Во всех этих заведениях им прислуживали с превеликим усердием, на какое только был способен владелец, и ни в одном из них даже не упоминался пошлый денежный вопрос, ибо кредитоспособность леди Сары была непреложной, и ее управляющий оплачивал счета в положенный срок.

Так они и двигались зигзагами в пределах сказочного ромба, очерченного Ганновер-сквер на севере, Сент-Джеймс-сквер на юге, Беркли-сквер на западе и Голден-сквер на востоке. Эти короткие расстояния легко можно было бы преодолеть и пешком, но экипаж выставлял своих пассажирок напоказ всему модному Лондону, который в великом множестве махал им и улыбался с обеих сторон.

(Но никто не замечал нищего с изувеченными пальцами, который время от времени появлялся то у одного, то у другого места их назначения, словно предугадывая их передвижения).

Спустя несколько счастливых часов леди Сара и леди Кларисса наслаждались вторым актом в Сент-Джеймсском парке, где они принимали парад Десятого легкодрагунского полка, великолепного в своих шлемах-«тарлтонах», расшитых серебром мундирах и белых бриджах невообразимой тесноты. Каждый, вооруженный палашом и карабином, сидел верхом на гнедом боевом коне, достойном короля, и знал, что он — самый щеголеватый солдат в Англии.

Строго говоря, по воинскому этикету, парад Десятого полка принимал его королевское высочество, толстый и красивый Георг, принц Уэльский, — в своем мундире, на своем коне, на возвышении, в окружении конных дружков. Он был бывшим любовником леди Сары и не мог удержаться от вздохов в ее сторону, хотя и делал это искоса, в тщетной надежде, что никто не заметит.

Но в действительности парад принимали дамы, чьи экипажи выстроились вдоль пути следования принца, — хотя и не все дамы, ибо красота леди измерялась числом молодых офицеров, которые, проезжая мимо, галантно салютовали ей сверкающими клинками, а их солдаты за их спинами держали равнение направо. Не каждая леди могла выдержать такое испытание, ведь что, если никто не отдаст честь? Поэтому большинство экипажей держалось чуть поодаль, чтобы избежать проверки.

Разумеется, кабриолет леди Сары стоял впереди и в центре, в полной уверенности, что ни один мужчина в британской армии не устоит перед леди Сарой или леди Клариссой поодиночке, не говоря уже о них обеих вместе. Его королевское высочество тоже не устоял: он обнажил клинок и отсалютовал, уводя свой полк с поля по окончании маневров. В ответ он был милостиво удостоен легкого взмаха двух изящных рук.

(Нищий добрался до Сент-Джеймсского парка как раз в тот момент, когда Десятый полк двинулся в казармы. Он устал и хотел пить, побывав в нескольких местах. Он подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть удалявшийся кабриолет леди Сары, направлявшийся к Далидж-сквер. Он злобно выругался, и слюна потекла по его небритому подбородку).

Позже, в завершение безупречного дня, леди Сара и леди Кларисса вошли в свою ложу в Королевском театре на Друри-Лейн. В программе было три представления: пьеса «Добродетель торжествует», затем новый балет «Успехи Терпсихоры» и, наконец, пантомима «Жена подмастерья, или Посрамленное проклятие рогоносца» (с совершенно новыми декорациями, механизмами, музыкой, костюмами и убранством). Все билеты были проданы, и четыре тысячи человек теснились в партере и на пяти ярусах галерки. Сотни свечей пылали в десятках люстр, и гул ожидавшей толпы походил на храп чудовищного дракона.

Две красавицы выбрали подходящий момент. Антракт между пьесой и балетом был общепризнанным временем для эффектного появления, а ложа леди Сары была словно создана для этого. Расположенная сразу справа от сцены, во втором ярусе, она выходила прямо на зрительный зал, откуда было плохо видно представление. Но это не имело значения. Значение имело то, что зрителям было прекрасно видно ложу. И потому, когда леди Сара вошла, и драгоценные камни сверкнули в ее блестящих волосах и на безупречной груди, по залу пронесся вздох восхищения: зрители приподнялись, толкая соседей и указывая на Прекрасную Койнвуд и ее прелестную спутницу. Жидкие хлопки переросли в рев, а чернь на дешевых местах под потолком застучала каблуками по полу и оглушительно взревела в знак одобрения, пока обе леди улыбались, махали руками и садились, расправляя платья и делая вид, что не замечают поднявшейся суматохи. Расселас стоял за их спинами, скрестив руки и задрав нос.

