— До меня дошли тревожные вести о нападении на вашу особу, миледи, — сказал Балкаррес. — И я даю вам обещание, что все имеющиеся ресурсы будут брошены на поимку вашего нападавшего.

— Все имеющиеся ресурсы? — переспросила леди Сара, и среди зрителей воцарилась полная тишина, когда она настояла, чтобы весь гарнизон был брошен на поиски Джейкоба Босуэлла.

— Невозможно, миледи, — сказал Балкаррес. — Большая часть 83-го полка уже в пути, а у меня сегодня дела с делегацией маронов, которые идут сюда, чтобы сдаться, — он помолчал и указал на окно. — Вы можете слышать, как толпа собирается, чтобы встретить их, прямо сейчас, пока мы говорим.

Его прервал поток слов, который леди Сара задумала как окончательное и бесповоротное обвинение Джейкоба Флетчера, чьей участью она теперь решила сделать законное повешение. Одним духом она выпалила подробную историю жизни и деяний Джейкоба Флетчера, он же Босуэлл, и его презренной попытки узурпировать наследство ее самой и ее сыновей. Она назвала Флетчера-Босуэлла поочередно убийцей, дезертиром, предателем, поджигателем, вором, фальшивомонетчиком, дикарем, скотом… и так далее, и так далее, и так далее. Это была впечатляющая и сильная речь. Закончив, она приосанилась и искоса взглянула на свою аудиторию, чтобы оценить произведенный эффект.

Перед ней лорд Балкаррес сохранял солдатскую выправку, хотя было очевидно, что в нем бушуют сильные эмоции. Он боролся со своими чувствами, пристально глядя на леди Сару с деланым безразличием.

— Клянусь честью, мадам! — сказал он наконец. — Как солдат и джентльмен, даю вам мое торжественное слово, что мистер Босуэлл получит все, что заслуживает, и что я лично прослежу, чтобы это было исполнено!

Леди Сара торжествующе присела в реверансе. Так-то лучше. Гораздо лучше. Она была безумно неправа, пытаясь сделать все сама. Куда лучше было предать мистера Флетчера надлежащему суду, а затем и надлежащему повешению. Однажды она видела казнь, и, хотя это была (относительно) быстрая смерть по сравнению с тем, что она замышляла, с точки зрения жертвы она была достаточно омерзительна, зато доставляла немало развлечения зрителям. Она пообещала себе хорошее место вблизи, откуда сможет изучать каждое его содрогание и дерганье.

Она смиреннейше поблагодарила его светлость и позволила проводить себя молодому лейтенанту по имени Паркер, которого лорд Балкаррес специально выбрал, чтобы развлекать и охранять ее сиятельство, пока он, Балкаррес, даст мистеру Тарпу особые указания относительно поимки мистера Босуэлла.

И вот леди Сара удалилась со сцены, счастливая в своем неведении, что мощный залп обвинений, который она направила на свою жертву, на самом деле сильно срикошетил в голове лорда Балкарреса. Ибо его светлость, обремененный обязанностями кампании, пришел к выводу, что с него было совершенно достаточно того, что леди Сара ему указывает. Далее он заключил, что любой человек, которого она так яростно проклинает, должен иметь в себе хоть что-то хорошее.

Следовательно, он провел несколько минут в интереснейшей беседе с мистером Тарпом, которому действительно были даны особые указания относительно Джейкоба Босуэлла, также известного как Флетчер. Любопытно, что лорд Балкаррес обнаружил, что у мистера Тарпа схожее с ним мнение относительно леди Сары, поскольку он получил соответствующую информацию от сестры в Англии.

Утром во вторник, 11 августа 1795 года, лорд Балкаррес и его штаб провели смотр всех войск, оставшихся в Монтего-Бей, а именно: роты 83-го полка, оставленной для охраны гавани с отрядом «смоляных курток» и морских пехотинцев с кораблей, плюс кавалерии добровольцев-плантаторов, в ряды которой теперь входил и я, снова восседая на Черном Томе, — Уиткрофт проявил заботу и отыскал его для меня.

Знал ли об этом Уиткрофт или нет, но, усадив меня в седло, он приковал меня надежнее, чем своими ножными кандалами, ибо каждый в полку ездил верхом лучше меня, и все они были вооружены, а я — нет. Если бы я дал шпоры и попытался удрать, они могли бы не торопясь рубить мне по голове, как по репе на черенке метлы, выставленной для упражнений с саблей.

