— Мы стреляли по пороховым минам, — сказал мальчик.

— Что? — сказал Купер.

— Пороховые мины, сэр, пороховые мины, их пустили по течению. Те янки так делали в американскую войну, и капитан Гриллис, он тоже так делал, в точности как они.

— Что? — сказал Купер, сбитый с толку гнусавым, с гортанными смычками, акцентом ребенка. Он повернулся к своим офицерам: — Что он говорит?

— Пороховые мины, сэр! — сказал один, который знал британский акцент немного лучше остальных. — Он говорит, что команда «Калифемы» боялась мин, пущенных по течению точно так же, как пытался сделать Бушнелл во время Революции.

— Так точно, сэр! — сказал Джимми Рэндольф, яростно кивая. — Что джентльмен сказал, сэр!

— По городу ходят такие слухи, сэр, — сказал осведомленный офицер. — Похоже, их распространяют работники мистера Фрэнсиса Стэнли, инженера-подводника.

— Чтоб мне провалиться, — сказал Купер. — Стэнли помогал капитану Гриллису?

— Похоже на то, сэр, — сказал офицер. — Несомненно, кто-то взорвал заряд пороха под «Калифемой».

— Да, сэр! — сказал мальчик.

— Господи Боже на небесах! — воскликнул Купер. — Джейкоб Флетчер знает Стэнли. Он прибыл в Бостон на корабле Стэнли! — Он снова повернулся к Джимми Рэндольфу. — Что ты знаешь о Джейкобе Флетчере? — крикнул он.

Но Джимми Рэндольф больше ничего ни о чем не знал, как бы ему ни угрожали.

(Со временем, будучи завербован на службу на корабль Купера, Джимми Рэндольф научился говорить правильно и в конце концов стал считать себя новоангличанином. Он стал гражданином, неплохо зарабатывал на жизнь рыбалкой и женился на девушке из Йорктауна, Вирджиния).

А теперь слушайте внимательно, ребята, ибо ваш дядюшка Джейкоб собирается вскрыть кожух, скрывающий Государственную Машину, чтобы вы могли заглянуть в ее механизмы.

В 1724 году лорд Эммануил Скроуп-Хау женился на Мэри Софии, дочери баронессы Кильмансегге, которая была любовницей короля Георга I, что делало Мэри Софию незаконнорожденной дочерью короля. У лорда Эммануила и Мэри Софии были дети, вторым из которых был Ричард (Черный Дик) Хау, который, следовательно, приходился кровным племянником королю Георгу II, двоюродным братом королю Георгу III, а лучшей родни для моряка и не придумаешь.

И немудрено, что, поступив мальчишкой в дядюшкин флот короля Георга и отслужив шесть лет в учениках, юный Ричард Хау в один и тот же 1745 год, когда ему было всего девятнадцать, был произведен сперва в лейтенанты, затем в коммандеры, а следом и в капитаны — даже Нельсону не снился такой взлет. Все это весьма интересно и весьма важно для моей истории, ибо тот самый Черный Дик, которому теперь было шестьдесят девять лет и который обладал всей властью, сопутствующей огромному старшинству и королевской крови, и был председателем моего военно-полевого суда, созванного на борту «Куин Шарлотт» на Спитхедском рейде в декабре 1795 года.

Проще говоря, я хочу сказать, что Черный Дик был человеком, который во флотских кругах мог творить все, что ему заблагорассудится, не отчитываясь ровным счетом ни перед кем, и хоть по воде, черт побери, ходить, если б ему вздумалось.

Итак, меня доставили к борту «Куин Шарлотт» после обеда, когда трибунал расположился с удобством и был во всех отношениях готов к действию. Я был одет с ног до головы в одежонку со шкиперского склада «Диомеда» и выглядел как простой матрос. Но ничего другого у меня не было, и пришлось довольствоваться этим.

Трибунал заседал в великолепной адмиральской каюте на корме, и меня ввели и поставили перед ними. Позади меня для охраны стояли морские пехотинцы, сбоку — стол и писарь для ведения протокола, а передо мной во всей парадной форме восседал суд. Справа налево сидели: капитан «Куин Шарлотт» сэр Эндрю Снейп Дуглас, капитан «Сандромеда» сэр Гарри Боллингтон, сам Черный Дик, затем капитан «Даноссофоса» Уильям Бедфорд и, наконец, капитан «Принса» Чарльз Пауэлл Гамильтон.

Каждый из них был известным светилом из клики Хау, на которого можно было положиться: он пойдет за Черным Диком куда угодно — хоть в пекло вражеского огня, хоть подписывать заранее состряпанный приговор.

