— Слейд — наглец, — сказали близнецы, — и хорошая порка раз в неделю сделает из него человека получше! — Они посмотрели на меня большими глазами. — Быть может, вы останетесь, чтобы собственноручно заняться этим, мистер Босуэлл?

— Я пробуду здесь день или два, сударыня, — ответил я той, что говорила первой. — Мой человек, Хиггинс, говорит, что ему придется перекладывать кирпичную кладку под одним из ваших перегонных кубов. Немалая работа.

Это тоже было странно и не похоже на жизнь дома. Эти женщины считались на Ямайке дамами из высшего общества, и тем не менее они проводили время с прославленным водопроводчиком вроде меня. Но, полагаю, здесь, в колониях, так или иначе все занимались торговлей.

— В таком случае вы остановитесь в доме, мистер Босуэлл, — сказала первая. — Я прикажу приготовить вам комнату.

— Благодарю вас, сударыня, — сказал я. — Означает ли это, что позже я буду иметь удовольствие познакомиться с мистером Поуисом?

— Нет, — произнесла одна из них, в виде редкого исключения заговорив в одиночку. — Мистер Поуис уехал в Лондон по делам, — из чего следовало, что говорила со мной миссис Поуис. Она надула губки и вздохнула со смертельной скукой. — Оставив меня здесь гнить. Знаете ли, мистер Босуэлл, на всем острове есть лишь один театр, достойный этого имени, да и тот — жалкое заведеньице в Кингстоне.

— В самом деле, сударыня? — отозвался я. — Но общество вашей доброй сестры служит вам утешением, не так ли?

— А мне — ее! — подхватила другая, и они рассмеялись и, перегнувшись через кресла, принялись весело обмахивать друг друга веерами. Вторая повернулась ко мне:

— Видите, как покинута моя сестра, мистер Босуэлл? А мой собственный муж немногим лучше мистера Поуиса.

— Неужели? — сказал я, уже чуя, что ни одна из них не находится под каблуком своего господина и повелителя. Мало что так бодрит мужскую плоть, как созревшая замужняя дама, покинутая мужем и изнывающая по мужчине.

— Увы, — произнесла вторая, трепеща ресницами, — мой супруг так поглощен делами наших поместий, что лишь изредка за езжает сюда в гости. А я, со своей стороны, никогда бы не покинула свою бедную сестру. — Она одарила меня лукавой улыбкой и хихикнула, взглянув на первую. Та хихикнула в ответ, и они оглядели меня, как жаждущий матрос, вздыхающий над бочкой с ромом.

Я искоса бросил взгляд на мистера Грина, смутившись за беднягу. С тем же успехом его могло и не быть здесь, столько внимания уделила ему эта парочка потаскушек. Неужели этот червяк не уловил сигналов, что так и искрили в воздухе? Но либо он их не уловил, либо знал, что лучше не совать свой нос. Он лишь вежливо кивал и улыбался сдержанной улыбкой.

Так мы поболтали некоторое время, нам принесли прохладительные напитки, я рассказал несколько историй из своих путешествий, и прошел приятный час. Затем близнецы объявили, что им пора распорядиться насчет ужина, принять ванну, переодеться и заняться прочими делами, что происходят между дамами и их прислугой. Так что мы с Грином отправились обратно, посмотреть, как продвигаются сантехнические работы. На самом же деле ему не терпелось остаться со мной наедине, чтобы сделать мне предложение.

— Мне нравится ваша манера, мистер Босуэлл, — сказал он, когда мы под лучами предвечернего солнца шли к винокурне. Самый зной уже миновал, и стало легче. — Плантационное дело — дело суровое. Порой грубое. И здесь нужна твердая рука.

Я видел, к чему он клонит, и меня наполнили смешанные чувства удовольствия и отвращения. Я угадал его предложение прежде, чем он его сделал, и добрая половина его вызывала у меня негодование.

