Господи. Ну почему?

Держитесь, птенчики, вы сильные!

Тимур не слишком удобно сгорбился, чтобы закрывать меня. Ему явно тесно, хотя я уступила семьдесят пять процентов одноместной кровати. А еще мне кажется, что он в любой момент может заскучать и выдать меня, поэтому для верности я крепко держусь за его плечо. Сжимаю.

В какой-то момент тяжелая рука Эккерта на моем животе замедляется, а потом замирает вовсе. Если бы не эрекция, я бы подумала, что он заснул. Понятия не имею, могут ли они спать с ней. Из курса анатомии всем известно, что в норме здоровый мужчина испытывает до шести эрекций за ночь. Как правило, в фазе быстрого сна.

Но сейчас это явно не спонтанная история.

Время тянется.

Разгоряченное тело начинает остывать, а вот от груди Тимура продолжает исходить тепло. Я никогда не спала с кем-то и чувствую себя странно. Он слегка меняет положение, переворачиваясь на спину и одновременно подтягивая меня к груди. Кровать слишком узкая для нас двоих, и я подчиняюсь.

Мы лежим, словно семейная пара, чудовищное количество времени. Тимур поглаживает мою поясницу, я пытаюсь раствориться в воздухе. Слушаю ритм его сердца.

Как будто ускоренный? Жаль, не засечь время.

Хотя какая разница! Внутри все снова и снова обмирает.

Дыхание Дениса становится глубже. На пару минут я обращаюсь в слух, а потом медленно тянусь за футболкой. Нашариваю ее смятой у стены. Натягиваю. Осторожно перелезаю через Тимура.

Черт.

Он нехотя размыкает объятия.

Черт!

Я нащупываю ступнями обувь. В потемках сую ноги в кроксы Эккерта - они огромные! Со второй попытки получается найти свои.

На цыпочках я выбираюсь из дежурки и быстро крадусь к раздевалке. Закрываю дверь плотно, для верности подпираю спиной и, зажмурившись, даю волю эмоциям.

Тело снова и снова сотрясает дрожь. Голова кружится от перенапряжения. Я опускаюсь на корточки и сжимаю виски. Внутри столько чувств и противоречий, что на части разрывает.

Наш первый поцелуй состоялся в баре в пятницу.

Эккерт угостил меня коктейлем и рассказал о том, как чуть не опоздал на самолет неделю назад. «Ну знаешь, перелет на конференцию в Мюнхен». Он был чертовски пьян, а я прекрасно знала, что никаких конференций с участием наших первокурсников ни в Мюнхене, ни где-то еще в мире не было.

В компании Тимура было неуютно, но я старалась вести себя как все и смеялась. Он сказал, что самолет задержали, потому что они с семьей засиделись в кафе. «Эккерты всегда получают, что хотят». Придурочный тост оборзевшего мажора.

Однако мы чокнулись. Сделали по глотку. Он потянулся и стал целовать меня. При всех.

Эккерт выбрал ту, кто составит ему компанию ближайшей ночью.

Тогда я не влепила Тимуру пощечину, не решилась. Промолчала, улизнула в туалет, а потом позвонила папе и попросила меня забрать. Поскорее, пожалуйста! Мне было восемнадцать, я была неопытна и напугана. Прошло двенадцать лет - все эти годы я вкалывала как проклятая, и.... ничего не изменилось.

Я все еще ощущаю прикосновения его рук всюду. Навязчивый мужской запах, мягкие губы. Как вообще они могут целовать? На вид всегда такие строгие.

Ну зачем? Господи. Ну зачем я тебе понадобилась? У тебя женщин, что ли, мало? С твоей внешностью и деньгами?

Надо освежиться. В этой клинике я больше не чувствую себя уверенной, поэтому закрываюсь на все замки. Встаю под душ, настраиваю температуру воды. Выдавливаю мыло на руку...

Густой аромат лаванды заполняет кабинку.

Он больно трогает рецепторы, просачивается под кожу, обжигает душу.

Лаванда напоминает мне запах возбужденного Тимура. Так сильно напоминает, что я... прячу лицо в ладонях, внезапно сильно расплакавшись.

*****

Ровно в шесть мы с Эккертом сталкиваемся на посту сестер. Утро зимнее, холодное. За окном - темень. Искусственное освещение больно режет сухие от недосыпа глаза.

Тимур после сна и душа - свежий как огурец. Я - просидела три часа в раздевалке. К слову, никто ко мне не ломился, хоть на том спасибо. Но и свет я, правда, не выключала.