И вот — к делу. Писарь спросил меня, являюсь ли я Джейкобом Флетчером из Полмута в Девоне, и я ответил, что да. Писарь объяснил мне процедуру и указал, что капитан Снейп-Дуглас назначен моим защитником. (Это был удар. Я надеялся на Гарри Боллингтона, под началом которого служил на «Фиандре» и которому спас жизнь в абордажной схватке).

Затем писарь зачитал подробности убийства мною боцмана Диксона с вербовочного тендера «Буллфрог» в девяносто третьем году. У них были свидетели и показания под присягой, и любой дурак понял бы, что дело доказано без всяких сомнений. Тот факт, что Диксон был злобным скотом, заслужившим свою участь, не имел ни малейшего веса. Затем, для пущей убедительности, суд к своему полному удовлетворению доказал, что я нарушил данное мною джентльменское слово, чтобы бежать из-под стражи, и так далее до самой Ямайки.

На этом этапе дела вашего дядюшки Джейкоба выглядели мрачно. Все члены трибунала смотрели на меня с каменными лицами. Даже Гарри Боллингтон, неблагодарный ублюдок. Тут Черный Дик хлопнул ладонью по столу, требуя тишины, и завел речь.

— Флетчер, — говорит он, — мы выслушали доказательства против вас, доказательства ясные и не допускающие сомнений. — Он пристально посмотрел на меня, и я увидел в его глазах смерть. Что для него значила жизнь еще одного бедолаги после полувека крови и резни? — Но, — продолжает Хау, — вы, несомненно, спасли свою страну от великой угрозы враждебного вмешательства Америки в нашу войну с французами. — Ей-богу, это звучало уже лучше, а дальше стало еще лучше. — Более того, Флетчер, — говорит Хау, — мне известно о вашей роли в том, что французы были принуждены к бою в июне прошлого года. — Он откинулся на спинку стула и посмотрел на остальных членов трибунала. — Любое из этих деяний, будь оно совершено офицером морской службы, неминуемо привело бы к его повышению и даже пожалованию дворянства! Вы согласны, джентльмены?

— Так точно! — сказали они, и будь они прокляты, если это неправда. Но ни один из этих паршивцев не улыбнулся и не одарил меня дружелюбным взглядом, особенно сам Черный Дик.

— Однако, мистер Джейкоб Флетчер, — говорит Хау, — вы не состоите на морской службе. Вы состоите исключительно на своей собственной службе, и дело в том, сэр, что мне не нравитесь ни вы, ни ваши методы, ни то подлое оружие, которое вы продемонстрировали как действенное средство, с помощью коего нация, не обладающая флотом, может атаковать флот более могущественной державы.

Так вот оно что. Сэмми Боун был прав все эти месяцы назад. Неважно, сколько раз я спасу Англию, они не простят мне того, что я сделал это с помощью подводных мин.

— Доктор Миллисент уверяет нас, — говорит Хау, постукивая пальцем по документу, который, как я понял, был написан Миллисентом, — что если бы среди команды вашего аппарата не вспыхнула борьба, то он бы сработал так, как задумал его создатель, и тем самым переписал бы все правила войны. — Он помолчал и осмелился озвучить кошмар, который я заставил его увидеть во сне. — Что, если французы воспользуются вашим примером? — говорит он. — Что, если даже сейчас под этим кораблем рыщет рой подводных аппаратов? Это как раз та самая немужская, нехристианская, трусливая уловка, от которой французы придут в восторг!

Головы за столом снова мудро закивали.

— Флетчер, — говорит Хау, — вы навязали вниманию Англии устройство, которое ей не нужно и в котором она не нуждается, и от которого могут выиграть лишь ее враги… и все же… вы в одиночку спасли своего короля и свою страну от катастрофы, и более того, я со всех сторон слышу, что вы исключительно хороший моряк, мастер канонирского дела, умеете вести за собой людей и сущий Геркулес в рукопашной схватке! — Он впился в меня взглядом. — Нет, сэр! — говорит Хау. — Не ухмыляйтесь! Я излагаю факты и не считаю их комплиментом. Правда в том, мистер Джейкоб Флетчер, что, как и мой брат, сэр Брайан, я, черт побери, не знаю, что с вами делать, и можете благодарить тот день, когда родились на свет, за то, что сэр Гарри Боллингтон помнит оказанную ему услугу и потому имеет к вам некое предложение! — Хау бросил грозный взгляд на Гарри Боллингтона. — Скажите ему! — приказал он.