- Мне не нравится американская страховая система, - чуть повышаю я голос, потому что уже говорил об этом. И снова беру себя в руки: - Я не считаю, что перенять чей-то успешный опыт - это плохо, и что-то мы непременно возьмем у них, но далеко не все. Мы с Романом хотим создать сеть клиник, которым люди смогут доверять.

- Даже звучит смешно.

А что не смешно? Строить по всей стране безвкусные панельки с неудобной планировкой?

- В тех редких случаях, когда государство ошибается или не поспевает, мы будем гибче. Этого достаточно.

- Алёна Евсеева, - произносит отец.

- Да, например, - соглашаюсь я спокойно. - Государство вбухало десятки миллионов, чтобы вырастить специалиста ее уровня, а в итоге мы получили ее бесплатно. Лучше не придумаешь.

- Она не оперирует.

- Пока не оперирует. Зато на примере Евсеевой другие врачи поймут, что «Эккерт-про» не бросает спецов в кризисные моменты. Сколько после этого блестящих, вскормленных государственной сиськой хирургов придет к нам?

- Ты уверен в ней? - виновато вклинивается Роман.

- Мы вместе учились, я ее знаю.

- Иногда такое ощущение, Тимур.… - Ромыч встает, - что у тебя гештальт незакрытый.

Раздаются смешки.

- Она смазливая, Тим, вот в чем дело, - поясняет отец. - Смазливые девчонки идут в мужскую профессию с одной целью. И ты ведешься.

- Ну а что? Попутное закрытие гештальта еще ни один бизнес не испортило, - встревает Олег Иванович, один из друзей отца и частый клиент «Эккерт-про». Он тоже поднимается. - Отстаньте от парня, он большой молодец. Идемте уже к столу, не терпится посмотреть, что для нас приготовила Люсенька.

Народ поспешно осушает стаканы, тушит сигары и тянется к выходу.

- Только ты когда гештальты закрывать будешь, одна просьба, - не унимается отец, - предохраняйся. Чтобы потом не отстегивать алименты.

Ну конечно.

- Ты Эккерт. У всех девиц вокруг - единственная цель.

- Родить от меня. Ты повторяешь это с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. И как видишь, никто от меня еще не родился.

- Ирония - это хорошо. Но не дай бог тебе узнать, каково это, когда умом понимаешь, на что идут твои деньги, а сделать ничего не можешь. Ребенку много ли нужно? В год-два он и не ест толком. Зато его мать и ее ухажеры - ни в чем себе не отказывают. И будешь, как лох, всю жизнь кормить паразитов из-за одной-единственной осечки. Я столько раз говорил Максу: вы там в Думе поставьте верхнюю планку на алименты. Минимум поднимите, черт с ним, пусть этот чмошник вторую работу найдет, но прожиточный минимум выплатит. А просто так платить миллионы, потому что какая-то Дуся-колхозница вовремя подсуетилась, - нечестно.

- Батя верно говорит, Тимур. Я как сумму, определенную судом, увидел, у меня три года вообще не стояло. Можешь записать, кстати, если вы ведете списки уникальных случаев.

И так далее и тому подобное. В общем, добро пожаловать в семью. И да пребудет с нами бог (Безопасного секса. Остальные, полагаю, от нас давно отвернулись).

Алёна

- Тимур Михайлович! - Я вламываюсь в кабинет Эккерта, потому что у нас вопиющая ситуация. Тут же закрываю глаза рукой и отворачиваюсь.

Он стоит у окна без рубашки, крепкий и идеальный, словно оживший силуэт из анатомического атласа.

- Простите, я не смотрю.

Он тяжело вздыхает и произносит лишь:

- Алёна.

Я качаю головой, внезапно сильно затосковав по прошлой работе. Там я тоже пару раз врывалась в мужскую раздевалку, но наши врачи никогда не производили на меня особого впечатления. Их тела были точно такими же, как тела пациентов. Тело и тело. У всех есть кожа, мышечная и жировая ткани...

- У нас пациенты подрались.

- Что?

Через секунду мы вылетаем из кабинета, ТээМ на ходу натягивает верх хирургички.

- В послеоперационной. Кажется, мы совершенно случайно поместили в одну палату бывшего мужа и любовника. Муж очнулся и полез в драку.

- Кошкин, что ли?

- Да.

