— Вот как? — отозвался я, занятый мыслями о том, как бы найти кого-то, кто будет следить за Хиггинсом.

— Так что я не буду портить вам праздник, — сказал он.

— Не будете? — переспросил я, удивленно на него взглянув.

— Ни в коем случае, дружище! — сказал он с невозмутимым лицом. — Вы что, считаете меня полным идиотом, Босуэлл?

Странный он был человечек. Большинство парней в те дни хлопнули бы меня по спине и попросили бы заодно и за них разок ей вжарить. Но не Грин.

— Вы будете не первым, — сказал он, — и не последним.

— О, — произнес я, несколько сдувшись.

— Ба! — сказал он. — А почему, по-вашему, Поуис в Лондоне? У него был выбор: терпеть насмешки, драться на дуэлях за мнимую честь своей леди или убраться восвояси. А он стреляет не так метко, как майор Джордан, так что он выбрал третий вариант.

— Майор Джордан? — переспросил я, чувствуя, что дело принимает совсем другой оборот.

— Так точно, — сказал он. — Муж миссис Пейшенс, второй сестры. Он с ней больше не живет, но исправно пускает пули в тех, кого она затаскивает в постель. — И тут он наконец улыбнулся. — Конечно, проблема в том, мой мальчик, как такой хваткий парень, как вы, уже наверняка понял, проблема в том, как, дьявол побери, мужчине узнать, у которой из них муж в Лондоне, а у которой — муж с пистолетами наготове?

А вот это, без сомнения, омрачило вечер. Дуэли — чертовски мерзкая штука. У меня не было ни малейшего желания становиться на двенадцати шагах и позволять какому-то ямайскому деревенщине в меня палить. Но и отказаться от вызова было нельзя. В те дни парни относились к этому со смертельной серьезностью, особенно в таком месте, как Ямайка, полном купцов, корчивших из себя джентльменов, и офицеров плантаторского ополчения, которые считали своим долгом пердеть громче регулярных войск, дабы доказать, что они не те вульгарные мужланы, какими на самом деле и были.

Так что всю дорогу до дома я ехал тихий и задумчивый. Тихий, пока рабы провожали меня в мою комнату, тихий, пока они приносили тазы и воду для умывания, и тихий весь ужин. Ну, почти весь, ибо я люблю хороший ужин и стаканчик-другой вина [5] Особенно в женском обществе, а сестры Стюарт были просто огонь. У них были великолепнейшие карие глаза с раскосыми бровями и длинными ресницами, и полные нижние губы, из-за которых, даже когда они не смеялись (что случалось нечасто), виднелась полоска белых зубов.

Стол у них был отменный, уставленный плодами, мясом, рыбой и птицей острова. У них было шеффилдское серебро, ирландский лен, французское вино, мебель от Хэпплуайта со стульями, обитыми парчой, и великолепный столовый сервиз из новой афинской серии ни кого иного, как «Койнвуд из Стаффордшира»!

Рабы были одеты, как прислуга дома, в Англии, даже с напудренными волосами, и сновали так бесшумно, что их почти не было заметно, пока блюдо сменяло блюдо.

Когда две прекрасные женщины сверлили меня глазами, а сдерживающее влияние отсутствовало напрочь (Грин вскоре задремал над своей тарелкой), я выпил немного больше вина, чем следовало, и все мысли о майоре Джордане улетучились. Примерно в середине ужина я заметил, что Грин исчез, а когда убрали горячее и дамы удалились, мне пришлось в одиночестве отсидеть положенные пять минут с портвейном, прежде чем на весьма нетвердых ногах проследовать в гостиную.

Память моя не сохранила точной последовательности дальнейших событий. В гостиной стоял длинный диван, и они уселись по обе стороны от меня, чопорные и пристойные для прислуги, но касаясь меня руками и кладя свои ладони на мои, словно невзначай, чтобы подчеркнуть ту или иную мысль в своих рассказах. Здорово быть в центре такого внимания, и я с радостью впитывал все это.

А потом слуг отпустили, большие двери из красного дерева закрылись за последней горничной, и я остался наедине с сестрами Стюарт. Одна из них тут же вскочила, просеменила через комнату и повернула ключ в замке. Затем она вернулась ко мне и своей сестре (обе к тому времени неразрывно смешались в моем сознании). И это был сигнал, как сказал бы Нельсон, «сблизиться с противником».