— Моя работа в качестве управляющего плантациями весьма утомительна, — продолжал он. — Она требует хорошей головы для цифр, прочных познаний в коммерции и здравого практического смысла… но также…

И вот оно. Старая песня. Ему нужна была пара тяжелых кулаков, чтобы держать в узде своих головорезов. Такие, как Слейд и Олдертон, водились на каждой плантации — это дело не привлекало поэтов и ученых, — и они не слишком любезно принимали приказы от такой пигалицы, как Грин. Закон, конечно, был на его стороне, ибо на Ямайке имелись и судебные предписания, и магистраты, и все прочее. Так что Грин не мог быть ущемлен в своих законных правах. Но это не спасало его от унизительных бесконечных насмешек и дерзости.

— Так вы хотите, чтобы я действовал от вашего имени? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Чтобы вы были посредником между мной и персоналом каждой плантации под моим управлением. — Он торжественно покачал головой. — Я веду дела пяти отсутствующих владельцев, мистер Босуэлл, — тяжелая ответственность!

— Так, — сказал я. — И каков мой процент?

— О? — произнес он, вскинув брови. — Процент? — Он покачал головой и терпеливо улыбнулся. — Нет, сэр! Мое предложение — сто фунтов в год плюс расходы.

Я вслух рассмеялся. И мы славно поиграли в фунты, шиллинги и пенсы. В конце концов мистер Грин был должным образом просвещен обо всем спектре моих талантов и уяснил, что умение валить с ног громил ничуть не мешает способности торговаться нос к носу с таким хватким дельцом, как он.

В итоге мы ударили по рукам, заключив превосходнейшее партнерство. Я получал 25% от его 6% с оборота каждой плантации. Он же прощался с насмешками пропитанных ромом хулиганов и мог посвятить себя жизни джентльмена на досуге в Кингстоне. Конечно, это также означало, что мне придется найти кого-то, кто будет стоять над душой у Хиггинса, ибо мои обязанности исполняющего делами управляющего предполагали обширные поездки по всему острову.

Что еще важнее, новая возможность была так велика, что я не мог ее упустить. Я оказался в самом центре ямайской сахарной торговли. Помимо денег, которые я заработал бы непосредственно на этой работе, открывались бесконечные возможности благодаря тесным связям с пятью плантациями Грина и постоянному шансу знакомиться с представителями класса плантаторов во время моих поездок по острову. Все это, плюс доход от трубопроводного и сантехнического дела, если только мне удастся сделать так, чтобы старый мистер Ли был доволен новыми договоренностями.

Вы понимаете, что это значило для меня? Это было осуществление моей мечты. Я делал состояние на торговле. Я был на верном пути. Я стану набобом, сахарным миллионером, будьте уверены. Посмотрите, как далеко я уже продвинулся, меньше чем за три месяца! Я высадился на Ямайке 29 сентября 1794 года, помните, а сейчас была лишь середина декабря. Вы еще удивляетесь, что гордость моей жизни — торговля и коммерция?

Единственная проблема, стоявшая передо мной в тот счастливый вечер, заключалась в том, которая из близнецов будет первой в очереди после заката. Но пока что мы с моим новым партнером заглянули на винокурню посмотреть на Хиггинса и рабов. Он воспринял мои утренние предупреждения всерьез и поработал на славу, но сделать предстояло еще многое. Исключительно для блага самого Хиггинса (и чтобы показать Грину, какую выгодную сделку он заключил) я нагнал на доброго подмастерья страху божьего, расписав, что его ждет завтра, если он не будет стараться лучше, а заодно отчитал и рабов за то, что они хихикали за спиной Хиггинса, пока я это делал. Но я и пальцем никого из них не тронул, ибо меня все еще коробила мысль, что Грин считает меня ручной обезьяной, нанятой пугать его задир.

В разгар этого представления появился Олдертон, чтобы пригласить Хиггинса отужинать с ним и найти место для ночлега нашим рабам. Говорил он сквозь распухшие губы, а его славный большой нос раздулся вдвое против обычного. Он моргнул, когда вошел, и выглядел по-настоящему нервным. Но я коротко кивнул ему, давая понять, что он прощен. В конце концов, я всегда мог снова набить ему морду, если понадобится. Так что я позволил ему устроить моих людей, а затем мы с Грином неспешно побрели обратно в большой дом к ужину и удобной постели. Моя, скорее всего, окажется удобнее его.

— Что ж, Босуэлл, — сказал он, — рад вам сообщить, что я не из тех, кто засиживается по ночам.