— Да, миледи, — сказала Коллинз. — А как насчет того, чтоб избавиться от останков?

— М-м-м! М-м-м!

— Что ты предлагаешь?

— Река, миледи.

— М-м-м-м! М-м-м-м!

— Как?

— У меня братец имееца, лодошник, миледи, с Уоппинг-Стерз работает. Денех мне должен, так что лодчонку одолжыт и не пикнет.

— Кто будет на веслах? — спросила леди Сара. — Мне не нужны свидетели!

— Да что вы, миледи, — сказала миссис Коллинз, — я гребу получше любого мужика! Сама справлюсь, миледи, по-тихому, по-темному, на самую середину батюшки Темзы, где поглубже, и… плюх! — сказала она, изображая, как сбрасывает тело за борт. — Но мне понадобится кухаркин кабриолет, миледи, да смирная кляча в упряжи. Не могу же я тащиться по улицам с им на плече.

— Вы ее получите, — сказала леди Сара.

Четверть часа спустя леди Сара обратилась к своим слугам в гостиной второго этажа. Стюард Моррис стоял справа от всех собравшихся, как глава домашнего хозяйства. Затем шли дворецкий, старший лакей, кучер, трое лакеев, две камеристки, три горничные, две судомойки, одна служанка на все руки и мальчик-паж. Слуги, работавшие на улице, стояли в стороне, как того требовало их более низкое положение: старший садовник, два садовника и конюх.

Отсутствовали лишь двое: кухарка и Расселас, — оба лежали в своих постелях, перевязанные так хорошо, как только смогли домочадцы. Ни тот, ни другой не удостоятся внимания лекаря, который станет задавать вопросы и требовать ответов. Кухарка, несомненно, выживет, хоть и с носом, как у боксера. С Расселасом дело обстояло иначе: он все еще истекал кровью из незашитых ран, и его жизнь или смерть были делом случая.

Обычно леди Сара гордилась числом своих слуг, но не сейчас, ибо заставить замолчать столько ртов было почти невозможно. Тем не менее она решила попытаться. Когда она начала говорить, снаружи послышались глухие звуки, словно кто-то спускался по лестнице, волоча за собой тяжелый предмет. Она повысила голос, чтобы заглушить шум, и велела слушателям внимать лишь ей одной.

— Вы все меня знаете, — сказала она. — Вы знаете, как опасно поступать вопреки моим желаниям. — Она обвела взглядом всех, кто молча стоял в комнате, освещенной лишь несколькими свечами.

— Бум! — донеслось с лестницы. — Бум-бум!

Слуги переглянулись. Леди Сара продолжала:

— Хочу, чтобы вы уяснили: сегодня вечером в этом доме не было гостей, и ночь прошла спокойно. Вы все поняли?

— Да, миледи.

— Хорошо, — сказала она. — Но если всплывет какая-либо иная история, то все вы без исключения будете с позором изгнаны с моей службы, да так, что никто из вас более не найдет себе места.

— Да, миледи, — отозвалась комната.

— Итак, — произнесла она, — будущее благополучие каждого из вас — в руках всех остальных. Я буду безжалостна в своем наказании любого, кто хотя бы словом обмолвится о событиях этой ночи, даже между собой.

Поскольку ее хозяйство всегда управлялось путем систематического поощрения доносов одного слуги на другого, леди Сара знала, что все возможные меры предосторожности приняты. Теперь она возносила самые горячие молитвы о том, чтобы Расселас не умер и не подверг все риску дознания коронера. Она пожала плечами. Новый день — новые заботы. В любом случае, она что-нибудь придумает.

*

Миссис Коллинз решила не пользоваться подвалами. Конюшня подойдет лучше: там было двое ворот — внутренние, выходившие в сад, и внешние, ведущие на конюшенный двор за домом, где, по приказу миледи, уже должен был ждать запряженный кабриолет. Да, конюшня — лучшее место. Она тихо выскользнула через столовую на первом этаже, взвалила Виктора на плечо и как можно быстрее зашагала через темный сад. Он перестал вырываться после того, как она несколькими тяжелыми ударами под ребра выбила из него дух. Так нести его было легче. Глаза у него тоже были завязаны, чтобы он не видел, что его ждет.

