К тому времени, как мы добрались до Монтего-Бей, лейтенант и выживший солдат сидели на дне лодки, держась за головы и слабо постанывая. Я подумывал связать их, но их оружие было у меня, а в таком состоянии они не могли доставить хлопот. Ее драгоценное сиятельство все еще была без сознания, хотя, к несчастью, дышала ровно, и от этого, а также от беспорядка в ее одежде, грудь ее весьма интересно вздымалась и опадала, черт бы ее побрал. Рыбаки, к слову, начали проявлять к этому явлению совершенно непристойный интерес, и мне пришлось приказать им заняться делом.

Когда мы подошли к борту «Эмиэбилити», я увидел «Планджер», закрепленный на миделе, и баркас, пришвартованный на корме. Погружений не было, и команда, выстроившись у лееров, с любопытством смотрела на нас. Стэнли и капитан Марлоу помахали и окликнули меня самым радушным образом, когда мы подошли к их корме.

— Босуэлл! — крикнул Стэнли. — В чем дело, мой мальчик?

— Восстание рабов, — ответил я. — Ямайка потеряна, гарнизон вырезан! Мы должны немедленно уходить, пока они не пришли за нами. Все остальные суда в Монтего-Бей захвачены, и весь остров знает, что вы здесь с грузом золота. Погони следует ожидать в течение часа!

Что ж, мне нужно было рассказать хорошую байку, не так ли? Я хотел к ночи быть за горизонтом. Меня ждала Америка.

— Иегова! — воскликнул Стэнли.

— Проклятье! — сказал Марлоу и ударил кулаком по лееру. — Поднимайтесь на борт, Босуэлл, и берите своих людей. — Он тут же повернулся к своему первому помощнику. — Мистер Лоуренс! — сказал он. — Готовиться к выходу в море! Всем наверх!

— Лучше рубите канаты, кэп! — крикнул я. — У нас мало времени. Они обязательно придут за золотом.

— Вы уверены? — спросил Марлоу, ибо он стоял на четырех якорях, а якоря и канаты стоят дорого.

— Уверен, сэр! — ответил я и, ухватившись за брошенный мне конец, вскарабкался по борту и перелез через леер. К несчастью, дальше все стало чертовски неловко.

— Но ваши люди, мистер Босуэлл? — спросил Стэнли. — И я вижу среди них леди!

— Э-э-э… — промямлил я, подыскивая слова. Я хотел сказать: «Пусть сгниют!», но не мог же я так сказать, верно?

Марлоу вгляделся в красные мундиры в лодке и неверно истолковал мое смущение.

— Берите их на борт, мистер Босуэлл! — сказал Марлоу. — Я вижу, эти джентльмены на службе вашего короля, но клятая война тут совершенно ни при чем. — Он ободряюще положил мне руку на плечо. — Сэр, — сказал он, — я бы и собаку в таком деле не оставил!

— Э-э-э… — снова промычал я.

Я никого из них не хотел видеть на борту, но что мне было делать? Так что я промолчал и отступил, пока команда Марлоу поднимала на борт в корзине бесчувственную леди Сару, а за ней ее багаж и двух солдат, в то время как Марлоу (который, помните, и собаку бы не оставил) велел черным рыбакам убираться, пока им не пробили дно лодки ядром. Затем «Эмиэбилити» вывели в море в рекордно короткий срок, впередсмотрящие напрягали глаза в поисках лодок с кровожадными рабами, у грот-мачты приготовили пики и мушкеты, и в итоге они отрубили всего три якоря, подняв на борт один с канатом, чтобы у «Эмиэбилити» был крюк, который можно бросить в следующем порту.

Когда мы вышли из Морганс-Бей, лейтенант (Паркер была его фамилия) пришел в себя, выболтал много неприятной информации обо мне и потребовал, чтобы его, меня, леди Сару и солдата высадили в Монтего-Бей. Последовал яростный спор. Я повторил свою историю о восстании и резне. Он заявил, что не бросит свой полк. Я сказал, что его полк погиб. Он назвал меня лжецом. Я описал катастрофу у Трелони-Тауна. Он был заметно потрясен, как и Марлоу со Стэнли. Но Паркер стоял на своем и твердил о долге и высадке на берег. При этом капитан Марлоу топнул ногой и приказал спустить катер, заявив, что любой треклятый дурак, желающий сойти на берег, может сделать это немедленно, но силой никто не пойдет.

