- Все вам скажи. А как же сюрприз? - самодовольно усмехается он.

Это еще что означает?

Ничего хорошего - это сто процентов.

У меня есть всего две минуты, пока спускаюсь по лестнице, чтобы взять себя в руки. Внутри все ходуном ходит.

Любовь - опасна, она делает людей уязвимыми и жалкими. Не зря я отказывалась от нее так долго. Влюбись я так сильно в восемнадцать, смогла бы вообще пробиться в хирургию? Наверное, за каждым успехом стоит какая-то личная драма.

В кабинете первичного приема толпа: хирург Костя Орлов, уролог Руслан, гинеколог Надежда, две медсестры на подхвате и, собственно, сама пациентка. Руслан вручает карту, и пока я ее читаю, представляет меня.

- Я знаю, кто такая Алёна Евсеева! - перебивает пациентка недовольно. - Я полгода стояла к ней в очереди в больницу «Женского здоровья», но когда очередь подошла, Алёна Андреевна уже уволилась. А я вообще-то дала взятку заведующей, которую мне никто не вернул!

- Я ничего об этом не знаю.

Прекрасно. Надеюсь хотя бы этот долг на меня не повесят?

Стреляю глазами - миловидная женщина, небольшой лишний вес, но не критично. Очень ухоженная, модно одета. Снова в карту: сорок шесть лет, четыре года назад состоялись четвертые роды, которые привели к серьезному пролапсу и цистоцеле, в дальнейшем симптомы усиливались. Как обычно перед походом к врачу тянула до последнего.

- Давайте начнем с главного: какие у вас ожидания от лечения? - присаживаюсь напротив.

- Я хочу... - мешкает она, немного растерявшись. А потом, заулыбавшись, добавляет: - чтобы все стало как у двадцатилетней.

- Понятно. Что ж. Невинность я вам не обещаю - это невозможно. Но с большинством жалоб мы поборемся. Давайте посмотрим, с чем имеем дело.

Некоторое время мы беседуем, после чего я провожу осмотр на кресле, делаю УЗИ, объясняю коллегам и самой пациентке, что в ее ситуации необходимо сделать, чтобы приблизиться к желаемому результату «как у двадцатилетней». Орлов дает некоторые рекомендации по своей части, он хороший хирург.

Предлагаю за одну операцию решить сразу три проблемы:

- Я зафиксирую матку вот таким образом, - схематически рисую на полях в ее карте. Пациенты любит представлять визуально, что их ждет, это дает ясность, а ясность синоним уверенности. - Восстановлю стенки влагалища. Также мы, как верно предложил Константин Евгеньевич, укрепим сетчатым имплантом мышцы тазового дна. Ситуация, признаюсь честно, тяжелая, необходимы комплексные меры. Но шансы хорошие. У меня благоприятная статистика по таким случаям.

- Я вас так искала, - признается она.

- Когда вы готовы лечь на операцию? Ориентировочно - в каком месяце?

- Сейчас.

- Так. Давайте пока займемся анализами, а нам нужно будет еще раз обсудить ваш случай с главным. После увольнения я сама не принимаю решений.

После консилиума мы еще около получаса общаемся с пациенткой, она много рассказывает о себе, своем браке, детях, я даю рекомендации по образу жизни. В конце мы обнимаемся.

Пациенты часто хотят обняться - например, перед наркозом или сразу после, когда особенно тяжело. А еще, когда реабилитация проходит успешно и появляется надежда. Зарождение надежды я люблю особенно сильно. Заходишь в палату и с первого взгляда видишь: все изменилось. Пациент почувствовал первые улучшения, и мыслями он уже не здесь, не с тобой. С семьей на пикнике, с друзьями за праздничным столом или с коллегами на любимой работе. А может даже в постели с мужем? Они уже видят свою будущую, полноценную жизнь.

Я достаточно тактильная, и меня не смущают объятия. Все мои цыплятки на короткий срок становятся близкими людьми.

Забавный факт: с Журавлевой мы обнимались чуть ли не больше всех. Ее боль из-за бездетности была знакома. Вот только мне помочь было невозможно - увы, люди не размножаются почкованием. Рядом с Журавлевой же был чуткий, добрый мужчина.

