Мы вывалились на улицу, улюлюкая и крича, и направились к форту, где собралась огромная толпа. Судя по тому, что они орали мне в ухо, пару дней назад Балкаррес официально уведомил маронов Трелони-Тауна, что либо они сдадутся и сложат оружие к 13 августа, либо он атакует Трелони-Таун с двумя тысячами солдат и сожжет его дотла. Перед лицом этой угрозы капитан Монтегю и тридцать шесть отборных воинов-маронов шли в Монтего-Бей, чтобы сдаться и проверить обещание Балкарреса о справедливом обращении. Полагаю, Монтегю знал, что иначе ему не спасти свой город, и потому пошел на эту отчаянную меру, подобно жителям Кале в древние времена, сдавшимся английской армии с петлями на шеях в мольбе о пощаде.

Что ж, судя по настроению моих доблестных милиционеров и разраставшейся толпы жителей Монтего-Бей и солдат всех мастей, Монтегю зря терял время. Они жаждали как минимум повешения.

Последовал час или два карнавального веселья и пьяных забав, пока толпа развлекала себя в ожидании капитана Монтегю. Вспыхивали драки, карманники и торговцы сновали в толпе, и в конце концов у форта появился лорд Балкаррес на коне, в окружении эскорта драгун.

Среди офицеров, сгрудившихся вокруг него, я увидел своего старого знакомого, полковника Джервиса Галлимора, который пытался расплатиться с капитаном Мочо пулями. По толпе прошел слух, что мароны приближаются к городу, и что Балкаррес намерен лично принять их, чтобы вершить над ними королевское правосудие.

Вскоре показался отряд Монтегю, шедший пешком; по обеим сторонам ехали солдаты 18-го легкого драгунского полка, а сзади маршировала рота 83-го. Волна возбуждения прокатилась по окружавшим меня людям, и я воспользовался этим шансом, чтобы наконец ускользнуть от своих спутников. Я все еще боялся, что меня арестуют в любую минуту, и хотел лишь одного — убраться подальше. Я нырнул в толпу и был свободен, но лишь на полминуты, потому что врезался прямо в руки самого кустоса Тарпа и отряда констеблей.

— Мистер Босуэлл! — сказал он с озадаченным, встревоженным видом.

— Что? — переспросил я, делая вид, что не слышу его за криками толпы, и попытался протиснуться мимо. Но мои мышцы напряглись, когда на мою руку легли чьи-то ладони.

— Это крайне неловко, мистер Босуэлл, — сказал Тарп.

— Мне нужно идти, сэр, — сказал я и опустил руку на эфес сабли. Я огляделся. Кроме Тарпа, их было всего трое, и на миг я подумал, не зарубить ли их. Но это было бесполезно. Повсюду были солдаты.

— Мистер Босуэлл, — сказал Тарп, придвинувшись ближе, — я знаю вас как честного, прямого человека, но… — Остальное потонуло в реве толпы, и краем глаза я увидел Монтегю и отряд маронов вокруг него, все вооружены. Среди них я узнал Уитфилда. Тарп что-то кричал, пытаясь докричаться. Орал мне в самое ухо. Я уловил обрывок фразы.

— …серьезный характер этих обвинений, — сказал он, — и мертвое тело служанки леди Сары…

Лошади драгун гарцевали, поднимая пыль, толпа напирала, и солдаты 83-го развернулись и стали оттеснять людей. Лорд Балкаррес читал маронам какую-то бумагу. Монтегю и остальные с тревогой смотрели на него. Я не мог расслышать, что говорил Балкаррес.

— В таком случае я вынужден вас задержать, сэр, — донесся голос Тарпа. — Ибо леди Сара Койнвуд весьма влиятельна в Англии, хоть я и не верю в вашу виновность.

Руки на моих плечах сжались. Поодаль, в толпе, я увидел еще солдат, у некоторых в руках были кандалы. Монтегю возвысил голос в гневном протесте. Несколько маронов вскинули мушкеты, драгуны сомкнули ряды и принялись охаживать их плашмя саблями. Завязалась дикая свалка. Маронов задавили числом и заковали по рукам и ногам. Лишь один избежал этой участи. Капитан Уитфилд взвел курок мушкета, упер ствол себе под подбородок и нажал большим пальцем ноги на спусковую скобу.

Бах! Это был единственный выстрел. Кровь и мозги алым туманом взметнулись в воздух, и Уитфилд осел на землю.