Итак, двое солдат сели в катер, чтобы грести к далеким берегам Ямайки. Море было умеренным, и для моряков несколько часов работы означали бы верное спасение на берегу. Смогут ли это сделать сухопутные — другой вопрос. Марлоу передал им пару мушкетов, немного еды и воды и велел лейтенанту Паркеру держать солнце слева, чтобы идти курсом на юг, к острову. Так мы и расстались — под последнюю угрозу Паркера отомстить мне, на которую я промолчал, ибо чем меньше сказано, тем лучше. [9]

Так началось одно из самых странных плаваний, какие мне доводилось пережить. Вокруг восточной оконечности Кубы, через Флоридский пролив и на север вдоль американского побережья мимо Джорджии, Каролин и Виргинии. Мы зашли в Чарльстон за припасами и новыми якорями, затем дальше, мимо Пенсильвании и Нью-Йорка, и наконец, через сорок дней, вошли в Бостон: переход был медленный и чертовски паршивый, потому что эта клятая женщина расколола корабль на враждующие лагеря и стала причиной смерти двух добрых людей.

Так что плавание было мерзким. Но Бостон оказался еще хуже.

«Я знаю, и Всевышний знает, что я всегда и во всем поступал так, как мог, во исполнение своих обязанностей, и не будь у меня под рукой такой своры негодяев и мятежников, и не будь я так дурно обслужен предательством моих собственных офицеров, то я сделал бы карьеру не хуже любого другого на морской службе Его Величества».

(Из письма от 19 июня 1794 года капитана Льюиса Гриллиса, фрегат Его Величества «Калифема» у берегов Нью-Йорка, к своему отцу в Портсмуте).

*

В 10 часов утра 15 сентября 1795 года, при устойчивом ветре норд-остового направления, британский 18-фунтовый тридцативосьмипушечный фрегат «Калифема» под командованием капитана Льюиса Гриллиса, находясь на северной широте 41 градус 12 минут и западной долготе 69 градусов 2 минуты, следуя на север у острова Нантакет, заметил неизвестный парус, идущий ему навстречу.

В 11:30 незнакомец, оказавшийся французским 12-фунтовым тридцатидвухпушечным фрегатом «Меркюр» под командованием капитана Жана-Бернара Барзана, поднял флаг Французской Республики и лег в бейдевинд. «Калифема» немедленно ответила флагом Союза, сделала поворот и пошла на сближение с противником, находившимся в тот момент у нее с наветренного носа.

Завязалась погоня, продолжавшаяся несколько часов с явным преимуществом «Меркюра», так что «Калифема» отстала, пока в четыре часа пополудни «Меркюр» не развернулся и не пошел на британский корабль с очевидным намерением вступить в бой.

Капитан Гриллис стоял на своем квартердеке, его офицеры ждали от него приказаний, а он дрожал от тошнотворного ужаса, глядя, как француз несется к его кораблю, и океан пенится под его форштевнем. Каждый парус его трепетал на грани срыва в ветер, но он шел вперед, и Гриллис понял, что ошибся. О, Господи Боже на небесах! Он ошибся! Он думал, что француз не сможет пересечь ему нос. Он приготовил свою штирбортовую батарею к обмену бортовыми залпами, когда француз будет проходить мимо. И он ошибся, потому что «Меркюр» шел прямо на него с очевидным намерением разрядить свою бакбортовую батарею вдоль всей палубы «Калифемы» смертоносным продольным огнем.

— Вот, сэр! — взвизгнул штурман Бэнтри, когда гибель обрушилась на них. — Разве я не говорил, что он даст нам продольный залп с носа? А вы разве не говорили, что он не сможет? Клянусь Богом, сэр, надеюсь, вы довольны собой… вы… вы… — и въевшиеся привычки дисциплины, выработанной за целую жизнь, треснули и рухнули, когда Бэнтри швырнул самое грязное оскорбление, какое только знал, прямо в лицо своему капитану, на квартердеке, во всеуслышание всех присутствующих: офицеров, мичманов, «смоляных курток» и морских пехотинцев. — Вы не моряк, вот вы кто!

— Что? Что вы сказали? — вскричал Гриллис, его глаза вылезли из орбит на белом лице, крупные зубы блеснули из-под жирных губ, а редкие рыжие волосы трепетали под шляпой. Слезы навернулись ему на глаза, и он заморгал, пытаясь выдержать свирепый, жесткий взгляд офицера, смотревшего на него с таким презрением.