На самом деле Уиткрофт держал меня при себе и вел себя непоследовательно, то выступая моим тюремщиком, то обращаясь со мной как с добрым другом, коим я и был. Я видел, что он смущен ситуацией, и более того — он нервничал, что озадачивало меня, пока я не понял причину, распознав все признаки. Он был напуган. Он боялся того, что может случиться, если дело дойдет до настоящего боя. В конце концов, он был лишь солдатом понарошку, и, возможно, никогда прежде не бывал в деле. Кто знает? Но штаны он в любом случае чуть не намочил.

— Скоро повеселимся, старина Боз! — сказал он с болезненной улыбкой, пытаясь казаться смелым. — Не терпится начать, а, дорогой мой?

Что ж, по правде говоря, я и впрямь с нетерпением ждал начала, потому что надеялся, что какой-нибудь добрый марон пристукнет Уиткрофта, как только начнется настоящее веселье, и всем остальным будет не до старины Боза. А если враг этого не сделает, то сделаю я, лишь бы только до него добраться, что на лошади будет непросто.

Пока я предавался этим веселым мыслям, полк выстроился, лошади переступали с ноги на ногу и били копытами, пока мимо проезжал Балкаррес со своим штабом. Он заметил меня в моем синем сюртуке и гражданской шляпе среди всех этих мундиров и даже приподнял шляпу и улыбнулся, что было крайне странно. Но он ничего не сказал и проехал дальше, окинув взглядом добровольцев-плантаторов, которые не были самыми бравыми кавалеристами на свете. Затем он заметно повеселел, проезжая мимо рядов 20-го и 18-го легких драгунских полков. Те, по крайней мере, выглядели, как и подобает кавалеристам.

А кавалерия — это было почти все, что осталось в Монтего-Бей, так как пехота выступила раньше, чтобы занять назначенные позиции до истечения срока ультиматума Балкарреса 13 августа. Все было хорошо спланировано, ибо его светлость был профессиональным солдатом, служившим в американскую войну, и не собирался рисковать в деле с маронами. В то утро еще оставалась возможность, что мароны сдадутся, но Балкаррес разделил свои силы надвое, чтобы создать молот и наковальню и сокрушить их, если понадобится.

Наковальней был полковник Фитч из 83-го полка с основной частью своих людей: около девятисот человек, которые должны были составить штаб и главную опору Балкарреса в небольшом поселении Вогансфилд, к югу от Трелони-Тауна (83-й полк был уже на месте, пока Балкаррес проводил смотр меня и остальных под Монтего-Бей). Молотом должна была стать основная часть кавалерии Балкарреса, базировавшаяся в Спринг-Вейле, к северу от Трелони-Тауна. Утром 11-го числа сто человек 62-го пехотного полка уже были на месте в Спринг-Вейле вместе с более чем пятьюстами пехотинцами милиции, где они ожидали присоединения кавалерии в тот же день. Всем отрядом в Спринг-Вейле должен был командовать полковник Сэнфорд из 20-го легкого драгунского полка (присутствовавший в тот день на параде с Балкарресом и его штабом), а полковник Джервис Галлимор (тот самый, с пистолетными пулями) был заместителем и советником Балкарреса (помоги ему бог) по ямайским делам.

И вот Балкаррес изложил все это собравшимся людям и животным в зажигательной речи и завершил ее следующими словами:

— Если мароны, несмотря на беспрецедентное великодушие моего предупреждения, не сдадутся к назначенному дню, то полковник Сэнфорд обрушится на них с севера и погонит их на штыки 83-го полка, наступающего с юга. Доброго вам дня, господа, и прошу вас прокричать троекратное «ура» нашему государю, королю Георгу III!

Его должным образом приветствовали, и парад двинулся поротно, поднимая пыль в жарком утреннем воздухе, под крики и слезы собравшегося населения Монтего-Бей и под неизбежное сопровождение движения любого большого отряда лошадей: поднятые хвосты и падающие на поле Марса шарики навоза.

Я трясся рядом с Уиткрофтом и добровольцами, которые шли позади 18-го полка, а те, в свою очередь, следовали за 20-м. Черный Том был в скверном настроении, и не стану притворяться, будто я им управлял. Зверь грыз удила и постоянно пытался вырвать у меня поводья, держась рядом с другими лошадьми лишь потому, что сам так хотел.