Так что теперь, если сэру Брайану и действовать, то придется идти трудным путем: вести «Диомед» в бостонскую гавань и рисковать боем с грозной «Декларейшн», в который ввяжутся еще и французы, а весьма вероятно, и мятежники на борту «Калифемы»! Перед лицом столь мрачных перспектив было вполне мыслимо, что, будь дело хорошо аргументировано, и поддержи его могущественный брат, лорд Хау, то было бы возможно, что Их Лордства Адмиралтейства согласятся с мудростью бездействия. А именно к бездействию Хау и склонялся.

Не то чтобы он боялся, ибо чувство страха было полностью вытравлено из его рода, и будь на страже «Калифемы» два французских корабля, он бы без секундного промедления повел «Диомед» в бой, и да защитит Господь правое дело! В данном же случае он был рад любому предлогу, который мог бы избавить его от чудовищной дилеммы, на которой он был так надежно распят.

Но вот (черт бы его побрал) явился капитан Нантвич, неся все паруса и изо всех сил стараясь привести свои тридцать восемь 18-фунтовых орудий, плюс шесть 24-фунтовых карронад, плюс двести пятьдесят бойцов на помощь своему адмиралу. Весьма похвальный поступок для подчиненного, но теперь, к несчастью, Их Лордства никогда не допустят, чтобы два британских фрегата не смогли одолеть три любых других, когда-либо ходивших по морю, и таким образом Хау был обречен на действие.

Он снова приставил подзорную трубу к глазу и навел ее на «Калифему». Последнее сообщение от агента Рэтклиффа предупреждало его, что мятежники наладили связь с французами и можно рассчитывать, что они сдадут корабль в течение нескольких дней. Он заскрежетал зубами при мысли о британском корабле, сданном французам мятежниками. Эта мысль была возмутительна, чудовищна, непристойна. Он умрет, но не допустит этого. Его офицеры вздрогнули, когда он громко выругался и топнул ногой. Все это треклятое дело было невозможным! Но если он войдет в бостонскую гавань, ему придется сражаться с американцами, и вся Англия проклянет его за то, что он снова развязал американскую войну. А если он не войдет в бостонскую гавань, его проклянет вся Англия за то, что он позволил британскому военному кораблю перейти к французам.

— Сигнал! — крикнул он, и подбежал мичман с сигнальной книгой. — Передать на «Ла Сайрин»: немедленно явиться на борт флагмана.

Через несколько секунд необходимые флаги были выбраны, выхвачены из ящиков у гакаборта, прикреплены к фалу и взвились на топ мачты. Они развернулись и затрепетали на ветру, яркие и четкие. После кратчайшей паузы сигнальный мичман, наблюдая в подзорную трубу за далекой «Ла Сайрин», крикнул:

— Принято, сэр!

Позже Хау провел еще одно совещание в большой каюте, на этот раз с участием капитана Нантвича и его первого лейтенанта. Он объяснил, что нужно делать, и показал им письмо, которое собирался отправить капитану корабля Соединенных Штатов «Декларейшн оф Индепенденс», некоему Дэниелу Куперу.

— Мы войдем в гавань и заберем «Калифему», — сказал Хау. — Другого пути я не вижу. Я сделал все возможное, чтобы избежать боя, если это возможно, и по этой причине я строжайше запрещаю британской стороне стрелять первой. Если стрельба и будет, то история должна зафиксировать, что ее начали американцы.

Наступила напряженная тишина, пока группа профессиональных воинов обдумывала последствия этого приказа. Нантвич высказал общее мнение.

— Бортовой залп «Декларейшн» — это восемнадцать 24-фунтовых длинноствольных орудий и пять 32-фунтовых карронад, сэр Брайан.

— Вы думаете, я этого не знаю, сэр? — сказал Хау.

— Но, сэр Брайан, если мы позволим им произвести первый залп, беспрепятственно, тогда…

— Черт вас побери, сэр! — сказал Хау. — Если у вас не хватает духу на это дело, то утешьтесь тем, что «Диомед» пойдет впереди «Ла Сайрин», так что стрелять будут не в ваш треклятый корабль, а в мой!

— Я протестую, сэр! — сказал Нантвич. — Я не это имел в виду.

