Январь «Где грацией блещут гондолы…» Где грацией блещут гондолы, Лавируя гладью лагун; Где знойно стрекочут мандолы; Где каждый возлюбленный — лгун; Где страсть беззаботна, как люди; А люди свободны, как страсть; Где гении столько прелюдий Напели потомству; где пасть Умеют победно и славно; Где скрашена бедность огнем; Где чувствуют смело, — недавно Я думал о крае таком… Июнь В альбом Изабелле Гриневской (мадригал-триолет) Среди созвездья поэтесс Вы многих-многих звезд светлее. Среди Парнаса виконтесс — Одна из первых поэтесс! Поете Вы — и жизнь алее, Чем розы гаснущих небес… Среди созвездья поэтесс Вы многих ярких звезд светлее. Сентябрь Турецкое романсеро Во дворце Ильдиз-Киоске, В экзотическом гареме, Жены рвут свои прически, Позабыв о томной дреме. Мудрено ли? вот обида! (Их понять вы не хотите ль?) Увезут Абдул-Гамида, А ведь он их повелитель. Поневоле игры в жмурки Начались у женских взоров… (Разорились младотурки Над устройкою «терроров»). И, пожалуй, продадут их Ни за грош с аукциона… И в гареме лиц надутых — Сколько капель с небосклона. Лишь десяток одалисок Был догадливее прочих И представил точный список Всех, до горестей охочих… Повели Гамид-Абдула В заточение со свитой! Снова женщина обдула План мужчины, плохо свитый: У опального султана И почет, и свита женщин. Снова он властитель стана, Хоть унижен и развенчан. Весна Петербург Соловей Борису Верину — Принцу Сирени Вы — Принц фиолевой сирени И друг порхающей листвы Весенней осени, осенней Весны нюанс познали Вы… Поэзы Эти импровизации в ямбах выполнены в 1918 г., за исключениями, особо отмеченными, в Петербурге и Тойле. Интродукция («Я — соловей: я без тенденций…») Я — соловей: я без тенденций И без особой глубины… Но будь то старцы иль младенцы, — Поймут меня, певца весны. Я — соловей, я — сероптичка, Но песня радужна моя. Есть у меня одна привычка: Влечь всех в нездешние края. Я — соловей! на что мне критик Со всей небожностью своей? — Ищи, свинья, услад в корыте, А не в руладах из ветвей! Я — соловей, и, кроме песен, Нет пользы от меня иной. Я так бессмысленно чудесен, Что Смысл склонился предо мной! Тойла. III Эст-Тойла За двести верст от Петрограда, От станции в семи верстах, Тебе душа поэта рада, Селенье в ёловых лесах! Там блекнут северные зори, Чьи тоны близки к жемчугам, И ласково подходит море К головокружным берегам. Как обольстительное пойло, — Колдуйный нектар морефей, — Влечет к себе меня Эст-Тойла Волнами моря и ветвей. Привет вам, шпроты и лососи, И ракушки, и голоса, Звучащие мне на откосе, — Вы, милые мои леса! Давно я местность эту знаю, Ее я вижу часто в снах… О сердце! к солнцу! к морю! к маю! К Эст-Тойле в ёловых лесах! Тойла. I,7 Опять вдали И вот опять вдали Эст-Тойла С лазурью волн, с ажурью пен. Конь до весны поставлен в стойло, — Я снова взят столицей в плен. Я негодую, протестую, Но внемля хлебному куску, Я оставляю жизнь простую, Вхожу в столичную тоску. О, как мучительно, как тонко Моя душа оскорблена!.. …Проходит тихая эстонка, В чьих косах — рожь, лён и луна. Идет, — Альвина или Лейла, — Береговою крутизной. Идет века. Прости, Эст-Тойла, И жди меня во влажный зной! Петроград. I,9 Ах, есть ли край?… Ах, есть ли край? ах, края нет ли, Где мудро движется соха, Где любит бурю в море бретлинг И льнет к орешнику ольха? Где в каждом доме пианино И Лист, и Брамс, и Григ, и Бах? Где хлебом вскормлена малина И привкус волн морских в грибах? Где каждый труженик-крестьянин Выписывает свой журнал И, зная ширь морских скитаний, Порочной шири ввек не знал? Где что ни-местность — то кургауз, Спектакли, тэннис и оркестр? Где, как голубка, девствен парус, — Как парус, облик бел невест? Ах, нет ли края? край тот есть ли? И если есть, то что за край? Уж не Эстляндия ль, где, если Пожить, поверить можно в рай?… |
