Интермеццо («Чаруют разочарованья…») Чаруют разочарованья Очарованием своим… Культурные завоеванья Рассеиваются, как дым… Обвеяны давно минувшим, Им орошенные мечты, Минувшим, ласково-прильнувшим К мечтам, больным от пустоты… Неизъяснимые волненья Поят болевщую грудь… На нежном пляже вдохновенья Так несказанно — отдохнуть!.. Непостижимые желанья Овладевают всей душой… Чаруют разочарованья Очарованья пустотой… Рисунок иглой Ореховые клавесины, И отраженная в трюмо Фигурка маленькой кузины, Щебечущей на них Рамо… В углу с подушкою качалка Воздушнее затей Дидло. На ней засохшая фиалка, Которой сердце отцвело… Оплывшие чуть жалят свечи, Как плечи — розу, белый лоб. Окно раскрыто в сад. Там вечер. С куртин плывет гелиотроп. Все ноты в слёзовом тумане, Как будто точки серебра… А сердце девичье — в романе, Украдкой читанном вчера… В деревне В деревне, где легко и свято Природе душу передам, Мне прямо страшно от разврата Столичных девствующих дам. И здесь, — где поле, лес и книги, И Богом озаренный дом, — Тем отвратительней интриги, Столиц Гоморра и Содом. Я вовсе не любитель охать И ныть, но любо вспомнить зло Их торжествующую похоть, И как их ею развезло. Не любящий нравоученья И презирающий мораль, Я не могу без возмущенья Их пакостную вспомнить саль… «Зола в стекле» Казалось бы, что благородство Есть свойство нужное для всех, Что в негодяйстве яд уродства И в пакости — бесспорный грех; Что не достоинством считать бы Нам благородство, а — судьбой, Не волочиться после свадьбы За первой юбкой площадкой; Не наставлять рогов мужьям бы С мимоидущим молодцом, И не писать бы эти ямбы С гневом пылающим лицом. Казалось бы!.. На самом деле ж Всё по-иному на земле: В меня за правду злобой целишь Ты, человек, — «зола в стекле»! А.К. Толстой Граф Алексей Толстой, чье имя Звучит мне юностью моей И новгородскими сырыми Лесами в густоте ветвей; Чей чудный стих вешне-березов И упоенно-соловьист, И тихий запад бледно-розов; И вечер благостно росист; Он, чьи припевы удалые — Любви и жизни торжество; Чья так пленительна Мария И звонко-майно «Сватовство»; Он, чье лицо так благородно, Красиво, ясно и светло; Чье творчество так плодородно И так роскошно расцвело. Ему слагаю, благодарный, Восторженные двадцать строк: Его напев великодарный — Расцвета моего залог! Тайна песни Обворожительных имений, Рек, деревень, садов и сел На свете много; тем не меней, — Кто где всю жизнь свою провел, Иль только юность, только детство, — Свой славословит уголок, Поет, не разбирая средства, Его, от прочих мест далек. Неподражаемых поэтов, Художников, артистов и Музыкотворцев много, в этом Уж убедиться вы могли. Однако же, у всяких вкусов Излюбленный искусник свой: Одним — мил Дебюсси и Брюсов, Другим — Серов и А. Толстой. Очаровательных созданий Немало между разных рас: Блондинок цвета шерсти ланей, Брюнеток с васильками глаз. И редко тот, кто любит шведку, Японкой будет увлечен. Лишь соловей, вспорхнув на ветку, И я, такой же, как и он. Поем равно все то, что видим, И славословим всех равно. Мы никого не ненавидим Да и не любим заодно! Не оттого ль?… Итак, нежданное признанье Слетело с изумленных уст!.. Не оттого ль мое терзанье? Не оттого ли мир мне пуст? Не оттого ли нет мне места, Взлелеянного мной вполне? И в каждой девушке невеста Является невольно мне? Не оттого ль без оговорок Я не приемлю ничего? Не оттого ль так жутко-зорок Мой взор, вонзенный в Божество? Не оттого ль мои паденья Из глуби бездны снова взлет? Не оттого ль стихотвореньям Чего-то все недостает?… И как судить я брата смею, Когда я недостатков полн, И, — уподобленный пигмею, — Барахтаюсь в пучине волн?… |
