- Так он тебя принуждали или нет?

- Я не знаю! Думала, что да. Была в этом уверена. Он... никогда не говорил, что чувствует ко мне что-то. Не говорил о будущем. Не знакомил с семьей или друзьями. Он просто всегда был рядом. Мы... вместе работали, шутили, переписывались каждый день, занимались любовью. Мне... больно просто от мысли, что это закончилось. Это какая-то болезнь?

Друзья многозначительно переглядываются.

- Ты его любишь, Алён?

- Я? Эккерта? Самого красивого, доброго, умного, чуткого и благородного мужчину на свете?

С каждым новым эпитетом Мирон все больше морщится, а потом подводит черту:

- Она в него втрескалась по уши. Кабздец.

- Я втрескалась в него по уши, - пораженно повторяю. В этот момент боль в груди усиливается и превращается в жар, который обнимает все тело. И я скидываю кардиган.

Переношусь мыслями в его кабинет, когда он не решался подойти. Лишь выпалил:

«Я люблю тебя с первого курса». Я вдруг представляю, как отвечаю:

«А я влюбилась в тебя только сейчас, когда узнала ближе. Когда поняла, какой ты настоящий, под дурацкой маской, которую всегда носил».

Но я так не сказала. Я... ему не поверила.

- Разве меня можно любить? По-настоящему. За что?

- Алёна, хочешь секрет? - говорит Мирон. - Ты дама немного не от мира сего.

Лиза пихает его в бок, но я спешу перебить:

- Это ни для кого не секрет.

- Но при этом ты очень цельная. Понимаешь, когда видишь человека, который знает, чего хочет от жизни, и шагает по этой долбанной планете уверенной походкой с высоко поднятой головой, когда этот человек самодостаточен и сам себе приятен, знаешь, что ощущают другие?

Мы замираем в ожидании ответа.

- Желание присоединиться. Когда мы видим что-то обалденное, близкое по духу, мы хотим стать к нему ближе. Вопрос в том - захочешь ли ты, чтобы кто-то к тебе приблизился. Тебе мало кто подойдет. Ты... слишком крутая, детка. Чтобы ты признала за кем-то лидерство, этот мужчина должен быть как минимум полубогом.

- Ты очень крутая, Алён, - поддерживает Лиза.

- Но что я могу дать мужчине? У меня атония матки (*склонность к слабой сократимости, что приводит к массивным кровотечением. Раньше женщины с такой особенностью не выживали в родах). - Я снова рыдаю, выпуская на волю все свои страхи-призраки, которые обычно держу под контролем. Друзья знают мой диагноз, знают, что в каждом бланке УЗИ у меня стоит бесплодие под вопросом, а сама беременность может стоить мне жизни. - Я смирилась с тем, что буду одинока. Я боюсь даже заниматься сексом, потому что секс приводит к беременности, и я исключила его из жизни.

- Слушай, - деликатно произносит Лиза. - А ты не думала о том, что Тимур тоже может быть одиноким?

- Может, у него тоже какая-то проблема с органами размножения? - с надеждой спрашивает Мирон, и я прыскаю сквозь слезы.

- У него нет никаких проблем.

- Ты уверена?

- Абсолютно уверена.

- Понятно. Жаль.

Лиза снова пихает Мирона.

- Для меня он самый лучший, - шепчу я.

- И он включил секс в твою жизнь. То есть, рядом с ним ты смогла расслабиться. Что крайне важно, - серьезно добавляет подруга.

- Да, смогла. Просто... с ним я почему-то чувствую себя в безопасности. А еще, когда мы вместе, я вновь ощущаю свою красоту и силу - словно любые трудности мне по плечу. Будто я по-прежнему важна и цельна, как это было до иска. Как будто я падала, а он подхватил, понимаете? Подхватил и удержал в тот момент, когда силы оставили и хотелось сдаться. - Я делаю паузу и вздыхаю: - Когда мы наедине, всё остальное теряет значение: есть только он и я. Он.... не ассоциируется у меня с болью.

Думаю о словах Лизы.

«Тимур тоже может быть одиноким».

Мне даже в голову такое не приходило. В его особенном отношении ко мне всегда было несколько неизвестных, и какие только варианты я не подставляла вместо икс и игрек- уравнение ни разу не сходилось.

