— Для меня честь, — продолжил он тем же ровным тоном. — Давно слежу за вашими успехами, и особенно — за победой вашей дружины. Думаю, у нас будет повод обсудить сотрудничество. Но, конечно, не сейчас, а в более спокойной обстановке.

Граф Белозёров говорил гладко, даже слишком: поздравления, пожелания, слова о «великой чести». Я кивал, отвечал ровно — и уже чувствовал, что за его спиной назревает что-то большее.

Движение было слишком прямым, чтобы оказаться случайностью. Мужчина лет тридцати, шагал к нам уверенно, будто по разметке. В руках бокал, взгляд цепкий. Сценарий был прост: граф вежливо отступает, моя нога оказывается на пути — и вот готовая подстава. Он спотыкается, вино на платьях, обвинение на мне. Повод для дуэли готов.

И весь зал смотрит. Я это чувствовал кожей.

Я просчитал траекторию. Секунда — и он будет здесь. Ещё миг — и моя нога станет якобы виновной. И тогда никакие объяснения не помогут.

Эхо дрогнуло в груди, и я сместил вес. Одно движение — нога ушла с траектории в тот самый момент, когда он должен был зацепиться.

И всё рухнуло.

Мужчина оступился, но ноги моей там уже не было. Он не споткнулся обо мне. Он споткнулся о пустоту. И в глазах десятков аристократов это выглядело не как «попытка», а как нелепость.

Бокал выскользнул и разлетелся на осколки. Красное вино брызнуло по полу. И то, что случилось дальше, заставило меня прищуриться: мужчина вскрикнул и выронил руку, по ладони тонкой линией побежала кровь.

Я знал эти бокалы. Закалённое стекло, усиленное Эхо. Их можно ронять на мраморный пол десятки раз — и они не треснут. Но сейчас он сжал его так, что тот лопнул. От злости. Оттого, что план провалился.

Я отметил ещё одно: это был не простой аристократ. Девятый ранг по пути силы.

И теперь вся эта сцена выглядела так, будто девятый упал сам, нелепо, на глазах у всего зала.

Милена и Ольга напряглись, я видел, как они уловили момент. Во взгляде Златы мелькнула искра злости.

А я лишь подумал: ещё миг, и всё было бы иначе. И я оказался бы виновен. Но вовремя убранная нога превратила подставу в фарс.

Я позволил себе короткий вдох. Взгляды зала были прикованы к воину девятого ранга, нелепо рухнувшему на мрамор. Девушки инстинктивно отступили от лужи вина, приподняли подолы — и мой тыл остался открыт. Этого хватило.

Точный, рассчитанный толчок плечом. Я удержался полшага вперёд — со стороны выглядело, будто мы столкнулись сами.

— Как вы смеете, барон, — голос прозвенел на грани дозволенной громкости, — наступать на меня?

Я обернулся. Молодой человек лет двадцати трёх: лицо горит, подбородок задран, плечи расправлены слишком резко.

— Князь Давыдов, — представился ровно, но так, чтобы услышали балконы. — И вы посмели коснуться меня в доме князя Оболенского.

Шум прокатился кольцом. Тона хватило, чтобы понять: жених Златы.

— Ваше сиятельство, — я держал голос спокойным, — боюсь, вы заблуждаетесь.

— Заблуждаюсь? — брови вверх, интонация — острая, но в рамках этикета. — Ползала видело, как вы на меня наступили. Барон из Тринадцати — и так низко?

Я слегка склонил голову, будто прислушиваясь к его тону, и вернул взгляд прямо.

— Бывает и хуже. Возможно, вы оступились. Такое случается даже с лучшими.

По кругу скользнули короткие усмешки. Давыдов заметил — и дёрнул плечом.

Я понимал: лоб в лоб я не вытяну. По пути силы я формально выше — седьмой против его шестого, но тело и голова ещё не в полной синхронизации. В честном бою это значит: одна ошибка — и преимущество растворяется.

По магии всё куда хуже. У меня — первый, почти второй, но пока не подтверждённый. У него — третий. Даже если я потяну его плетения, резервов не хватит: выгорю быстрее. В прямом обмене он задавит меня запасом.

Значит, условия боя нужно подстроить. Увести поединок в клинки и темп, где ранг силы ещё можно перебить скоростью. А для этого придётся заранее ослабить его магию.

Я скользнул вниманием по струнам Эхо, что тянулись в воздухе. Они вились между нами, цеплялись за сосуд князя, шли к его плетениям. Я раньше вмешивался только тогда, когда узел уже был собран и готов рвануть. Сейчас же нужно было другое — дотянуться до самой структуры, до символов. Чуть сместить, перекосить, сбить резонанс. Так, чтобы в бою это списали на «перепил».

