Воскресенье, шесть вечера. В клинике относительно пусто.

- Да, я и говорю, что окошко на семнадцатое апреля... Раньше все занято... Все анализы можно сдать у нас... Да, если Тимур Михайлович вас возьмет, то на операцию вы попадаете автоматически... Конечно, звоните. До свидания. - Кладу трубку и вздыхаю.

К стойке регистрации, за которой я вкалываю весь день, с улыбкой подходит Денис.

- Я уже десять минут жду, когда ты договоришь. Привет. - Он облокачивается на гладкую поверхность.

- Привет. Все хотят к ТээМу, и желательно завтра.

- Он сейчас мало работает. Тимура затягивает бизнес, а мы теряем хорошего хирурга. Караул! - забавно морщится Дэн.

- Тебе нужен уролог, Денис? - усмехаюсь я. - Есть окошко на семнадцатое...

- Пока нет, - улыбается он, заглядывая в лицо. Глаза у него тоже голубые, однако совсем не такие, как у Эккерта. - Но кто ж знает, что будет через двадцать лет. Мужское здоровье начинает сыпаться незаметно. - Помолчав, Денис хмыкает: - Забавно.

- Что именно?

- Ты тоже зовешь его ТээМ.

- Так за глаза же, - пожимаю я плечами и тоже улыбаюсь.

Телефон вновь звонит. Сегодня я заменяю администратора, поэтому тут же принимаю вызов:

- Клиника «Эккерт-про», здравствуйте, оператор Алёна...

Закончив, опять смотрю на Дениса. Развод оставил у его глаз много маленьких морщинок, которые ему идут. Развод, с ума сойти!

- Тимур раньше работал больше? - спрашиваю я. - Ты считаешь, что бизнес поглощает его.

- Да, намного. Поначалу, когда только открывал клинику, он буквально жил здесь.

- И оперировал чаще?

- Пять дней в неделю оперировал.

- Серьезно?

- Ага. Помню, как он боялся уехать в свою первую командировку... Впрочем, ты до скольких сегодня?

- До восьми, а что?

- Предлагаю поужинать. Я расскажу про времена открытия «Эккерт-про», о первом скандале с соучредителями, о своей жизни. Отвечу на вопросы.

- Любые?

- М-м-м-м, - прищуривается Денис, - смотря сколько выпить. Ладно, шучу. Постараюсь на любые.

Не верится, что он снова свободен. Интересно, почему у него нет детей?

- Так что, Алён?

Безумно хочется согласиться и поболтать с Денисом обо всем на свете. Но я отчетливо помню, как блеснула чернота в глазах Эккерта, когда Комиссаров упомянул о совместном веселье.

И наверное, это к лучшему. Ни плечи Тимура, ни его редкие улыбки не должны меня волновать.

Важно то, что наше свидание с Денисом, скорее всего, станет достоянием общественности. И если, по мнению коллег, я встречаюсь с Эккертом, не стоит ставить пятно на его репутации.

С огромным сожалением произношу:

- Спасибо, Дэн, не могу. У меня свидание.

- Серьезно? - Уголки его губ опускаются.

Скажи я любую другую причину - он бы настаивал.

- Мне жаль. В другой раз пообедаем, хорошо?

*****

Перед сном, лежа в кровати, я откладываю медицинский журнал и беру телефон. Зачем-то открываю контакт Эккерта в мессенджере. Это порыв.

У нас короткая переписка. Обычно от Тимура приходил номер кабинета, где мне нужно появиться в течение минуты. В первый день работы он был настолько вежлив, что добавлял номер этажа, но со второго, видимо, решил, что пора бы и выучить.

Я захожу в его сторис и смотрю несколько фотографий с медконференции.

На одной вижу Александра Игоревича, моего куратора в универе, и немедленно ставлю сердечко! Широчайшей души человек. Увидеть его и лайкнуть - такой же условный рефлекс, как в автомобиле включить поворотник перед поворотом. Следом понимаю, что это сердечко увидит только Тимур. И что свои рефлексы стоило бы при нем попридержать.

Я лихорадочно ищу, как убрать это красное сердце с фотографии... И вдруг прямо под именем «Эккерт» появляется пишущий карандаш.

О нет.

Это что еще значит? Он пишет мне?

Я зажмуриваюсь так, словно это может помочь отмотать время назад.

ТээМ что-то пишет мне в двенадцатом часу ночи.

Долго пишет - я подглядываю одним глазом.