- Доброе утро, - говорю ему и Анне Никитичне одновременно.

- Доброе, - отвечает медсестра.

Эккерт мажет по мне ничего не выражающим взглядом. Не задерживается ни на одну лишнюю секунду, и я ощущаю себя за бортом. Дежавю.

Он полностью сосредоточен на докладе старшей сестры.

За неимением под рукой резинки я закалываю волосы карандашом и тут же вновь ловлю на себе быстрый взгляд Тимура. Теперь насмешливый. Криво вышло?

По фигу. Может, посмотрит на меня после бессонной ночи, перекрестится и отвалит?

Мы заходим в первую палату.

От Эккерта исходят волны спокойствия, уверенности и божественной благодати. Его брови слегка сведены и выражают полную сосредоточенность. Он полностью владеет собой.

У меня тоже срабатывают условные рефлексы, и я мгновенно вхожу в ритм работы: заглядываю в истории болезни, спрашиваю про температуру, проверяю дренажи и капельницы.

Тимур методично идет от кровати к кровати, надолго останавливается у каждого пациента. Щупает пульс, осматривает шов, просит вдохнуть, кашлянуть. Стандартно по методичке.

Внимательно выслушав жалобы, он кивает:

- Нормально, так и должно быть. Нужно потерпеть, Захар Юрьевич.

Его голос звучит ободряюще, без нажима, и действует как хорошее успокоительное.

Следующему пациенту далеко за семьдесят, он задает один и тот же вопрос три раза подряд. Видно, что после наркоза голова толком не прояснилась. Тяжело отходит.

Эккерт снова и снова повторяет ответ. Одинаково дружелюбно, с каждым разом лишь чуть медленнее. Не повышает голоса, не подгоняет. И мне это капец как в нем нравится. Намного больше рельефов на животе и длинных ресниц.

Да, именно способность включать сочувствие и проявлять заботу о самых уязвимых людях в клинике - меня и очаровала. Я просто не ожидала от него подобного.

- Я думал, ты поехала домой, - вдруг буднично говорит Тимур, нажимая пальцами на живот пациента и пристально следя за реакцией.

Этот вопрос мне? Медсестра помалкивает, значит, да.

- Я же заменяю Орлова. Да и старшая сказала, что вы уехали. - Делаю упор на слове «уехали», отмечая в карте жалобу на тянущую боль.

- Надо же, - хмыкает Эккерт.

- Что бы со мной ни сделали, я не брошу послеоперационных пациентов.

Он на секунду поднимает глаза. Потом уточняет у сестры дозу обезболивающего. Пациент силится улыбнуться, заверяя, что все в норме, хотя не может побороть гримасу боли.

- Нам стоит больше общаться, - произносит Тимур уже тоном легче, бросая на меня взгляд поверх маски. - И желательно не через Ани.

Противный холодок проскальзывает по коже.

- Да, наверное, - отвечаю я, делая вид, что это обыденная реплика.

Пациент переводит взгляд с Эккерта на меня, очевидно пытаясь угадать, как сказанное может относиться к нему.

- Начнем сегодня, - продолжает Тимур ровно, поправляя одеяло на груди больного. - В двенадцать у меня бизнес-ланч. Составишь компанию.

Он бросает на меня еще один взгляд, как точку ставит, и продолжает:

- Ты бы усилила анальгетики или оставила схему как есть?

- Усилила бы. - Поразительно, как быстро Эккерт освоился мне тыкать. - Но с контролем вечером.

- Я согласен. Сделайте, - кивает он медсестре. - На этом пока все, я зайду в обед. - Тимур выходит из последней палаты.

В двенадцать, значит.

Бизнес-ланч.

- Какой молодой хороший доктор, - умиляется наш славный пенсионер. И вновь задает тот же самый вопрос по лечению.

Я качаю головой, присаживаюсь рядом и начинаю повторять слова Тимура.

В вестибюле клиники висит огромный экран, на котором время от времени показывают интервью Эккерта.

Без десяти двенадцать я спускаюсь на первый этаж и слышу его спокойный голос:

- ...хотят работать у нас? Все просто. В «Эккерт-про» нет места хаосу и внутренним конфликтам. Я считаю недопустимым, когда коллеги унижают друг друга или когда выгорание становится нормой. У нас этого нет и не будет. В основе нашей работы - культура уважения и дисциплины. Каждый знает свою зону ответственности, но в любой момент может рассчитывать на поддержку команды...