И вот так мы покрыли двадцать миль или около того до нашего рандеву с 62-м полком и милицией в Спринг-Вейле. Для меня это была мучительная поездка, и каждый раз, когда мы останавливались на отдых, мне требовалось все мое мужество, чтобы спешиться, предвкушая агонию последующего подъема в седло. Тем временем Уиткрофт и его собратья-офицеры жаловались на погоду.

— Если не пошевелимся, упустим этих ублюдков! — сказал Уиткрофт.

— Точно! — сказал другой. — Посмотрите на это небо. Скоро пойдут дожди, все дороги превратятся в грязь, а мароны уйдут в холмы.

Они были грубой компанией даже в лучшие времена, но в тот день я был погружен в уныние, ибо чем дальше мы продвигались вглубь острова, тем дальше меня уводили от моего естественного пути к спасению — открытого моря. Но поздно вечером, недалеко от Спрингфилда, где Балкаррес и его личный эскорт должны были расстаться с Сэнфордом (первый направлялся в Вогансфилд, а второй — в Спринг-Вейл), меня вызвали в олимпийское собрание джентльменов, командовавших нами в авангарде нашей колонны.

Молодой корнет из 18-го полка прискакал по дороге, звеня саблей и амуницией, и осадил коня рядом со мной и Уиткрофтом, обдав нас грязью. Он развернул своего коня на дыбы, картинно, с протестующим ржанием, так что передние ноги замолотили по воздуху. В своем шлеме с меховым гребнем и тесном, расшитом шнурами мундире он свысока посмотрел на Уиткрофта своим носом кадрового военного и отдал честь с минимальной вежливостью.

— Доброго дня, сэр! — сказал он. — Я — Бистон из 18-го. — Он с любопытством посмотрел на меня. — Его светлость шлет свои комплименты, и мистер Босуэлл должен быть передан под мою опеку и без промедления доставлен к полковнику Сэнфорду.

Уиткрофту это ни капельки не понравилось. Ему не понравилась бесцеремонная манера Бистона, и ему не нравилось, когда им командуют на глазах у его людей, да еще и мальчишка с лицом гладким, как у девчонки. Он немного вспылил и поискал поддержки у своих приятелей. Но он знал, что дело гиблое, и укрылся за формальностями.

— Мистер Босуэлл, — сказал он, повернувшись ко мне со всей серьезностью, — если я передам вас под опеку этого джентльмена, дадите ли вы мне слово вести себя с ним так же, как и со мной?

— От всего сердца! — сказал я с полной искренностью и добавил небольшую шпильку, отчасти чтобы насолить Уиткрофту, но главным образом с более серьезной целью. — Особенно, сэр, — сказал я громким, ясным голосом, — поскольку вы знаете, что я невинный человек, ложно обвиненный в выдуманных бесчестными особами грехах!

Он покраснел и опустил глаза. Так ему и надо, мерзавцу.

Бистон все это слышал, и его брови взлетели вверх. Не знаю, чего он от меня ожидал, но полагаю, что манер потных, ругающихся, пьющих ямайских плантаторов. Вместо этого он обнаружил, что я изо всех сил изображаю стиль и манеры джентльмена, что я умею делать очень хорошо, если захочу.

(Дело в том, дети, что с прибытием юного Бистона ваш дядюшка Джейкоб учуял перемену ветра в своих обстоятельствах, и он не может не подчеркнуть вам со всей силой важность производить хорошее впечатление с первого взгляда, поскольку большинство людей слишком ленивы, чтобы потом менять свое мнение).

— Прошу следовать за мной, мистер Босуэлл — сказал Бистон и пустил коня резвым галопом к голове колонны.

Это было для меня самое худшее. Нельзя было отставать, ибо джентльмены должны уметь ездить верхом. И я изо всех сил пнул Черного Тома и претерпел муки проклятых, когда этот огромный монстр рванул вперед и загрохотал вслед за изящной маленькой кобылой Бистона. Впрочем, поскольку Том был со всей сбруей, я полагаю, он скорее следовал за кобылой, чем повиновался мне, но по какой бы то ни было причине, мы выехали вперед, и Том остановился, когда остановился Бистон, благодаря тому, что я тянул за поводья так, что готов был оторвать его большую уродливую голову.