Эккерт беззвучно ругается.

- Как он с дренажем-то дополз?

- Ну любовь, -- пожимаю я плечами. - Ей и дренажи не помеха.

- Смешно.

Я уже поняла, что Тимур не умеет смеяться, и когда шутка заходит - сообщает об этом вслух.

- По крайней мере так во всех фильмах, которые я смотрела.

Лифт ждать долго, и мы летим к лестнице.

- Почему послали вас сообщить?

- Потому что я ничего не делаю. И мы не знали, где вас искать. Арина побежала в ординаторскую, а Анна Никитична кинулась растаскивать.

- Господи. Охрана что? Вы сами-то не ранены?

- Они оба едва живые, бросьте, какая охрана. Я переживаю, как бы они не прикончили друг друга. Извините, что так вломилась. Нужно было постучать, но я была уверена, что кабинет пустой.

Сестра вручает антисептик, и мы по очереди сбрызгиваем руки. Эккерт заходит в палату первым.

- День добрый, господа! Вы серьезно решили подраться в больнице? - Его тон холоден и отрывист. - Ани, перчатки. Каталку! УЗИ! Здесь массивное кровотечение.

Кошкин корчится на полу, на повязке растекается пятно, и она становится алой за считаные секунды. Видимо, шов разошелся. Санитарки в панике отступают. Его оппонент, бледный как простыня, жмется в угол, прикрываясь подушкой.

- Я его убил? Убил?!

Не успеваю понять, это радость победы или горечь раскаяния, потому что на прикроватном мониторе тревожно скачут цифры давления и сатурации.

- Давление падает, сатурация проседает, - вырывается у меня. И прежде чем осознаю, я прижимаю к ране ладонь, пытаясь остановить кровотечение.

- УЗИ! - вновь командует Тимур, а заполучив переносной аппарат, быстро скользит взглядом по экрану. - Свободная жидкость в брюшной полости, объем большой. Кровит сосуд. - Его голос становится стальным. - Готовьтесь к экстренной лапаротомии!

Господи.

Сестра влетает с каталкой, и мы всей бригадой перекладываем Кошкина. Повязка моментально темнеет. Черт. Черт. Времени нет. Я чуть сильнее прижимаю ладонь, чувствуя жар и липкость.

*****

Каталка с грохотом выкатывается из палаты, медсестры буквально бегут, расчищая дорогу. Кошкин бледнеет на глазах, его губы становятся синюшными. Я продолжаю прижимать повязку, не отрывая взгляда от монитора переносного УЗИ.

Тимур констатирует:

- Давление продолжает падать.

В ушах звенит, сердце колотится. На секунду ловлю встревоженный взгляд Елены у поста.

Эккерт отдает приказы:

- Зал номер два! Экстренная лапаротомия! Две дозы крови первой группы на переливание.

Его спокойствие контрастирует с нашим бегом, и это держит в тонусе.

- Мы не успеем найти Орлова.

- Сама в операционную. Поможешь? Я возьму на себя.

Если он умрет. Морозец по коже.

*****

Спустя два с лишним часа мы заканчиваем операцию и протокол. Вываливаемся в коридор, пропахшие антисептиком и прижженной тканью. Кошкин уже на каталке для перевода в реанимацию: показатели стабилизированы, но он все еще бледен.

- В одиночную палату его! И посадите рядом охранника! Только убедитесь, что охранник с ним не в контрах! Черт его дери! - Последнюю фразу Эккерт буквально рычит.

Я впервые вижу, чтобы он ругался в стенах больницы.

У меня все еще ступор от переизбытка адреналина. Вот вам и клиника по увеличению писюнов. Легкая работенка. Не обремененная лишней ответственностью. Еле с того света вытащили!

- Все отдам за брусничный морс. Два стакана, - выдыхаю я.

- Возьмите и на меня тоже.

Молча пройдя по коридору, мы расходимся по раздевалкам.

Спустя десять минут пьем морс в ординаторской. По-прежнему молча. Эккерт как обычно занимает подоконник, откуда лучший обзор, я украдкой бросаю на него нежные взгляды.

- Что вы хотите мне сказать? - вздыхает он.

- Это была прекрасная работа.

- Спасибо. Надо же. Я польщен.

- Вам спасибо. Мало того, что вы прекрасно сложены, вы еще и ответственный, талантливый хирург.