1918 — Х Борису Верину В свое «сиреневое царство» Меня зовешь ты в Петроград. Что это: едкое коварство? Или и вправду ты мне рад? Как жестко, сухо и жестоко Жить средь бесчисленных гробов, Средь диких выходцев с востока И «взбунтовавшихся рабов»! И как ты можешь, тонкий, стильный, Ты, принц от ног до головы, Жить в этой затхлости могильной, В болотах призрачной Невы? Скелетовидная Холера И пучеглазая Чума Беспутствуют, смеются серо, Ужасные, как смерть сама. И методически Царь Голод Республику свергает в топь… А ты, который горд и молод, Пред ним — опомнись! — не холопь! Беги ко мне, страшись «татарства»! Мой край возник, как некий страж. Твое ж «сиреневое царство» — Болотный призрак и мираж. Не дай мне думать, рыцарь верный, Чей взлет всегда был сердцу люб, Что ты бесчувственный, безнервный, Что ты средь грубых сам огруб. 1918 — XII Отходная Петрограду За дряхлой Нарвой, верст за двести, Как окровавленный пират, Все топчется на топком месте Качающийся Петроград. Кошмарный город-привиденье! Мятежный раб! Живой мертвец! Исполни предопределенье: Приемли страшный свой конец! В молитвах твоего литурга Нет о твоем спасеньи просьб. Ты мертв со смертью Петербурга, — Мечты о воскресеньи брось. Эпоха твоего парада — В сияньи праздничных дворцов. Нет ничего для Петрограда: О, город — склеп для мертвецов! Твоя пугающая близость — Над нами занесенный нож. Твои болезни, голод, сырость — Вот чем ты власть свою умножь! Ты проклят. Над тобой проклятья. Ты точно шхуна без руля. Раскрой же топкие объятья, Держащая тебя земля. И пусть фундаментом другому Красавцу-городу гранит Пребудет твой: пусть по-иному Тебя Россия сохранит… 1918 — XII Конечное ничто С ума сойти — решить задачу: Свобода это иль мятеж? Казалось, — все сулит удачу, — И вот теперь удача где ж? Простор лазоревых теорий, И практика — мрачней могил… Какая ширь была во взоре! Как стебель рос! и стебель сгнил… Как знать: отсталость ли европья? Передовитость россиян? Натура ль русская — холопья? Сплошной кошмар. Сплошной туман. Изнемогли в противоречьях. Не понимаем ничего. Все грезим о каких-то встречах — Но с кем, зачем и для чего? Мы призраками дуализма Приведены в такой испуг, Что даже солнечная призма Таит грозящий нам недуг. Грядет Антихрист? не Христос ли? Иль оба вместе? Раньше — кто? Сначала тьма? не свет ли после? Иль погрузимся мы в Ничто? 1918 — XII Монолог императрицы Я, вдовствующая императрица, Сажусь на свой крылатый быстрый бриг И уплываю в море, чтоб укрыться От всех придворных сплетней и интриг. Мой старший сын, сидящий на престоле, И иноземная его жена В таком погрязли мрачном ореоле, Что ими вся страна поражена. Его любовниц алчущая стая, Как разъяренных скопище пантер, Рвет мантию его из горностая Руками недостойными гетер. Его жена, от ревности свой разум Теряя, зло и метко мстит ему. И весь народ, подверженный заразам, Грузится в похоть, пьянство, лень и тьму. Им льстит в глаза разнузданная свита, Куя исподтишка переворот. О, паутинкой цепкою повита Интрига та, ползущая в народ. Ни с кем и ни о чем не сговориться В стране, пришедшей к жалкому нолю. Бездействующая императрица, Спешу уплыть к соседу-королю. К воскресенью Идут в Эстляндии бои, — Грохочут бешено снаряды, Проходят дикие отряды, Вторгаясь в грустные мои Мечты, вершащие обряды. От нескончаемой вражды Политиканствующих партий Я изнемог; ищу на карте Спокойный угол: лик Нужды Еще уродливей в азарте. Спаси меня, Великий Бог, От этих страшных потрясений, Чтоб в благостной весенней сени Я отдохнуть немного мог, Поверив в чудо воскресений. Воскресни в мире, тихий мир! Любовь к нему, в сердцах воскресни! Искусство, расцвети чудесней, Чем в дни былые! Ты, строй лир, Бряцай нам радостные песни! |
