— Порядок! — выкрикнула она, угрожающе сверкнув глазами.

Хотя и не без труда, ей все‑таки удалось заставить публику замолчать, после чего допрос свидетеля был продолжен.

Помощник окружного прокурора, горделиво выпятив грудь, смахнул пылинку с лацкана пиджака и снова принялся за Макинтайра:

— И что же с вами было потом? Тот пожал плечами:

— А потом мне сделали операцию на сердце, мне вживили искусственный клапан.

Мессина понимающе кивнул:

— И что теперь?

Наверное, за все время допроса, это был единственный вопрос, на который Джозеф Макинтайр ответил со вздохом облегчения:

— Теперь со мной все в порядке, — он даже сделал попытку улыбнуться. — Мой врач сказал мне, что я смогу прожить еще очень долго, правда, при соблюдении некоторых ограничений, касающихся моего образа жизни.

Помощник окружного прокурора подошел к дубовой перегородке, за которой сидел свидетель, и продолжил задавать вопросы, опершись на нее рукой:

— О каких именно ограничениях вы говорите?

— Мне нельзя злоупотреблять алкоголем, табаком…

Помощник окружного прокурора, словно не удовлетворенный таким ответом, торопливо спросил:

— А как насчет ваших отношений с женщинами?

Макинтайр смущенно улыбнулся и пожал плечами:

— Доктор сказал, что с этим все в порядке, и я могу жить нормальной жизнью.

Такой поворот в ходе разговора вполне устраивал Мессину, потому что он мгновенно попытался увязать поднятую тему с той, что касалась Вирджинии Кристенсен:

— И как же развивались ваши отношения с мисс Кристенсен после операции, господин Макинтайр?

Тот болезненно поморщился:

— Наши отношения закончились, — простодушно ответил он. — Все сразу прекратилось, в один момент.

— Как прекратилось?

— Она меня оставила, ушла.

Помощник окружного прокурора выдержал весьма уместную в этот момент паузу, чтобы публика смогла быстро выстроить собственные версии происшедшего, а затем спросил:

— Мисс Кристенсен объясняла вам, почему она вас так неожиданно оставила?

Свидетель горько улыбнулся:

— Нет, она ничего не говорила. Просто ушла — и все.

— Ну, что ж, — удовлетворенно сказал Мессина, — с тех пор вы встречались?

Макинтайр уныло покачал головой:

— Нет, ни разу. Она как будто навсегда забыла о моем существовании. Это было, наверное, еще хуже, чем то, что пришлось испытывать в то время, когда мы с ней еще были любовниками.

Разговор грозил пойти в совершенно другую сторону, а потому помощник окружного прокурора поторопился вернуть Джозефа Макинтайра к той теме, которая по–настоящему интересовала обвинителя:

— Как вы думаете, почему мисс Вирджиния Кристенсен ушла от вас? Каковы были причины такого поступка?

Джозеф Макинтайр напряженно задумался, прикрыв лицо рукой, и Мейсон, который до сих пор сидел, молчаливо насупившись, понял, что наступил момент, когда он может вмешаться в ход допроса. Он вскочил с места и, вытянув вверх руку, воскликнул:

— Я протестую, ваша честь! Такой вопрос требует от свидетеля умозаключений. Сторона обвинения подталкивает господина Макинтайра к выгодным для нее выводам, а мы должны иметь дело только с фактами.

Судья Кингстон согласно кивнула:

— Возражение защиты поддерживаю, — сказала она. — Господин обвинитель, задавайте вопросы по существу дела.

Недовольно поморщившись, помощник окружного прокурора вынужден был согласиться с судьей:

— Хорошо, ваша честь, — кисло сказал он. — Разрешите продолжить?

— Да, продолжайте.

— Оставим в стороне вопрос о вашем здоровье, — после некоторого раздумья сказал обвинитель. — Сейчас я хотел бы снова вернуться к тем временам, когда вы с Вирджинией Кристенсен были любовниками. Вы сказали, что ваши сексуальные отношения с ней были бурными, интенсивными. Я хотел бы все‑таки более точно знать, какой смысл вы вкладываете в эти слова? Подумайте, не торопитесь. Вы должны точно и конкретно ответить на мой вопрос, от этого зависит судьба мисс Кристенсен.