А ещё можно попробовать ткнуть в его путь силы. Сместить пару нитей, отвечающих за скорость отклика. Пусть формально он ниже рангом, но если его тело запоздает на долю удара — это будет мой шанс.

Все эти мысли пронеслись в голове мгновением. Никто в зале не заметил, что я задумался. Давыдов продолжал давить, требуя ответа.

— Вы — представитель Тринадцати родов. Кодекс чести требует признать промах. Иначе — вызов.

— Ваше сиятельство, — я чуть понизил голос, — вокруг суматоха, разбившийся бокал… Бывает с каждым. Возможно, вы оступились. Возможно — я. Предлагаю разобраться без лишнего шума.

Эхо. Я увидел в воздухе его струны — светятся ярче остальных, третий ранг по магии. Не узор удара — сама ткань. Впервые лезу не в готовое плетение, а в основание. Тянусь взглядом и вниманием к ближайшему узлу — отклик жёсткий, отталкивает. Запомнил.

— Вы хотите намекнуть на моё состояние? — Давыдов выпрямился ещё больше, подал корпус вперёд. — Осторожнее с формулировками, барон.

— Я лишь заметил, — ровно, без нажима, — что сегодня вино щедрое. Иногда оно оказывается крепче ожиданий.

Улыбки стали явнее. Хорошо. Злость шумит — шум мешает держать узор ровно.

Я снова ушёл внутрь.

Я сосредоточился, пытаясь уловить основу его силы. Первое — аспект. Нити дрожали, и вскоре стало ясно: воздух. Лёгкий, бесформенный, скользящий. К нему примешивалась молния — резкая, быстрая, рвущая пространство. Опасное сочетание. Заклинания такого рода можно уловить в момент плетения, но сам удар — почти невидим. Воздух не имеет формы, а молния придаёт ему скорость, которую глаз не успевает отследить.

И глубже — что-то ещё. Родовое Эхо. Оно светилось в структуре, но не так, как стихии. Словно спрятанный символ, который включается лишь в крайнем случае. Я не мог разобрать, что это — и не должен был. Древние рода берегут такие вещи как тайну рода. Покажешь родовое Эхо — покажешь уязвимость.

— Честь требует ясности, — Давыдов сделал полшага ближе, каблук чётко щёлкнул. — Вы признаёте вину?

— Честь требует рассудка. Герой, споткнувшийся в дверях, — спорный сюжет. А тот, кто поднимется и улыбнётся, — куда лучше.

Он прикусил губу; в зале — глухой смешок. На всплеске эмоции узлы у всех дрожат сильнее. Я нащупал глубже символ, который держит вместе воздух и молнию, — и сместил на долю. Внешне не видно, а в старте — микросбой.

По правилам всё просто: первым произносит формулу тот, кто хочет вызвать. И именно вызванный выбирает форму поединка — магию или клинки. Если вызовет он, я возьму оружие. Если вызову я — форму выберет князь, и, конечно, он назовёт магию. Для меня это худший вариант: в прямом обмене плетений я не выстою.

Но я не мальчишка, чтобы сорваться на первом уколе. Давыдов не станет оскорблять меня в открытую — слишком грязно, удар по его собственной репутации. Он будет играть иначе: давить, подталкивать, намекать, — пытаясь довести меня до того, чтобы я сам сорвался. Я же не сорвусь. Честь рода стоит того, чтобы выдержать.

Работа с его Эхо для меня скорее страховка. Я понимаю: в клинках я ещё могу его обыграть скоростью и темпом. Но если во время боя ему снесёт голову и он решит ударить магией, мне нужен запасной вариант. Пусть его плетения будут чуть слабее, пусть «гуляют» струны. Это мой способ создать себе зону безопасности. Если я умру — кончится и род. Второй раз я умирать не хочу.

— Вы хотите меня оскорбить? — голос стал холоднее. — Или унизить себя, уходя от вызова?

— Я хочу, чтобы мы оба не выглядели смешно. Весь зал смотрит.

Он перевёл взгляд на балконы — и это едва заметное движение отозвалось дрожью в струнах. Я мягко задел соседний узел — едва заметный перекос, как если бы в гитаре провернулась крошечная колка. Ещё раз — и его магии каждый сбор удара будет требовать лишнюю долю внимания. Для публики — «нервничает» или «выпил». На деле — мне окно.