Когда она отошла от наркоза, я сообщила, что операция прошла успешно, несмотря на то, что продлилась в два раза дольше, чем планировалось. Объяснила, что некоторые моменты невозможно увидеть по УЗИ, и что мы с командой не отступили перед трудностями. Я дала ей полгода на восстановление, после чего разрешила планировать - она заплакала и обняла меня.

Я забыла про ее слезы на следующий день, когда начался прием новых девочек. Когда мне сообщили об иске, я не сразу поняла, о ком речь - она даже не единственная Журавлева в моем потоке.

В моей практике были случаи, которые заканчивались плохо. На комиссии мы разбирали действия пошагово, и даже в этом случае пациенты не имели претензий.

Медийные личности однажды добьются того, что ни один врач не возьмется за их лечение.

*****

Кабинет Романа Михайловича завален коробками, словно он только что переехал. На подоконнике лежат стопки бумаг. Ширма, отгораживающая гинекологическое кресло, собрана. Прием он здесь, очевидно, не ведет.

Сам Роман Михайлович сидит за столом, листает распечатку и хмурится. Когда я вхожу, он поднимает голову нехотя, будто не сам меня позвал.

- Можно?

- Проходите, Алёна Андреевна. Закрывайте дверь.

Жутко-то как!

Я думаю о том, что Тимур принимает в трех кабинетах отсюда, и его присутствие дарит спокойствие.

Тем не менее, пока делаю пять шагов до стола, успеваю разнервничаться. В кресло сажусь уже напряженно, словно студентка на защите диплома. На столе лежит белый лист бумаги. Точно такой же я оставила в кабинете Тимура в субботу, так и не написав сумму моральной компенсации.

Тимур не мог перепоручить столь личное дело брату. Не тот Тимур, с которым мы были близки. Не может быть!

- Я слушаю.

- Да, сейчас, - он откладывает листы. - Нам нужно обсудить организацию вашего направления. Филиал открывается через два месяца, а у меня до сих пор нет финального списка специалистов.

Включаюсь.

- Так, поняла. Список кандидатов почти готов, я уже говорила на эту тему с Тимуром. Михайловичем. И показывала ему список.

- В дальнейшем следует говорить на эту тему со мной, потому что я главврач филиала. Тимур Михайлович не может успевать везде.

- Конечно. Извините.

Он кладет передо мной белый лист и ручку. Сердце замирает. Он сейчас скажет: «Пишите сумму компенсации и уматывайте отсюда». Примерно также было в моей больнице, только без суммы компенсации.

- Рисуйте схему. Как вы видите свое будущее отделение.

Я поднимаю глаза на Романа Михайловича, он внимательно меня разглядывает. Потом вздыхает.

- Алёна Андреевна, вы почему побледнели? Я вас так сильно пугаю?

Хватит уже секретов. Я говорю, как есть:

- Я знаю, что в тягость «Эккерт-про», вы с первого дня меня на дух не переносите. И дело в том, что я никогда не хотела никому навязываться. Все, что было в моих планах - это работать. Безусловно, я не лишена амбиций, и мое эго может показаться раздутым. Но я не выдерживаю столь сильный негатив. Я не хочу портить жизнь в первую очередь Тимуру, а потом и всей клинике. Вы главврач, увольте меня, пожалуйста.

Он выглядит ошеломленным. Причем настолько, что проходит не меньше минуты, прежде, чем отвечает:

- Сдаетесь, значит?

- Нет, не сдаюсь. Это мой сознательный выбор не работать там, где меня ненавидят. И я хочу облегчить Тимуру жизнь, - опускаю глаза.

- Но вы не облегчите ему жизнь, уволившись. Тимур делает большую ставку на успех вашего отделения.

- Не будет проблемой найти замену.

- Боюсь, что будет.

Он кладет передо мной распечатку.

- Знаете, что это за список? - листает. - Очередь к вам на операцию. Недавно вышел ролик, в котором некая Журавлева рассказывает, что «убийца Евсеева преспокойно кромсает женщин в «Эккерт-про».

- Извините. Я проговорилась знакомым, что здесь работаю.

- После этого телефон на ресепшене едва ли не взорвался: женщины звонят со всей страны.

Моргаю.

- Но ведь там тысячи лайков.

- Тысячи лайков от ленивых зевак, для которых день прошел зря без бесполезного клика в интернете. Женщины искали вас, и теперь нашли. Вы их бросите?