— Боже мой! — воскликнул Тарп, совершенно сбившись с того, что пытался мне сказать. — Вы видели это, сэр?

— Да, — ответил я.

— Они не дадут себя заковать, — сказал он. — Для них это хуже смерти.

— А что насчет меня? — спросил я.

Он нахмурился и заколебался.

— Черт побери, сэр, — сказал он, — у меня серьезные сомнения на сей счет. — Он огляделся, понизил голос и заговорил мне в самое ухо: — Вы не поверите, мистер Босуэлл, но в Англии о вашей обвинительнице, этой знатной даме, Саре Койнвуд, ходят кое-какие слухи. Я знаю это, потому что у меня есть сестра, которая пишет мне обо всех лондонских сплетнях. — Он виновато кашлянул, как человек, чувствующий, что сказал нечто постыдное, а затем возвысил голос, чтобы все слышали: — И более того, юный Босуэлл, я просто отказываюсь верить, что вы способны задушить женщину! — Он принял решение. — Сэр! — сказал он. — Дадите мне слово, что явитесь в здание суда?

— Охотно! — ответил я, решив забрать свой холщовый мешок из лавки и убраться с Ямайки в течение часа.

Он улыбнулся и отечески положил мне руку на плечо.

— В таком случае, будь обвинение в убийстве хоть тысячу раз доказано, я отпускаю вас под открытый надзор вашего друга, капитана Уиткрофта, — сказал он, и у меня сердце ушло в пятки. — Уиткрофт! — крикнул он и замахал рукой, чтобы привлечь внимание этого мерзавца.

Затем он минут пять объяснял все Уиткрофту, который громко протестовал, называя обвинения ложными и злонамеренными, но по его глазам я понял, что он и вполовину не так убежден в этом, как Тарп. Впрочем, полагаю, ему не посчастливилось читать письма сестры Тарпа, которые просветили бы его насчет моей ведьмы-мачехи.

Затем Тарп и его констебли удалились, а Уиткрофт со своими друзьями потащил меня в ближайший трактир. Все они изображали веселых товарищей, мы пели старые песни и пили за старые тосты. Но мою саблю и пистолеты они отобрали, а свои держали наготове. Они меня крепко остерегались, и правильно делали, ибо я постоянно искал случая свалить парочку из них и сбежать, но они не дали мне ни единого шанса. Они даже ходили за мной на задний двор, когда я шел отлить к стене, а я-то был уверен, что это и будет моя возможность для побега.

А когда стало поздно, и парни начали тереть глаза и зевать, Уиткрофт (который был поумнее, чем казался) послал за ножными кандалами и приковал меня к дубовому столбу, так что столб оказался у меня между ног. Он обставил это как шутку, но тем не менее держал меня крепко.

Так мы и провели ночь в трактире, и никто из них не пошел домой, поскольку все были мобилизованы на действительную службу. Утром они, пошатываясь, побрели на плац за городом, где в биваке стояли их люди (полк кавалерии из добровольцев-плантаторов). Меня они тоже взяли с собой, поскольку весь Монтего-Бей был закрыт, заперт и парализован (включая и суд мистера Тарпа), потому что маронская война наконец-то началась всерьез, и Балкаррес в тот самый день выступал на Трелони-Таун.

«Что касается этого Босуэлла, или Флетчера — под каким бы именем он ни скрывался, — я отвергаю обвинения этого очаровательного суккуба и принимаю во внимание лишь добрые слова, что повсеместно говорят об этом молодом человеке, и, будучи первым лицом в этой колонии, я намерен поступить с ним по справедливости, а мадам пусть катится ко всем чертям».

(Из письма лорда Балкарреса от 10 августа 1795 года из Монтего-Бей, Ямайка, своему брату Чарльзу, Литтл-Брук-стрит, Ганновер-сквер, Лондон).

*

Около часа пополудни в понедельник, 10 августа 1795 года, в самый разгар полуденного зноя, миссис Тарп отдыхала на кушетке в своей гостиной, обмахиваясь веером и лениво перелистывая страницы Ackerman’s Repository — богато иллюстрированного журнала, номер которого только что прибыл из Англии и был не старше двух месяцев. Она пыталась читать, но ее мысли были заняты грандиозными военными приготовлениями, призванными наконец искоренить маронскую угрозу на земле колонии. Этим, и еще невероятной честью принимать у себя леди Сару Койнвуд.