Не думаю, что я когда-либо встречал хоть одну женщину, столь же отчаянно изголодавшуюся по этому делу, как эти двое. Они буквально набросились на меня на том диване и дрались за право обладания!

— Эй, полегче! — сказал я (удивительно, что только не скажешь, будучи застигнутым врасплох). — Которая из вас кто?

Я изрядно выпил, но остатки моего разума все еще задавались вопросом, у которой из этих потаскушек опасный муж, а у которой — муж в Лондоне. Но тут они навалились на меня, вздыхая, постанывая и заставляя каждый волосок на моем теле дрожать от восторга.

— Отвалите! — слабо пискнул я. — Вы не можете иметь меня обе сразу!

Но, ей-богу, они смогли, и мой разум сорвало с якоря, и он больше не думал о мужьях, и я включился в борьбу, и мы устроили состязание, кто быстрее разденет друг друга. Дамы оказались искуснее меня, и пальцы у них были проворнее на пуговицах, крючках и шнуровках. Так мы втроем и возились, и катались, с шумом, способным разбудить мертвых, и с финальным оглушительным падением — нагие и переплетенные — с дивана на полированные доски пола. И чертовски хорошо, что это была Ямайка, ибо в Англии мы бы насмерть замерзли от такого.

Но вот что странно. Насколько я помню, я имел то одну из них, то другую, по отдельности или вместе, на полу, на лестнице, множество раз и в разных спальнях, пока мы все не уснули вместе, и они мурлыкали у меня на руках, как пара котят. Утром они тоже были веселы, но на этом все и закончилось, и я больше никогда не наслаждался их обществом, потому что, как только Хиггинс закончил свою работу (что он и сделал в тот же день), я больше не получал приглашений на ужин, и, хотя сестры Стюарт были любезны, меня вежливо держали на расстоянии.

Сказать по правде, я был благодарен, потому что мне не понравились замечания Грина о майоре Джордане и его дуэлях. Я не трус и тысячу раз в своей жизни стоял под огнем, по большей части неохотно, это правда, но если надо — значит надо, и это не больше, чем то, что приходится делать тысячам бедолаг в красных мундирах или синих куртках.

Но я не люблю дуэли, потому что, когда дата назначена, тебе предстоят дни ожидания в полной уверенности, что тебя ждет пуля. Более того, мои габариты — сплошной недостаток, поскольку в меня легче попасть. И превыше всего, дуэль — это риск погибнуть из-за чьей-то идеи об уязвленной чести, которая и двух пенсов не стоит, и я заявляю, что дуэли — прекрасная вещь для французов, обезьян и треклятых дураков, но не для меня.

Итак, когда два фургона «Ли и Босуэлл» отъезжали от плантации Поуис, я поздравлял себя с тем, что провел время в лучшем из всех развлечений и договорился с Грином о составлении бумаг у юриста в Монтего-Бей (он было воспротивился и хотел, чтобы я приехал в Кингстон, но я на это не пошел, учитывая стоявшие в гавани корабли флота). Что до сестер Стюарт, я решил, что огонь горел жарко и быстро погас. И, конечно, я поздравлял себя с тем, что дуэли с майором Джорданом не будет — покуда Грин держит язык за зубами.

Он и держал. У меня не было проблем с майором. Я встретил его вскоре после этого, и он оказался вполне приличным малым, типичным плантатором, хотя вспыльчивость в нем угадывалась по тому, как он поносил и свой персонал, и рабов.

И так пролетели хлопотные месяцы, один из золотых и счастливых периодов моей жизни. С декабря 1794 года, когда я встретил сестер Стюарт, и до июня 95-го я полностью посвятил себя делам. Я колесил по острову в качестве исполняющего делами управляющего плантациями от Грина и развил множество побочных торговых операций.

Я греб деньги лопатой, и единственное, что меня беспокоило, — это то, насколько известным я становился на острове. Всегда существовала возможность, что меня опознают как Джейкоба Флетчера, беглеца от правосудия. Но я не собирался уходить в тень, когда день ото дня мои дела шли все лучше и лучше. Это просто не в моем характере.