- Как ты?

Он что, решил поиздеваться? Я вспыхнула и ответила:

- Ненавижу тебя. Никогда больше со мной разговаривай! - Развернулась и ушла.

Точно, с того дня мы и перешли исключительно на вы, до этого особо не держали субординацию, скорее шутили. Почему я забыла? А он помнит?

Боже, я так сильно злилась на него, потому что на Комиссарова было невозможно злиться. Только не на его ослепительную улыбку, добрые глаза и ямочки на щечках.

Но теперь, когда мне давно не двадцать, я понимаю, что не Эккерт потащил Дениса в ЗАГС. Он, конечно, ангел зла, но не настолько же. Денис просто выбрал другую.

А я? В понедельник моя первая любовь встретил меня у поезда в пять утра и повез домой. Но вместо того, чтобы умереть от счастья, я солгала Комиссарову, что у меня нет ни чая, ни кофе, и что я не смогу угостить его завтраком.

Он предложил съездить за продуктами, а потом мы могли бы вместе поехать в клинику, что было бы мне, кстати, крайне удобно, потому что папа вновь забрал машину. Но я ответила, что живу не одна.

Он расстроился. Ямочки на щеках исчезли.

Правда в том, что каждую минуту рядом с Денисом меня топила смертельная обида на другого человека. И если я ни разу не призналась Дэну, как больно он мне сделал, Тимуру я выпаливаю все как на духу:

- Ты попросил его меня встретить. Ты ведь все знаешь. Если ты помнишь наши разговоры в институте, то и мои отношения с ним тоже не мог забыть. Ты занимался со мной любовью, и попросил его меня встретить!

- Что, прости?

Я вскидываю руки.

- Ты попросил Дениса встретить меня. - Эмоции горят синим пламенем, меня буквально разрывает на части, но при всем этом я умудряюсь говорить ровно. Не могу орать на него, ни сегодня ни раньше, ни когда бы то ни было. - С какой стати одному из лучших репродуктологов страны переться ради меня на вокзал в пять утра? Ты решил надо мной посмеяться таким образом?

Тимур напрягается.

- Тебя встретил Денис?

Блин. Что?

Господи как колотится сердце.

- Это не ты его попросил, что ли? - В глаза словно песка насыпали, и я быстро моргаю, чтобы избавиться от этого ощущения.

Тимур резко поднимается, но я удерживаю его за руку и тяну обратно. Он мешкает, но подчиняется, видимо, взвесив за и против, время суток и риски, связанные с полной палатой оперированных пациентов.

Он поворачивается ко мне:

- Могла бы сказать.

С душу камень падает.

- Это правда? Ты не собирался надо мной посмеяться?

- Я? - он так искренне удивляется, что я ощущаю стыд. - Ну да, это ведь в моем стиле - смеяться над женщиной, с которой занимаюсь сексом. Ты меня вообще за кого принимаешь?

Камень, который было упал с души, образуется там заново. И теперь потяжелее.

Тимур смотрит серьезно и вопросительно, ждет. И я ощущаю странную смесь радости и неловкости. А еще, кажется, я раздула сцену ревности на ровном месте, как актриса дешевой мелодрамы.

Почему не звонит ничей мобильник?

- За тебя самого, - пожимаю плечами и улыбаюсь. - Заносчивого и оторванного от реальности.

Он хмыкает, но тоже успокаивается. Как будто гасит эмоции.

- Все прошло нормально?

- Да, конечно, он спокойно довез меня домой, правил не нарушал. - Денис лучший репродуктолог, я решаю, что не стоит упоминать настойчивые попытки подняться в мою квартиру. В конце концов, он же уехал. - Я просто не могла разгадать этот ребус, подумала, что... ты меня больше не хочешь, что все... закончилось.

Он немедленно тянется целоваться, но я отшатываюсь.

- Тут есть камеры! Это во-первых! - Все-таки я могу на него орать. - Вон там, там и там!

- Они не пишут.

- Тимур!

Возвращается на свое место слегка обалдевший. Берет мою руку, целует запястье (Господи как это приятно), а потом кладет на свой пах.

