Максим уловил то же самое. Его корпус едва заметно подался вперёд, заслоняя меня. Взгляд скользил по тем же лицам, что и мой, — мы словно шли по одной траектории, отмечая тех, кто был опаснее остальных. И когда за спинами толпы проступила ещё одна фигура, спрятавшаяся на краю, мы отметили её почти одновременно.

Это было странно. Я видел ядро, плетение, узоры Эхо — это особенность моего родового Эхо. Но он, человек Пути Силы, не имевший к магии прямого отношения, чувствовал тех же самых людей. Чувствовал именно магов. Почти как я. Обязательно нужно потом разобраться, как это у него работает.

Я упростил зрение до счёта ядер, чтобы быстрее понять картину. Итог не радовал: трое шестых рангов, трое седьмых, и двое восьмых. Один из них — тот самый «актёр» спереди, второй — в глубине, почти скрытый, но ядро с восемью гранями не оставляло сомнений.

Слова Якова всплыли сами собой: восьмые ранги — это великая сила. Даже для одиннадцатого ранга Пути Силы схватка с двумя такими могла стать смертельной, а не победной.

На фоне всего этого вспомнилась Милена. Её шестой ранг — в семнадцать лет. Я до сих пор не видел её силу в деле, не знаю, как именно она её использует и за счёт чего поднялась так высоко. Шестой уровень в таком возрасте — не просто редкость, а вызов самому пониманию силы.

Вся эта картина уложилась в пару секунд. Мы с Максимом успели отметить каждого из магов — и почти одновременно толпа пришла в себя. Журналисты быстро вернули себе маску профессионалов: камеры снова легли на плечи, объективы выстроились, вспышки готовы были ловить любой жест. Они будто отряхнули с себя напряжение и теперь ждали только сигнала — кадра, вопроса, возможности вцепиться в слова.

Толпа стихла. Впереди стояла почти идеальная тишина — только мерцали вспышки, щёлкали затворы, и каждый объектив был направлен прямо на нас. Но сзади пробивались приглушённые шепоты: кто-то ворчал, что попал в последние ряды, кто-то раздражённо обсуждал, что не успели занять лучший ракурс. Всё это звучало мелкой рябью, не нарушая общего напряжения. Казалось, все ждали одного — момента, когда я подам знак, и всё начнётся.

И именно тогда Максим Романович слегка наклонился ко мне, будто между делом, и тихо сказал:

— Здесь восемь магов. Пятеро седьмых. Остальные — шестые, может, даже пятые.

Я услышал его слова и едва заметно качнул головой.

— Две восьмёрки, Максим Романович, — поправил так же тихо. — Три семёрки. И три шестёрки. Ниже здесь никого нет.

Он посмотрел на меня — короткий, прищуренный взгляд. Ни возражений, ни удивления. Услышал и принял. Но после моих слов его фигура будто потяжелела, а напряжение стало ощутимее. Аура вокруг уплотнилась, в ней появилась новая тяжесть — как если бы он внутренне примерял, хватит ли сил, если всё это вдруг обрушится разом.

Я лишь отметил про себя: в оценке он ошибся. Максим чувствовал магов, но точных рангов знать не мог. Дополнительный факт к тому, что я уже понимал.

А я… Я пока ещё далеко не боец. Особенно против магов.

Шаг вперёд получился простым и вместе с тем окончательным. Всё лишнее ушло: шум мыслей, тревожные догадки, даже отголоски только что увиденных магов. Осталось одно — присутствие. Осознание того, что всё это время походка, дыхание, взгляд уже были аристократическими. Не роль, не маска, а привычка, ставшая плотью.

Толпа улавливала это все время. Журналисты без перерыва держали камеры, вспышки мигали, объективы следили за каждым движением, но сама их сдержанность говорила громче слов. Они чувствовали, что перед ними стоит не наследник на бумаге, а Глава тринадцатого древнего рода.

И только после этого прозвучал голос:

— Надеюсь, вас мои дружинники предупредили, — слова вышли негромкими, но в этой тишине разошлись ровной волной, и даже задние ряды уловили каждую. — Здесь не будет балагана. Как только начнётся крик или толкотня — я уйду. И больше никогда никому не дам интервью.

Камеры щёлкнули, вспыхнули вспышки, но ни один голос не решился вклиниться.

— Вопросы задаются по очереди, — продолжение прозвучало с той же уверенностью, без спешки, будто время подчинялось моим словам. — Один человек. Один вопрос. Всё остальное — в сторону.

Короткая пауза. Взгляд скользнул по первым рядам, где пальцы уже судорожно теребили кнопки диктофонов.

— Так что… можете начинать.

Вперед шагнул мужчина в сером пальто. Диктофон поднят, голос собранный, чеканный, будто он готовил эту фразу ещё в дороге:

— Игорь Сафронов, «Сибирский вестник». Аристарх Николаевич, ваш род принадлежит к древнейшим в Империи. Все двенадцать таких родов носят титулы князей и герцогов. Но шесть веков Романовы не давали миру ни одного пробуждённого Эхо, и сегодня ваш титул — барон. Не кажется ли вам, что для столь старого имени это… слишком скромно?

Он произнёс это без тени насмешки, с почтительной интонацией. Но каждый, кто слушал, понимал: вопрос шёл по самой кромке дозволенного. Ещё полшага — и это было бы прямым оскорблением, за которое любой аристократ имел право вынести приговор на месте.

Я выпрямил спину. В глазах Сафронова промелькнула тень удовлетворения: он попал в цель, вынудил меня отвечать.

— Скромность титула не унижает древность рода, — сказал я спокойно, сдержанно, как и подобает аристократу. — Баронство — не падение. Это форма. Удобная, чтобы начать рост заново. Шесть веков Романовы молчали, это верно. Но именно потому я здесь, чтобы этот род больше не молчал.

Я чуть наклонил голову, словно признавая его тонкую игру, и добавил твёрже:

— Когда придёт время, Император сам решит, какой титул дать моему роду. И если судьба благоволит, Романовы вновь поднимутся к тому месту, которое должны занимать древние рода. Но не через показное величие, а через силу и дела.

В ответ — лишь щёлчки камер и напряжённая тишина. Никто не осмелился перебить. Сафронов выдержал свой шаг на лезвии — но и я не позволил ему задеть честь.

Журналист чуть склонил голову, удерживая ровный тон:

— Благодарю, Аристарх Николаевич. Но позвольте дополнить мой вопрос. Если я не ошибаюсь, ваша дружина насчитывает сто двадцать четыре человека. Как вы собираетесь удерживать на себе зону расколов и аномалий? По традиции двенадцать родов… — он будто запнулся, мягко поправился: — Простите, конечно, тринадцать древних родов. Привычка, понимаете. Так вот, по традиции именно они отвечают за безопасность не только своей земли, но и соседних территорий. С вашими силами… разве это возможно?

Слова прозвучали учтиво, но я ясно уловил: оговорка не была случайной. Он сделал это намеренно, как ножом по тонкой грани — подчеркнув, что ещё не считает мой род равным остальным.

Толпа замерла в ожидании.

Я позволил себе едва заметную усмешку.

— Вопрос слишком недостоин, чтобы я тратил на него свой ответ, — произнёс спокойно. — Пусть ответит тот, кому принадлежит это право.

Я сделал шаг в сторону. — Представьтесь, мой друг.

— Максим Романович Васильков. Глава дружины рода Романовых. Одиннадцатый ранг. Путь Силы. — представился мой сопровождающий.

Щёлканье камер стихло. Даже вспышки погасли, словно фотографы разом забыли, что должны снимать. В воздухе повисло напряжение, плотное и густое, будто сама земля признала силу, прозвучавшую в его голосе. Те, кто знал, что означает одиннадцатый ранг по Пути Силы, обменялись быстрыми взглядами; остальные просто инстинктивно отшатнулись, как звери, чуя хищника.

Максим сделал паузу и добавил:

— На протяжении последних тридцати лет моей службы, и даже после гибели родителей нашего господина шесть лет назад, мы держали весь регион. И до того — тоже. Ни один соседний род не вмешивался, не предлагал плеча. У нас один раскол с зоной в двадцать километров в нашем регионе, и он сдерживается только дружиной Романовых. Это подтвердят имперские закупщики: лишь мы поставляли ресурсы с этой территории.

Он говорил негромко, без пафоса, но каждое слово било в цель. Это не была защита — это было утверждение, сухое и бесповоротное.