На сиденье рядом с водителем остался лежать плащ. И поэтому водитель был спокоен.

Мейсон отошел от машины. Вокруг была ночь. На горизонте сияли, как рассыпанные щедрой рукой бриллианты, огни города.

Он долго смотрел на это сияние. Его мысли путались, он пытался сосредоточиться, но ему это никак не удавалось.

— Нельзя ли вернуться в город? — спросил Мейсон, садясь в машину.

— Как вам будет угодно, — водитель решил не перечить своему странному попутчику. Он почувствовал, что этот человек одинок и растерян.

— И еще. Не знаете ли вы, где можно взять машину напрокат? — спросил Мейсон.

— Почему не знаю? Знаю. Правда, уже поздновато.

— Так что, я не смогу достать машину?

— Попробуем, — водитель повернул ключ в замке зажигания и его автомобиль, взревев двигателем, резко развернулся на дороге и помчался в город.

— Мне обязательно нужна машина, — произнес Мейсон.

— Найдем, найдем, не беспокойтесь, — ответил водитель, поглядывая на задумчивый профиль своего пассажира.

Формальности по оформлению машины не заняли много времени. И вот уже через полчаса Мейсон сидел за рулем автомобиля.

Мейсон Кэпвелл крепко сжимал руль и вел свою машину дальше и дальше по городу, не понимая, куда и зачем он едет. Вокруг него мелькали огни, реклама, пылали фонари, мелькали желтым огнем светофоры.

Наконец он понял, что попал в район, где раньше никогда не был. Он остановил машину у тротуара и устало опустил голову на руль.

Он так сидел довольно долго и вдруг в лобовое стекло ему постучали.

Мейсон оторвал голову от руля и ничего не понимающим взглядом посмотрел на лицо немолодого полицейского.

— Что‑нибудь случилось, мистер? Вам плохо? Может позвать врача?

Мейсон Кэпвелл ничего не ответил. Он покачал головой.

— Спасибо, все в порядке.

— Тогда извините, а то я подумал, что вас, может, ограбили.

— Нет, меня никто не грабил.

— Тогда хорошо. А то в этом районе это случается часто.

Полицейский еще раз обошел машину, на всякий случай запомнил ее номер и лишь только после этого неспеша удалился.

Мейсон посмотрел на руку, где должны были быть часы.

— Ах, да, — он сокрушенно вздохнул.

«Куда же мне сейчас?» — думал Мейсон, положив голову на руль.

Мейсон огляделся по сторонам, прикидывая, куда нужно ехать.

Наконец, он махнул на все рукой, запустил двигатель и поехал вперед.

Один квартал сменял другой, безжизненные стены домов, какие‑то мусорные баки, корпуса заброшенных заводов. Все казалось безжизненным и пустынным.

А над городом всходила мертвенно–холодная луна, заливая все своим призрачным светом.

И вдруг свет фар его машины высветил из темноты портал небольшого старого неоготического собора.

Мейсон Кэпвелл резко остановил машину и посмотрел в небо на темнеющие силуэты крестов.

И тут он понял — это то, что ему сейчас нужно.

Ему не поможет никто — ни врач, ни друг. Лишь только священник, только он может облегчить его душу. Нужно обратиться к Богу.

И Мейсон с ужасом вспомнил, как давно он уже не был на исповеди, как давно не разговаривал со священником.

«Какой же я после этого верующий? — с горечью подумал он. — Может, поэтому со мной и случаются все эти несчастья? Но тогда бы они случались только со мной, а при чем здесь Марта, при чем здесь дети? За что на меня обрушились эти несчастья?

Мужчина сжал кулаки, потом потряс головой и снова взглянул на руку, где должны были быть часы.

«…Столько смертей? Несчастье должно делать человека чище, просветленнее. А ведь я, Мейсон Кэпвелл, нарушаю одну заповедь за другой».

Он выбрался из машины.

И медленно, тяжело ступая, стал подниматься по высоким ступеням, залитым серебристым лунным светом. Ступени были очень старыми, истоптанными тысячами прихожан.

«Сколько людей приходило сюда со своими бедами и несчастьями, горестями? И каждый из них надеялся и даже, быть может, находил успокоение, — думал Мейсон Кэпвелл. — Конечно находил, и я сейчас найду успокоение».