— Я знаю, черт вас побери! — сказал Хау. — И я жду от любого из присутствующих предложений, как лучше выйти из этого дела. — Он обвел взглядом стол, но никто не проронил ни слова. — В противном случае, я ожидаю, что эскадра будет в полной боевой готовности и под боевыми парусами через три дня, ровно в 12 часов дня, когда истекает срок моего ультиматума американцам.

«Поскольку южная оконечность Дир-Айленда — низменная и ненадежная почва, я размещу свои орудия на северной части Лонг-Айленда, где твердая и возвышенная местность позволит мне простреливать канал и бить по британцам на подходе».

(Из письма от воскресенья, 4 октября 1795 года, от майора Джеймса Эббота, артиллерия ополчения Массачусетса, капитану Дэниелу Куперу, Военно-морской флот Соединенных Штатов, на борту «Декларейшн оф Индепенденс», Бостонская гавань).

*

Капитан Дэниел Купер отдыхал один в своей дневной каюте. Он отправил ультиматум Хау на берег соответствующим властям. Бостон пылал от возбуждения, все возможные меры предосторожности были приняты, и на данный момент ему нечего было делать, и в этом бездействии его одолевали мрачные мысли. Он вспоминал бой, который вел в прошлом году против британского фрегата «Фиандра», и ужасающую скорость и меткость британской артиллерии. Залп за залпом, «Фиандра» стреляла вдвое быстрее «Декларейшн», и ему повезло, что появился повод для отступления, когда на горизонте показались еще два британских корабля.

Купер гадал, так же ли хороши корабли Хау? Он гадал, как быстро и метко будут стрелять в бою его собственные канониры? Он много их муштровал, но без боевой стрельбы. И… и… у него больше не было Джейкоба Флетчера, чтобы обучать канониров. Этот человек был чудом в артиллерийском деле. Неужели это правда, как считал дядя Езекия, что истинный дар Флетчера — в коммерции, и что этот человек на самом деле презирает морскую службу?

Купер достал два письма, полученных в тот день: одно от дяди, с чем-то вроде извинения за их ссору, а другое — от нее. Письма были очень разными, но имели и общие черты. В каждом косвенно упоминалось, что у него, Дэниела Купера, есть отличный шанс быть убитым в понедельник утром, и в каждом упоминался тот самый Джейкоб Флетчер; предмет, по которому у каждого из авторов было твердое мнение. Дядя Езекия был твердо намерен сдержать свое слово Флетчеру относительно золота, в то время как она (очаровательное, милое и нежное создание) видела в этом человеке лишь зло.

Тут снаружи послышался топот ног по трапу и стук в дверь каюты. Это был его первый лейтенант с молодым майором-артиллеристом, только что прибывшим с берега, в своем коричневом мундире с красными обшлагами, в кожаном шлеме с ярким гребнем, в щегольских ботфортах и со шпагой на боку.

— Имею удовольствие представить майора Эббота, капитан, — сказал он. — Мы вас ждали.

— Входите, майор, — сказал Купер, вставая и протягивая руку. — Какую поддержку вы можете мне оказать?

— Четыре 18-фунтовых орудия, сэр, — сказал артиллерист. — Мои люди осматривают две возможные позиции. Но любая подойдет и позволит нам обстреливать корабли Хау до того, как они вступят в бой с вами.

— 18-фунтовые? — нахмурился Купер. — Ничего потяжелее?

— Нет, сэр, не за имеющееся время и с тем малым количеством обученных людей, что у меня есть, если только, конечно, вы не одолжите мне людей со своего корабля.

— Нет, — сказал Купер. — Они нужны здесь на случай, если Хау предпримет внезапную атаку. Я благодарен вам за то, что вы сделали, майор. Четыре 18-фунтовых орудия с береговых батарей окажут неоценимую помощь моему кораблю. — Он заставил себя улыбнуться. — Не сочтите меня неблагодарным!

— Это честь, сэр, — сказал артиллерист. Он помолчал и задал вопрос, который задавал весь Бостон: — Дойдет ли до боя, сэр? Войдет ли Хау в понедельник, как обещал?

— Да, — сказал Купер. — Он войдет.

— И сможем ли мы его остановить? Сможет ли «Декларейшн» остановить его, если он пройдет мимо моих орудий?