Она затащила его в конюшню, бросила на булыжники; лошади в стойлах фыркнули и застучали копытами. Она нашла пару ведер. Одно наполнила из насоса у конюшни. Вернувшись внутрь, в запахи лошадей, сена и кожи, она поставила доверху наполненное ведро. Другое перевернула рядом, устроив себе сиденье. Затем она подтащила Виктора, уселась на перевернутое ведро и взвалила его к себе на колени, лицом вниз. Его руки и ноги были туго спеленаты веревкой, и он был совершенно беспомощен. Она поерзала, чтобы устроиться поудобнее: завязанная, с кляпом во рту голова и плечи Виктора свешивались с ее бедер так, что его нос оказался в дюйме от воды. Затем она с силой надавила ему на затылок. Так было славно и тихо. Лишь пузырьки на воде.

— Дорогие дамы, — произнес Грин, — позвольте представить вам мистера Босуэлла из Монтего-Бей, недавно прибывшего из Англии и уже ставшего на острове человеком состоятельным.

Прекрасное представление, однако то, как эти двое осмотрели меня с ног до головы, куда больше говорило о моих широких плечах и вьющихся волосах.

— Мистер Босуэлл, — продолжал он, — миссис Элис Поуис, супруга моего доверителя, и миссис Пейшенс Джордан, ее сестра, супруга майора ополчения Освальда Джордана и владелица плантации Джордан в Мидлсексе. Две первейшие дамы в обществе нашего острова, известные нам как сестры Стюарт, по их девичьей фамилии.

Я поклонился и улыбнулся, и обе сестры смело улыбнулись в ответ. Между нами промелькнуло понимание, ясное, как сигнал, поднятый на мачте. Вопрос был не в том, что между нами произойдет, а в том, где и когда. Полагаю, оставалось лишь определить порядок очередности, поскольку их было двое, а я — один. В общем и целом, за эти несколько секунд дела пошли на лад просто чудесно.

— Приятно познакомиться, мистер Босуэлл, — сказала миссис Джордан.

— В самом деле, — сказала миссис Поуис (по крайней мере, я думаю, что это была она, ибо я не мог их различить).

— Любое развлечение — облегчение от адской скуки жизни в этой глуши, — произнесла первая.

— В самом деле, — подтвердила вторая.

Затем они слегка нахмурились и посмотрели озадаченно.

— Мы с вами знакомы, мистер Босуэлл? — спросила первая.

— В самом деле? — подхватила вторая.

— Полагаю, что нет, сударыня… и сударыня, — ответил я, — ибо немыслимо, чтобы мужчина, встретив вас, не запомнил бы столь счастливого события. (Чертовски хорошо, а?)

— Сэр! — сказала первая, мило разыгрывая скромность. — Вы льстец!

— В самом деле! — сказала вторая.

К этому времени вы, должно быть, уже распознали их манеру речи, так что избавлю себя от труда записывать это добавление впредь. Думаю, та, что говорила первой, выражала мысль, которую они разделяли в тот момент, а вторая лишь подтверждала ее. Конечно, возможно, что одна из них была главной, как это бывает у некоторых близнецов, и потому всегда говорила первой. Но как тут узнаешь? Ибо ради забавы они разыгрывали всевозможные шалости: менялись нарядами, украшениями и местами за ужином, чтобы окончательно сбить с толку любого, кто попытался бы их различить.

Тем временем Грин распевал мне хвалы, пока мы поднимались по ступеням на пьяццу, спасаясь от жаркого солнца.

— Вам бы видеть, как мистер Босуэлл разобрался со Слейдом и Олдертоном! — говорил он. — Слейд как раз собирался прописать несколько полос по спине этой ленивице Джемайме, как вдруг мистер Босуэлл говорит…

Примерно в таком духе все и продолжалось, и это дает вам ключ к ямайскому обществу. Милые темы для разговора в присутствии дам, не находите? Но он рассказал хорошую историю, и все в мою пользу, и все трое смеялись над тем, как Слейду досталось по заслугам, когда мы уселись в своего рода открытой гостиной с огромными жалюзийными окнами, выходившими через пьяццу на плантацию.

Внутри было прохладно и тенисто, стояла хорошая мебель и висели картины, явно привезенные из Англии, а пол из местных твердых пород дерева был прекрасно отполирован. Ковров на Ямайке не используют: для них слишком жарко, да и тараканы в них заводятся.