А во главе их — лорд Балкаррес, блистающий в алом мундире с золотым шитьем, с плюмажем на треуголке и при сабле с мамелюкским эфесом ценой в тысячу гиней у бедра; его окружали офицеры, а позади стояли знаменосцы: с флагом Союза и со штандартами 20-го и 18-го полков. К своему удивлению, я заметил, что рядом с офицерами ехали какие-то подозрительного вида мулаты, и, что еще удивительнее, рядом с ними трусила пара маронов.

Тотчас же на меня уставилась дюжина резких, суровых лиц, и среди них — полковник Джервис Галлимор, настроенный, мягко говоря, недружелюбно. Я понял, что был предметом обсуждения. Затем адъютант наклонился к Балкарресу и что-то ему сказал, и я отчетливо расслышал слово «Босуэлл». Балкаррес кивнул и повернулся ко мне.

— Мистер Босуэлл, — сказал он, — я буду краток, ибо события не ждут. Вы обвиняетесь в ряде преступлений.

— Ложно, милорд! — выпалил я.

— Сэр, — спокойно произнес он, — меня совершенно не касаются ваши личные дела. Это вопрос для судов. Но прервите меня еще раз, и вам конец. Вы поняли?

Напыщенный ублюдок. Но он стоял во главе армии.

— Да, милорд, — осторожно ответил я.

— Мистер Босуэлл, вы человек-загадка, — продолжил он. — Мне доложили, что, несмотря на вашу поглощенность торговлей, вы авантюрист, который успел послужить и понюхать пороху. Кроме того, вы обладаете немалым опытом в общении с маронами.

Это, скажу я вам, меня встряхнуло. О какой службе он говорил? У меня возникло гадкое чувство, что обо мне известно гораздо, гораздо больше, чем я когда-либо предполагал. Он даже имя Босуэлл произнес с оттенком иронии.

— А потому, — сказал он, — я призываю вас на службу в качестве советника полковника Сэнфорда, поскольку он просил предоставить вас ему в качестве знатока здешних мест.

Я снова посмотрел на офицеров вокруг Балкарреса. Они с любопытством разглядывали меня, а Сэнфорд кивал, как болванчик.

— Дело в том, мистер Босуэлл, — сказал Балкаррес, — что мои лазутчики, — он указал на двух маронов-ренегатов, бежавших позади, — мои лазутчики доносят, что жители Трелони-Тауна решили защищать свой город до последнего и отказываются от всякой сдачи. Женщины и дети спрятаны в Кокпит-Кантри, а мужчины ушли в холмы. Таким образом, всякая возможность мира исчерпана, и завтра я выступлю против них. Вы отправитесь с полковником Сэнфордом, мистер Босуэлл, когда он будет прочесывать руины Трелони-Тауна, чтобы выгнать маронов прямо в руки 83-го полка. Вы дадите ему свой лучший совет, сэр. — И тут, к моему великому удивлению, он улыбнулся и добавил: — Я осведомлен лучше, чем вы думаете, мистер Босуэлл. Послужите мне хорошо, и вам нечего будет бояться.

Вот что он сказал. Таковы были его слова. Хотя, будь я проклят, если я понял, к чему он клонит.

— Так точно, сэр! — брякнул я в замешательстве, и этот проходимец громко рассмеялся, услышав морской ответ, и хлопнул себя по ляжке.

— Молодец! — сказал он.

Вскоре после этого основной отряд распрощался с его светлостью. Он со своим штабом свернул и направился к Вогансфилду и 83-му полку, в то время как Сэнфорд с почти пятью сотнями сабель поскакал дальше, в Спринг-Вейл, чтобы присоединиться к 62-му полку и милиции. К ночи все было готово для окончательного истребления маронов Трелони-Тауна. Замечу, что от самого Спрингфилда наши дозорные то и дело вступали в контакт с лазутчиками противника, и время от времени раздавалась перестрелка: карабин против мушкета, — пока мы не разбили лагерь в Спринг-Вейле. Трое наших были ранены, но никто — тяжело.

В тот вечер Сэнфорд пригласил меня на ужин со своими офицерами и выпытал у меня все, что я знал о маронах Трелони-Тауна. Это был на редкость толковый офицер — деятельный, энергичный и такой бравый легкий кавалерист, какого только можно пожелать. Наконец, прежде чем мы улеглись спать прямо на земле, Сэнфорд отвел меня в сторону.

— Вы молодой человек, которому улыбается удача, — сказал он.

— А? — переспросил я. — То есть, что?

Он усмехнулся.

— Мой квартирмейстер обеспечит вас всем необходимым, — сказал он. — Одеяло и походный набор, сабля и карабин. Или вы предпочтете пару пистолетов?