В зале снова поднялся ропот, что вызвало у судьи Кингстон явное неудовольствие. Она уже было подняла молоток, чтобы застучать по столу, но в этот момент шум, как по команде, прекратился — ведь начиналась самая интересная часть разбирательства, и никому не хотелось пропустить ни слова из таких щекочущих нервы рассказов.

Свидетель наконец обдумал свой ответ и негромко произнес:

— Все это выглядело так, как будто она пыталась довести меня до грани, подтолкнуть к ней. Она всегда проявляла инициативу первой.

Помощник окружного прокурора понимающе наклонил голову и осторожно уточнил:

— Вы не могли бы привести суду какой‑нибудь конкретный пример.

Тяжело дыша, Джозеф Макинтайр обреченно покачал головой и снова принялся вытирать лоб уже наполовину мокрым платком.

— Если вам трудно, можете не отвечать, — попытался облегчить ему задачу помощник окружного прокурора, — но не скрою, меня очень интересует ответ на этот вопрос. В чем мисс Кристенсен проявляла инициативу? Она любила доминировать над мужчинами?

Но Макинтайр уже, очевидно, решился, потому что он успокаивающе поднял руку и, собравшись с мыслями, сказал:

— Для нее секс был игрой, она получала от него удовольствие, но не в обычном смысле, а по–другому. Я сейчас попробую это рассказать, но мне необходимо сосредоточиться.

Помощник окружного прокурора повернулся к сидящим в зале и успокаивающе поднял руки:

— Господа, я попрошу вас не шуметь. От вашего поведения зависит ход судебного процесса. Вопросы, которые мы вынуждены затрагивать в разговоре с мистером Макинтайром, глубоко интимны, а потому вы не должны мешать ему.

Когда публика утихомирилась, помощник окружного прокурора снова повернулся к свидетелю:

— Мистер Макинтайр, можете продолжать.

— Она никогда не позволяла себе потерять контроль над ситуацией, она всегда держала ее в своих руках. Вирджиния всегда говорила, что в постели я должен делать то, что она хочет.

Он умолк, напряженно наморщив лоб.

— Вы не могли бы привести конкретный пример?

Макинтайр выдавливал из себя слова по капле:

— Я попробую… сейчас…

Он надолго задумался, затем произнес:

— За несколько дней до операции она привязала меня к кровати.

В воцарившейся тишине было слышно, как под потолком жужжит муха. Помощник окружного прокурора едва скрывал торжествующую улыбку:

— Мисс Кристенсен использовала при этом наручники? — уточнил он.

— Нет, — поморщившись, сказал Макинтайр, — она… привязала мне руки ремнем.

При этих словах Мейсон вздрогнул, явственно вспомнив самого себя вчерашней ночью.

Зал отреагировал на такое сообщение подобающим образом: тишина взорвалась, сменившись возбужденным гулом. Судья Кингстон мгновенно схватила молоток и грохнула им по столу. Не слишком быстро, но все‑таки публика и репортеры утихли. Журналисты скрипели перьями, торопясь зафиксировать все, сказанное свидетелем. Через несколько часов эти сведения должны были появиться в вечерней прессе, чтобы все, кто не смог попасть на сегодняшнее судебное заседание смогли ознакомиться с шокирующими подробностями.

Мейсон явственно представил себе, как на первой странице местной газеты появится набранный аршинными буквами заголовок: «Подозреваемая в убийстве Лоуренса Максвелла привязывала своих любовников ремнем к кровати». Стараясь унять дрожь в руках, Мейсон вытащил носовой платок и промокнул вспотевшие виски.

Помощник окружного прокурора уцепился за последние слова Джозефа Макинтайра и, проявляя настойчивость, спросил:

— Что она говорила при этом? Мистер Макинтайр, я знаю, что вам тяжело, но эти сведения очень важны для суда. Прошу вас, расскажите обо всем более подробно.

Свидетель сделал болезненную мину на лице и, едва выговаривая слова, произнес:

— Она говорила, что будет трахать меня так, как никто никогда…

Его последние слова утонули в возмущенном гуле шокированной публики. На сей раз ни молоток судьи, ни ее возмущенные возгласы не помогли. Излишне перевозбудившаяся публика считала необходимым высказать все, что она думает по этому поводу. Из зала в адрес Вирджинии Кристенсен полетели грубые оскорбления.