Тут в дверь ложи постучали. Расселас открыл, и вошел необычайно красивый мужчина. Он был очень молод, но держался с уверенностью зрелого человека, а его одежда была триумфом портновского искусства.

— Ах! — сказала леди Кларисса. — Дорогая леди Сара, позвольте представить вам мистера Джорджа Браммелла, недавно произведенного в корнеты Десятого полка.

— Ваша светлость, миледи, — произнес Браммелл. — Увидев вас сегодня в парке, я не смог отказать себе в удовольствии познакомиться с вами поближе и потому послал своего человека с письмом…

— На которое я ответила, и вот вы здесь! — закончила леди Кларисса.

— Здесь, с самой Венерой, только их две! — сказал Браммелл, переводя взгляд с одной дамы на другую и улыбаясь с полным самообладанием.

Леди Сару весьма позабавила такая уверенность в мальчишке. Но мальчишка был так хорош собой.

— Вы опоздали, сэр! — сказала она.

Браммелл махнул рукой в сторону своего замысловатого шейного платка.

— Две дюжины неудачных попыток завязать его как следует, — сказал он. — Но упорство вознаграждается.

— Мистер Браммелл возвел элегантность в ранг науки, — сказала леди Кларисса леди Саре, — как вы, должно быть, заметили.

К удивлению, Браммелл нахмурился, услышав этот комплимент.

— Признак истинной элегантности, — произнес он с совершенной серьезностью, — в том, что ее не замечают.

Леди Сара рассмеялась восхитительной трелью.

— Ах, милый мальчик! — воскликнула она. — Так ты бы предпочел остаться незамеченным? Избави тебя бог от самого себя!

Она снова рассмеялась, и, заметив это, партер и три или четыре яруса галерки рассмеялись вместе с ней. Браммелл покраснел и прикусил губу. В конце концов, он был очень молод. Тогда леди Сара улыбнулась ему и положила свою руку на его. Она заглянула мистеру Браммеллу в глаза и послала ему определенный сигнал. Его длинные ресницы взмахнули, и он посмотрел ей прямо в ответ. Он накрыл ее руку своей.

Но тут ее одолели сомнения относительно последнего акта безупречного дня. Она посмотрела на Расселаса, потом на мистера Браммелла. Оба были весьма в ее вкусе. Но, поразмыслив о том, что она слышала о мужчинах расы Расселаса, она приняла решение. Это решение заставит мистера Джорджа («Красавчика») Браммелла быть ей чрезвычайно благодарным.

(Снаружи, у театра, нищий стоял среди грязи, экипажей и проституток Друри-Лейн. Вскоре ему это наскучило, и он направился к Далидж-сквер. Он злобно бормотал что-то себе под нос на ходу и нащупывал в кармане хирургический нож).

Мистер Вернон Хьюз был бешеным безумцем и одним из самых опасных людей, каких я когда-либо знал. С подобными ему есть лишь один способ: угомонить его нагелем, напялить смирительную рубашку и упрятать в обитую войлоком камеру. Но такие просвещенные меры возможны лишь в цивилизованных частях света.

Когда мы с Клаудом услышали, как Хьюз призывает огонь и проклятия на все белое, мы решили, что нам конец. Наш корабль был вне досягаемости, нас окружали сотни воинов, и один неверный шаг — и нас изрубили бы в потроха. Это читалось в глазах толпы за нашими спинами. Они ревели вместе с Хьюзом, выкрикивая его имя, и у них просто руки чесались на ком-нибудь сорвать злость.

У меня все еще были абордажная сабля и пистолеты, а у Клауда — его маленькая придворная шпага, но с тем же успехом мы могли бы явиться с пустыми руками, толку от них было бы столько же. Единственное, что можно сделать в таком случае, — это держать руки по швам и очень-очень вежливо попросить Бога, не будет ли Он так любезен отпустить тебе грехи, только на этот раз, премного благодарен, Господи, если не слишком затруднит, и на сей раз, ей-богу, я и впрямь обещаю завязать с девками, выпивкой и пусканием ветров в церкви, аминь.