Бросает в жар! Твердый. Какой он твердый. Крупная выпуклость оставляет ноль вопросов. Я тут сжимаю эрегированный член, и Тимур на пару секунд блаженно закрывает глаза. И я клянусь, что в мире нет никого более сексуального, чем он в этот момент.

По спине тут же разливается невыносимый уже жар, устремляется в область между ног и печет, печет там.

- Нам нужно думать о пациентах, когда мы здесь. - Я продолжаю поглаживать его пах, а потом нехотя, забираю руку. - Пожалуйста, перестань.

- Ну, - он усмехается, - это от меня не зависит, когда ты сидишь рядом. Вся кровь устремляется к члену.

- Ты с ума сошел, - шепчу.

- Я потерплю. Как обычно.

Как обычно.

На секунду я закрываю глаза, чтобы пережить эти слова, впитать, осмыслить.

- Не волнуйся. Я помню, про «не здесь», - говорит он снова. - Принесу воды.

Встает, поправляет штаны и отправляется к кулеру. Тот начинает гудеть.

Мое сердце разбивается снова и снова, на все более мелкие осколки. Как разговор может так сильно взволновать? Зажечь тело и успокоить душу?

- Иногда мне кажется, что ты помнишь все, что я тебе когда-то говорила.

Тимур протягивает мне стаканчик, и только потом пьет из своего.

А напившись, произносит, чуть приподняв брови:

- Не знаю, как в других семьях. Но в моей - оторванной от реальности и обычных людей....

Смеюсь и щипаю его за ногу. Тимур деланно морщится, потом занимает прежнее место, притягивает меня к себе, и я устраиваюсь в его объятиях почему-то сокрушенная и преисполненная облегчением. Тепло, уютно. Твердовато, конечно, его мышцы как будто еще напряженнее, чем обычно, но я ни за что не соглашусь поменять его грудь на подушку.

Он укрывает мои ноги пледом.

- Так вот. В моей, оторванной от реальности семье, - продолжает, - принято отстаивать личные границы, словно в стае. И я по-другому не умею. Но попробую. Квалификация твоего друга, Мирона Долина, недостаточна для работы в «Эккерт-про», его сертификаты устарели. Плюс он позволяет себе панибратство, что недопустимо. Если он продолжит учиться и пересмотрит свое поведение, то я готов еще раз с ним поговорить.

- Я поняла. Спасибо, что объяснил.

- Тебе сложно, но будет еще сложнее, когда ты начнешь набирать персонал в свое отделение. Тебе придется отказывать людям, даже на вид приятным, если они не умеют работать. Таким, как ты, это поначалу нелегко.

- Таким, как я?

- Приземленным.

- Что-о?

- Какой там антоним у «оторванных от реальности»?

- Ты мне это никогда не забудешь.

- Не сегодня точно.

Мы обмениваемся еще несколькими колкостями, а потом молчим. Я сморю в панорамное окно, чувствуя, как его дыхание выравнивается и становится глубже. Вскоре засыпаю сама.

Чтобы проснуться в шесть на обход.

Проверить пациентов. Дать рекомендации, заполнить истории болезней. Любоваться Эккертом на летучке. А потом...

Чтобы сесть к нему в машину, потому что папина понадобилась законному владельцу. Позволить довести себя до дома. И произнести под аккомпанемент безумного сердца:

- Хочешь зайти?

Странно видеть Тимура в моем подъезде и в моем лифте.

А потом - и на лестничной площадке - совершенно обычной, не слишком новой - пока судорожно ищу связку ключей в сумке. Хочется действовать быстрее или хотя бы завязать ему глаза. Не уверена, что тонкая душевная организация этого мужчины выдержит вид обшарпанной стены и кошачьей миски в углу.

Но он стойко терпит.

Когда мы заходим в квартиру, легче не становится: в узкой прихожей Тимур выглядит самым чужеродным образом. Будто какой-нибудь известный экспонат из Лувра вдруг решили разместить здесь.

Даже не знаю, бардак ли у меня, на его взгляд? Или, быть может, просто некрасиво?

- У меня тут по-простому, - рассказываю, разуваясь и помогая ему повесить куртку в шкаф. - Ремонт помогали делать родители в том году. Если ты ожидал каких-нибудь позолоченных канделябров, то увы.

Он разувается и насмешливо бросает: