Секстина VII Здесь в Крымскую кампанию жил Фет — В Эстляндии приморской, прибалтийской; Здесь Сологуб, пленительный поэт, Жил до войны с Германией царийской; Здесь я теперь живу, почти семь лет Знакомый с нею, милою и близкой. Здесь жил Бальмонт — в стране, к России близкой, Здесь Брюсов был, изысканный, как Фет, Здесь лейтенант Случевский, в цвете лет, Пел красоту природы прибалтийской, Но, послан в бой по воле злой царийской, У берегов японских пал поэт. Не для боев рождается поэт, А для души, его напеву близкой… Лишь произвол убийственный царийский Мог посылать таких певцов, как Фет, В отряды!.. Но хранил край прибалтийский Талантливых людей в расцвете лет. Тому назад уже тринадцать лет, Как у Цусимы смерть нашел поэт, На «Александре III-м» прибалтийский Край бросивший, воспевший Ревель, близкий Своей душе. Приветь его, о Фет, В обители над солнечно-царийской! Царизм земной отринув, лишь царийский Небесный рай я признаю, где лет, Как и мгновений, нет, где жив поэт, Кто б ни был он: Случевский или Фет, — И вот теперь, к своей кончине близкий, Я рай пою, живя в стране балтийской. Цвети же, край — эстонский, прибалтийский, Отвергнувший, строй низменный, царийский: Моей душе ты родственный и близкий! Цвети же, край, десятки, сотни лет И помни, что мечтал в тебе поэт, Такой поэт, как несравненный Фет! Секстина VIII Мой дом стоит при въезде на курорт У кладбища, у парка и у поля. Он с виду прост, но мною дом мой горд; Он чувствует — там, где поэт, там воля. В нем за аккордом я беру аккорд, Блаженствуя, мечтая и короля. Привыкни, смертный, жить, всегда короля, И в каждой деревушке видь курорт, Буди в своей душе цветной аккорд, Люби простор и ароматы поля, — И, может быть, тебя полюбит воля, И будешь ты ее любовью горд. Безличный раб — и вдруг ты будешь горд, Средь окружающих рабов короля!.. Познаешь ли, что означает воля?… Не превратишь ли в свальный ров курорт?… Не омерзишь ли девственного поля?… Не соберешь ли ругань всю в аккорд?… Аккорд аккорду рознь. Звучи, аккорд Лишь тот, что упоителен и горд; Аккорд лесов, ручьев, морей и поля! Над толпами властительно короля, Озвучь своим бряцанием курорт И покажи, как сладкозвучна воля! Да здравствует всегда и всюду воля И вольный, волевой ее аккорд! Кто слушал песню воли, будет горд. Пусть вольные сберутся на курорт, Над плотью духом солнечно короля, Свободу растворяя в воле поля. Не оттого ли и мой дом у поля, Где на просторе поля бродит воля? Не оттого ль душа моя, короля, Берет свободный, огненный аккорд? Не оттого ль моим воспетьем горд И мне самим заброшенный курорт?… Секстина IX Две силы в мире борются от века: Одна — Дух Тьмы, другая — Светлый Дух. Подвластна силам сущность человека, И целиком зависит он от двух. И будь то Эсмеральда иль Ревекка, У них все тот же двойственный пастух. На пастуха восстал другой пастух. Для их борьбы им не хватает века. Для Эсмеральды точит нож Ревекка — То ею управляет Злобный Дух. Когда ж победа лучшей сил из двух, Тогда прощают люди человека. Кто выше — оправданья человека?! Когда блюдет стада людей Пастух В одежде белой, грешницы, из двух Оправданными будут обе: века Ограда и надежда — Светлый Дух, И как ты без него жила б, Ревекка? Нет, ты не зла злых вовсе нет, Ревекка, Но горе причинить для человека Тебе легко: так хочет Черный Дух… Но светозарный не уснул Пастух: Он зло твое рассеял вихрем века, — И ты невинна, как дитя лет двух. Но так как ты во власти грозных двух Великих сил, ничтожная Ревекка, Но так как ты и облик человека Имеешь данный Силами, то века Тебе не переделать: Злой Пастух В тебя опять вмещает грешный дух. Издревле так. Но будет день — и Дух В одежде солнца и луны, из двух Планет сотканной, встанет как Пастух И Духа тьмы, и твой, и всех, Ревекка! Господь покажет взору человека, Что покорен Бунтующий от века!.. Секстина Х Мне кажется, что сердце биандрии, Идейной биандрии — виноград. Она стремится в зной Александрии, Лед Мурмана в него вместиться рад. Ему отраден запах малярии, Ему набатны оргии трибад. Влиянье винограда на трибад, Как и на сердце пламной биандрии, Утонченней миазмов малярии. Да, в их телах блуждает виноград, Он опьянять безумствующих рад Экваторьяльностью Александрии. Причин немало, что в Александрии Гораздо больше чувственных трибад, Чем в Швеции: способствовать им рад Там самый воздух. Но для биандрии И выльденный шипучий виноград На севере — намек о малярии… В Батуме — там, где царство малярии, Гордятся пальмы, как в Александрии, У рощ лимонных вьется виноград, Зовя к себе мечтания трибад. Он, родственный инстинктам биандрии, Припасть к коленям, льнущим к страсти, рад. О, как турист бывает ярко рад, Когда ему удастся малярии Избегнуть, или в зной Александрии Умерить льдяным взором биандрии Кокетливой, иль в хохоте трибад Пить дышущий поляром виноград… Не для мужчин трибадный виноград, — Его вкусив, не очень будешь рад: В нем смех издевкой девственных трибад… Страшись и биандрийной малярии, То веющей огнем Александрии, То — холодом распутной биандрии… |