Возможно, он попросит больше никогда не лайкать его сторис.

Как-то неудобно получилось.

Встав с постели, я осторожно откладываю мобильник на стол, забираюсь с ногами в кресло и, затаившись, жду.

Эккерт Т.М.: «Алёна, доброй ночи. И.И. Бессонов - первый пациент клиники, а также ее важный спонсор. Каждый год на свой день рождения он присылает подарок. Завтра утром вам нужно будет получить этот подарок, расписавшись за меня. Отнести в мой кабинет. Вскрыть. Сделать для меня фотографию и вообще рассказать, что там. Приоритет - максимальный».

Я дважды пробегаю сообщение глазами, ощущая раздражение с нотками горечи. Последняя - усиливается. Изо всех сил терплю, но эмоции берут верх. Я просто не могу их больше сдерживать! Поэтому пишу как есть:

«Доброй ночи! Возможно, с этим (безусловно, важным) заданием лучше справится кто-то из администраторов или пиара?»

Эккерт Т.М.:  «Вы».

Гордость трескается и кровоточит. Эккерт не ведет себя как мудак? Ха! Ведет, и еще как. Пусть он не переходит на личности и не оскорбляет. Но унижать ведь можно по-разному?

Пишу: «Чем работа в кофейне хуже той, что я делаю для вас? Почему вы считаете нормой писать мне в половине двенадцатого ночи и требовать сделать какие-то дурацкие фотографии? Решили напомнить мне о моем месте? Так я не забыла. Весь день сегодня просидела на телефоне, расхваливая вас пациентам».

Отправляю!

Что всех всегда в Тимуре отталкивало, так это буквально осязаемое чувство превосходства. Первый курс, лето, экзамен по биологии, Галина Сергеевна Омышева. Эдакое посвящение в студенты. Сдал Омышеву на первом курсе - есть все шансы на диплом. Мы с Мироном не спали неделями, сдавая лабы и готовясь к мясорубке. Эккерт прилетел из Дубая утренним рейсом. Появился весь из себя загорелый в белых шмотках, заглянул в кабинет за тройкой и успел на вечерний рейс обратно. Такая вот сессия.

Он пишет. Потом останавливается. Снова пишет.

Я точно его взбесила.

Плевать.

Эккерт Т.М.: «Алёна, Бессонову почти восемьдесят, он давний друг моей семьи и последние годы слегка не в своем уме. В прошлый раз он подарил мне коробку шоколадных вульв. Очевидно, почему мне бы не хотелось, чтобы пиар-отдел это фотографировал».

Впиваюсь глазами в экран. Обида медленно рассеивается, и я борюсь с улыбкой.

Пишу: «Вам что, не нравятся вульвы?)»

Он читает. Молчит.

Думает?

У меня улыбка уже от уха до уха. Могу вообразить выражение его лица: напряженные желваки, сжатые губы, льдистый блеск глаз... Со стороны, должно быть, может показаться, что мы обсуждаем какую-нибудь медицинскую конференцию.

Когда через пять секунд вновь появляется карандаш, я хохочу.

Эккерт Т.М.: «Шоколадные - нет».

Он явно в бешенстве. Слава богу, я пересела в кресло: обсуждать с Эккертом вульвы, лежа в кровати, было бы как-то слишком.

А так - почти деловая переписка.

Пишу: «С чего вы взяли, что вас не солью я?»

Эккерт Т.М.: «Вам все равно никто не поверит».

Эм... что?

Эккерт Т.М.: «)»

Через секунду его сообщения растворяются, словно их и не было! Я перечитываю свои, теперь идущие подряд, и закипаю от праведной ярости!

Пишу: «Имейте в виду: в следующий раз я успею сделать скрин переписки!»

Эккерт Т.М.: «Я успел в этот. Так вот, подарок поснимайте, мне нужно понимать, за что благодарить. Подойдите творчески».

Кидаюсь удалять, да поздно! У него остался скрин, где отчетливо видно, как я в двенадцать ночи интересуюсь у босса, нравятся ли ему женские органы, приносящие удовольствие.

Александр Игоревич утверждал, что если не на смене, то спать следует ложиться до десяти вечера. И был прав. Глупости, безусловно, можно творить и днем, но все почему-то их делают именно ночами.

Я забираюсь под одеяло и, взяв журнал, возвращаюсь к чтению.

Мудак этот Эккерт. Нормальным людям такие подарки не делают. Мудак и извращенец. Но почему-то я... продолжаю улыбаться.