— Нет, только тебе, сейчас. И то до последнего момента я думала, что не смогу признаться.

— А адвокату? Что ты сказала адвокату?

— Я солгала! — закричала Марта. — Я солгала всем: мужу, адвокату, в церкви. Я говорю правду только тебе, Мейсон.

— Спасибо тебе, Марта. Спасибо за то, что ты веришь мне.

— Я пыталась обмануть саму себя, но из этого ничего не получилось. Поэтому я хотела умереть.

Женщина безудержно рыдала.

— Я виновата во всем. Только я.

— Марта, ты ни в чем не виновата. Абсолютно. Ты не могла его спасти. Я в этом уверен.

— Но ты же не держал его в руках.

— Даже если бы я держал его в руках, — настаивал Мейсон, — это все равно не спасло бы его.

— Нет! Ты не знаешь, — выкрикивала женщина, — он такой крохотный и легкий. Его так легко было держать.

Она вскинула глаза к небу.

— Господи Иисусе! Господи Иисусе! — запричитала она, — я убила своего ребенка и даже на исповеди не призналась в этом.

— Ты ни в чем не виновата. Успокойся, Марта, ты ничем не могла ему помочь.

А женщина все продолжала причитать, словно не слыша слов утешения.

— Я убила своего ребенка.

Наконец, Мейсон, понял, что нужно начать с другой стороны, по–другому попытаться убедить Марту, успокоить ее.

— Конечно, ты виновата! Ты виновата! — громко закричал он.

Марта вздрогнула и, широко открыв глаза, посмотрела на Мейсона.

Он немного спокойнее произнес:

— Да, Марта, ты виновата. Господь дал тебе ребенка и ты должна была его беречь, но ты этого не сделала и поэтому ты виновата. Ты не смогла его уберечь.

Тут временное успокоение кончилось, это был словно болевой шок. От слов Мейсона женщина разрыдалась еще сильнее, теперь уже ничто не могло остановить ее. Она раскачивалась из стороны в сторону, обхватив голову руками.

— Я убила своего ребенка, я не уберегла его. Господи Иисусе! И даже ты, Мейсон, укоряешь меня в этом.

Мейсон распахнул дверцу и выскочил из машины. Он не находил себе места.

— О, дьявол! — кричал он, глядя в темное небо, на котором не было ни одной звезды. — Что делать? Это я, я все испортил. Я испортил все, что смог создать такими усилиями.

Он затравленно оглядывался по сторонам в поисках помощи.

Но улица была абсолютно пустынна. Только в конце тупика Мейсон увидел ярко освещенную фонарем стену с какими‑то странными надписями.

Его осенило. Он бросился к багажнику автомобиля, распахнул его и вытащил блестящий тяжелый металлический кейс Ричарда Гордона, затем распахнул дверцу машины.

— Выходи! Выходи отсюда!

Марта, не понимая в чем дело, плакала.

— Мать Мария! Спаси меня, прости мой страшный грех! Это я не уберегла своего сына.

Мейсон отстегнул ремень безопасности и прямо‑таки вытащил рыдающую Марту из машины. Придерживая ногой кейс, он распахнул заднюю дверцу и затолкал Марту на заднее сиденье.

— Сиди тут. Тут будет лучше. Ты все поймешь.

Марта непонимающе смотрела на Мейсона, причитания ее немного стихли. Он застегнул на ней ремень безопасности.

— Сиди здесь.

— Господи Иисусе, — повторяла Марта, — ты мой единственный свидетель. И ты осудишь меня, потому что знаешь, это я не уберегла своего сына.

Мейсон положил Марте на колени сверкающий кейс.

— Держи, держи его. Это твой ребенок.

— Он не похож на ребенка! Он холодный! — вскричала женщина.

— Держи! Это твой последний шанс оправдаться. Держи его крепко, так как держала Робби, даже крепче.

Марта ничего не понимала, но вцепилась руками в кейс, прижала его к себе изо всех сил, словно это и в самом деле был ее Робби, и она должна была его снасти. Суставы ее побелели от напряжения.

— Представь себе, что это твой ребенок, — шепотом сказал Мейсон, — это твой шанс оправдаться перед собой и перед господом Богом. Ты должна удержать его во что бы то ни стало.

До Марты, наконец, дошло, чего добивается от нее Мейсон. Она согласно кивнула головой. А мужчина осторожно отступил от нее, словно опасаясь, что Марта передумает и вновь забьется в истерике.

