в руке. Даже интересно!

– Я слышал, покойник был компанейским человеком.

– Да, он не бегал от радостей жизни.

– Такого чудака не мешало бы помянуть, – и здоровяк взглянул на Шенка.

– Охотно! Зачем пропадать добру?

Они подняли рюмки.

– Прозит! – амбал выпил содержимое одним глотком.

– Прозит! – присоединился к нему Пауль Шенк и задумчиво проговорил: – Любопытно, мне выпало первым встретить его в Берлине и первым сопровождать в последний путь.

Он взглянул на часы.

– Время докладывать обергруппенфюреру о «неожиданной» кончине Хейниша.

– Мы нашли ключ к вашему шифру.

Йон Патциг, попивая коньячно-кофейный коктейль, объяснил:

– Это нетрудно было сделать. Во-первых, как вам известно, мы записали ответ на вашу последнюю шифрограмму. Он был очень краток. О чем же в нем шла речь? Ясно, что это было подтверждение о приеме. Во-вторых, мы сопоставили последовательность ваших сообщений с последовательностью заброски агентов Хейниша. Кстати, вам известно, что произошло с вашим бывшим шефом?

– Откуда?

– И то правда: откуда вам знать? Так вот, штандартенфюрер покончил с собой, – Йон Патциг хлебнул бодрящего напитка и добавил: – Он застрелился. Выпил рюмку коньяка и пустил пулю в висок.

– Напрасно…

– Почему же? Очень умный поступок. Иначе он очутился бы у нас. А с ним не вели бы себя так деликатно, как с вами. Мы бережем ваши пальчики. Они нам нужны. Да, если бы не эта веская причина, вы бы уже гнили. Правда, казнить вас как государственную изменницу мы можем в любой день. Все зависит от вашего выбора: жизнь или смерть? И учтите, времени мало. Если рация долго будет молчать, это вызовет в вашем Центре обоснованную тревогу. А значит, и подозрение, которое сведет на нет все наши гуманные усилия.

Уже несколько дней тем или иным способом возвращался он к одной теме: нужно ей, Кристине Бергер, снова сесть за радиопередатчик и начать «радиоигру».

– Мы не спрашиваем, кто вы и что вы, – рассуждал Йон Патциг. – В конце концов, какая разница? Что существенного добавит ваше настоящее имя и настоящая биография? Ничего интересного, я в этом уверен. Мы не спрашиваем также вас о том, какой ущерб вы нам нанесли. Об этом нам подробно поведали ваши шифровки. Не интересовались и тем, кто был вашим сообщником. Мы знаем, что, кроме Вилли Майера, у вас здесь никого не было. Что же нам надо от вас? Мелочь – ваш «почерк».

Кристина сразу могла бы согласиться на это предложение: как она убедилась, немцы не подозревали, что ее последняя шифровка была предупреждением о провале.

Йон Патциг обосновывал «пользу» их «сотрудничества»:

– Вы «засветили» агентуру Хейниша. Агенты, которые еще у нас, непригодны для использования. Но мы их и дальше будем продолжать забрасывать. А вдруг кому-нибудь повезет, скажем, взорвать мост? Но этого не произойдет, если вы будете продолжать сообщать о забросках. Сведения ваши будут точны, чекисты выловят настоящих агентов, которые не имеют ни малейшего понятия о нашей «игре». Не исключено, что во время задержания они окажут сопротивление, будут отчаянно защищаться… Короче говоря, все будет происходить естественно. Так как, согласны?

– Где мой ребенок?

На этот вопрос Йон Патциг ответил уклончиво:

– В надежном месте.

Да, в надежном. Если Майер понял ее и сделал то, что требовалось. Она не сомневалась в этом. Иначе они – Вилли и сын – давно оказались бы на допросах, как появились фрау Шеер и Барбара.

– Как и раньше, вы будете жить в доме Шееров. Фрау вас ждет не дождется. Пока что ваше отсутствие никого не волнует: среди соседей пущен слух, будто вы пребываете в лечебнице. С молодыми матерями это бывает – неудивительно. Служанка Барбара аккуратно носит в больницу всякую снедь. Кстати, она вам по вкусу? Словом, все идет как надо. Неужели вы не понимаете, что в вашем положении мы предлагаем вам оптимальный вариант? Нужно лишь ваше согласие.

– Нет! – коротко отрубила Кристина.

– Ну что ж! Сегодня я вам продемонстрирую, что вас ждет, если вы и впредь будете бубнить свое бессмысленное «нет». Зрелище чрезвычайно эффектное. Остальное дорисует идеально ваша фантазия.

В этот день зондерфюрер «Красной капеллы» повез Кристину Бергер из гестаповской тюрьмы «Алекс» в застенок на Плетцензее. Именно там он надеялся поразить заключенную леденящим кровь зрелищем. Машина проехала во двор тюрьмы и остановилась возле кирпичного приземистого дома, стоявшего за глухими окованными воротами.

– Прошу, – пригласил Патциг. – Когда-то в этом здании размещался отлично оборудованный спортивный зал для физических упражнений тюремной охраны. Теперь – место казни особо значительных государственных преступников. Тоже с превосходным оборудованием. Сейчас сами убедитесь.

Они вошли в помещение. Просторный зал пересекал сплошной черный занавес. Перед ним стоял громадный полированный стол, за ним три кресла с высокими, узкими спинками.

– За этим столом, – объяснил Патциг, – прокурор в последний раз зачитывает приговор. Перед непосредственной казнью. Приговор приводится в исполнение немедленно, вот здесь, – он отдернул черную шторку. – Прошу, полюбуйтесь! Ведь вам непременно придется навестить это учреждение вторично, если вы по-прежнему будете демонстрировать свое детское упрямство.

На потолке была длинная стальная балка. К ней были приварены восемь кривых крюков. На такие в мясных лавках подвешивают забитых животных. Каждый крюк свисал над зашторенной черной кабиной.

– Здесь казнят мужчин, – пояснил Патциг. – Фюрер приказал подвергать государственных преступников мужского пола исключительно позорной казни – через повешение. А вот это приспособление, – он ткнул пальцем в смутно знакомое, удлиненное вверх сооружение, – привилегия женщин.