Что если он тоже во мне нуждается?

Любит?

Что если мы развели запретный роман на рабочем месте, потому что... полюбили друг друга?

В понедельник мне хочется караулить Тимура прямо на парковке, но я так не делаю, чтобы не провоцировать новые слухи.

Если бы я знала, где он живет, я бы отправилась к нему домой, но не представляю, как выяснить адрес.

Все, что я смогла сделать за выходные, это написать ему: «Давай поговорим, пожалуйста».

Он ответил: «Конечно. В понедельник».

Как обычно предельно тактичен, при этом его тактичность не оставляет ни малейшей возможности для маневра. Если он пишет «завтра», значит встреча состоится завтра, и никакие мои личные «сегодня» не имеют значения. Он всегда таким был: никаких компромиссов.

Я думаю о том, что мы не смогли бы продержаться долго даже при самых идеальных условиях. Такие разные! При этом эти два месяца пролетели на одном дыхании.

Чертов парадокс.

Мне хочется сказать ему о своих чувствах, и о том, как сильно я запуталась. Что беда - плохое поле для старта отношений. Зыбкое, словно болото. Мне хочется заверить, что его чувства - это не бред, потому что любые чувства - не бред, даже те, что обречены на провал.

Я готовлю бодрую и обстоятельную речь, которая поможет нам обоим прийти в себя, но когда Тимур заходит в ординаторскую в начале девятого, просто опускаю глаза.

Господи.

Нервно закалываю волосы и сцепляю пальцы.

Пепел в душе, боль в груди. Я сохраняю спокойствие, сама при этом корчусь в предсмертной агонии.

Влюбиться в самого Тимура Эккерта. Это же надо было умудриться?

Оказывается, я так много чувств сдерживала: любовь, страсть, ошеломительная ревность. Сейчас все это безумие сводит с ума, как будто после признания я получила право на этого мужчину.

- Доброе утро, коллеги. Извините, я опоздал, - говорит он бодро и как ни в чем ни бывало. Проходит к своему привычному месту у окна.

- Что за великий день? - усмехается Руслан. - Проспали, Тимур Михайлович?

- Вроде того.

Господи.

Угадываю по голосу, что он в шаге от улыбки, и поднимаю глаза. Тимур смотрит в планшет, и я могу безопасно рассмотреть его - за двое суток он умудрился стать еще привлекательнее. Высокий, задумчивый и самую малость бледный.

Летучка набирает обороты. Мы обсуждаем план на день, кто-то, как обычно, шутит, кто-то нагнетает. Какие-то жалобы. Всплывает просьба собрать консилиум по сложному пациенту.

В этот момент наши глаза встречаются и Тимур произносит:

- Алёна Андреевна, профиль ваш, поэтому вас будут рады видеть на консилиуме.

- Конечно.

Он отводит глаза первым. Как будто чуть быстрее, чем обычно, и я хватаюсь за сердце.

- У меня весь день приемы, я буду в сто первом кабинете. Еще вопросы? - обводит взглядом ординаторскую, кивает. - Тогда работаем. - И возвращается глазами к планшету.

Народ не спеша расходится, кто-то подходит к Тимуру, чтобы переговорить лично. За два месяца работы в «Эккерт-про» я так и не привыкла к тому, что здесь можно в любой момент подойти к главврачу по любому личному или рабочему вопросу, и тебя услышат, уделят время и воспримут всерьез.

Делаю вид, что у меня важная переписка в телефоне, сама ожидаю, когда Тимур освободится.

В этот момент в ординаторскую заходит Роман Михайлович, быстро очерчивает помещение взглядом и останавливается на мне. Выражение его лица говорит что-то вроде: «А вот и ты!»

А вот и я. И вряд ли это к добру.

Мной в последние месяцы быть то еще удовольствие.

- Доброе утро, Роман Михайлович, - говорю вежливо.

- Доброе. Алёна Андреевна, вы свободны сейчас?

- У меня консилиум в половину девятого, а потом приемы с Тимуром Михайловичем.

Роман исподлобья бросает взгляд на Тимура.

- Тимур Михайлович как-нибудь поднатужится и справится сам, после консилиума зайдите ко мне в 105 кабинет, я пока там базируюсь.

- Зачем?