По лицо Марты сделалось суровым и жестким, а ладонью медленно провела по блестящей поверхности кейса. Сквозь слезы она видела свое отражение в изогнутых блестящих ободках.

Мейсон решительно захлопнул заднюю дверцу, сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. Потом, спохватившись, пристегнул свой ремень безопасности и включил скорость.

Слегка повернув голову, он сказал:

— Постарайся спасти своего сына во что бы то ни стало.

Больше он не смотрел на нее, только слышал ее всхлипывания.

Мейсон включил фары — в ярком свете вспыхнула далекая бетонная стена, на ней засветились люминесцентные надписи.

Мейсон рванул машину вперед, она понеслась, набирая скорость. Стрелка спидометра ползла вправо…

— Ты должна его удержать. Ты должна спасти своего ребенка. Бог даст тебе силы для этого. Держи его крепче.

Марта целовала холодный металл, прижимаясь к нему пересохшими от волнения губами.

— Матерь божья, дай мне силы спасти моего Робби. Дай мне силы.

Она до боли в пальцах прижимала к себе холодный металл кейса. Ей казалось, что ее пальцы проникают сквозь железо, срастаются с ним. Это была смертельная хватка, смертельные объятия.

— Держи крепче! — кричал Мейсон, — Бог даст тебе силы. Смотри на спидометр! Семьдесят миль! Это достаточная скорость, чтобы смоделировать катастрофу «боинга».

Под колеса машины летели обрывки газет, вспыхивали в свете фар и исчезали подхваченные ветром.

Стена стремительно приближалась. Мейсон уже мог разобрать буквы надписей.

— Держи как можно крепче!

Голос его потонул в грохоте и лязге металла…

Напрочь вылетело ветровое стекло, капот сплющился, переднее колесо отвалилось и покатилось по улице…

Марта даже не успела сообразить, каким образом металлический кейс вырвался из ее рук и, чуть не задев голову Мейсона, ударился о бетонную стену и упал на смятый капот автомобиля…

Повалил пар…

Мейсон лежал головой на руле. На его сжатые в кулаки пальцы текла кровь из разбитого лба.

— Я вновь не удержала его, — прошептала Марта и потеряла сознание…

В сознание Марта пришла уже лежа на больничной каталке. Она не могла видеть, как по коридору, расталкивая медперсонал, мчался мистер Лоуренс.

— Где? Где она?

— Там, — испуганно показывали доктора в конец коридора.

Двое санитаров медленно вкатывали Марту Синклер в палату. Мистер Лоуренс остановил, склонился и принялся расспрашивать женщину.

— Что случилось? Вы можете мне объяснить? Я — адвокат. Моя фамилия — Лоуренс. Я занимаюсь авиакатастрофой. Я друг мистера Кэпвелла. Что случилось?

— Он жив? Что с ним? — прошептала Марта Синклер.

— С ним все в порядке. Он в палате. Я только что у него был. Что случилось? Объясните мне.

— Мы с мистером Кэпвеллом долго ездили по городу, накупили подарков.

— Кому? — поинтересовался мистер Лоуренс.

— Как это кому? Я купила подарки своему сыну, а мистер Кэпвелл купил подарки своей Мэри.

— Кому? Кому? — склонившись еще ниже, переспросил адвокат.

— Я своему Робби, а он — своей Мэри.

— Но ведь они мертвы! — воскликнул мистер Лоуренс.

— Ну и что? Мы все равно решили купить подарки для мертвых. Дарить всегда приятно, к тому же мы увидели счастливого мужчину, счастливого только тем, что он нес подарки, — сбивчиво объяснила женщина.

— Да вы оба сумасшедшие, — обрадованно воскликнул мистер Лоуренс, — вы настоящие психи!

— Мы… Мы думали, что мы… привидения, а не психи.

— Это одно и то же, — еще больше обрадовался мистер Лоуренс.

Он уже продумывал, что он скажет, требуя увеличить сумму компенсаций и, соответственно, предвкушал увеличение своего гонорара. Казалось, даже стекла его очков радостно засверкали.

— А что было потом? — вновь склонился он над женщиной, — почему вы врезались в стену?

— Потом? Потом, я призналась во всем мистеру Кэпвеллу. И он решил доказать мне, что я не виновна.