Его шаги гулко разносились под сводами пустынной галереи. Наконец, его рука нащупала тяжелое бронзовое кольцо и он, привалясь к двери, медленно толкнул ее.

Дверь со скрипом отворилась, и он увидел перед собой огромное распятие над алтарем. Вокруг распятия мерцало несколько свечей, и их живой теплый свет согревал душу и манил к себе.

Но Мейсон не нашел в себе сил дойти до алтаря. Он преклонил колено возле самого входа и осенил себя крестным знамением.

«Господи, спаси и помоги», — беззвучно зашептал молитву Мейсон Кэпвелл.

Но даже после молитвы он не посчитал себя достойным даже приблизиться к алтарю. Он стоял на коленях в проходе, закрывая лицо ладонями, и уже в который раз повторял слова молитвы.

Он обращался к Богу, прося о помощи.

Мейсон Кэпвелл шептал и шептал слова молитвы, изредка бросая взгляд на трепещущие огоньки свечи.

«Господи, помоги и спаси меня, спаси Марту, спаси детей, ведь я грешен, и я это знаю. Я каюсь в своих грехах и обещаю стать лучше, обещаю не нарушать твои заповеди, обещаю быть хорошим человеком».

Он исступленно, уже не вникая в смысл, бормотал слова.

Его мысли уносились куда‑то далеко.

Он вдруг увидел себя маленьким мальчиком, которого впервые привели к причастию.

Он вспомнил своих родителей и только сейчас понял, насколько уже немолод и как много пережил в своей жизни, и как много дорогих ему людей ушли в иной мир.

«Господи, прости меня еще и за то, что я давно не был на кладбище, за то, что я давно не навещал могилы своих близких, забыл о них, как бы вычеркнул из своей жизни».

По широкому проходу центрального нефа, тяжело ступая, шел очень старый священник. Его седые волосы казались серебряным нимбом над большой головой. Пальцы неспешно перебирали четки.

Мейсон Кэпвелл склонился еще ниже перед священником. Тот, подойдя к нему, несколько мгновений смотрел на кающегося грешника, потом положил свою тяжелую ладонь на плечо.

— Сын мой, у тебя какая‑то беда? — немного скрипучим голосом спросил священнослужитель.

— Да, да, святой отец, я грешен.

— Излей свою душу в молитве, излей, покайся, и Бог, возможно, простит тебя, поможет.

— Думаете, поможет?

— Да, он всемилостив, он прощает всем, — проскрипел где‑то над головой Мейсона Кэпвелла старческий голос. — Но он прощает только тех, кто покаялся в совершенных грехах, искренне и честно.

— Искренне и честно, — повторил слова священника Мейсон Кэпвелл.

— Может быть, ты хочешь исповедоваться, сын мой? — спросил священник.

Мейсон Кэпвелл задумался. Он не мог сразу же признаться во всех своих грехах.

— Нет, святой отец, простите меня, я еще не готов к исповеди.

— Бог тебя простит, сын мой.

— Я не достоин, — поправился Мейсон Кэпвелл.

— Здесь, в храме, нет достойных и недостойных, нет избранных и отверженных, здесь все равны. Мы все перед Богом одинаковы — и старые и молодые, и мудрые, и глупые. Мы все равны, потому что Бог для всех один, он всемогущ.

— Я хочу верить.

— Так что же тебе мешает?

— Я и сам не знаю.

— А ты подумай, спроси у себя.

— Хорошо.

Гулко прозвучали тяжелые шаги старого священника. Мейсону даже показалось, что он слышит дыхание старика.

Священник отошел к алтарю и припал на колени. Они начали молиться вместе.

На душе у Мейсона становилось спокойнее и светлее. Казалось, он обретает умиротворение, мысли уже не разлетались в разные стороны, они нанизывались одна на одну и были ясными и понятными. Мейсон Кэпвелл задавал сам себе вопросы и тут же находил ответ. Ему показалось, что кто‑то незримый и могущественный подсказывает и подсказывает их, шепчет на ухо.

И Мейсон продолжал молиться, не успевая изумляться тем изменениям, которые происходят с ним.

Наконец, старый священник тяжело поднялся с колен, вновь осенил себя крестным знамением, обернулся и в мерцающем свете алтаря двинулся к Мейсону Кэпвеллу.