На оглашение вердикта собралась целая толпа, представить которую в иное время было бы невозможно. Зеваки и бомонд, нищие и банкиры, воры и стражники набили зал так, что он едва не трещал по швам. Великосветские дамы, желающие пощекотать нервы созерцанием душегуба, обмахивались веерами, в которых не было настоящей нужды — почти все адепты Аэри явились сюда и обеспечивали свежий ветерок.

Когда закованного в железо Киннипера поволокли наружу, мать убитых им близнецов пробилась к выходу и плюнула ему в глаза. И я в тот момент испытала странное удовлетворение — словно сделала это сама.

Дей Киннипер имел от рождения гораздо больше, чем большинство людей в этом мире. Титул, пусть и не громкий. Дар, хоть и не выдающийся. Достаточно денег, чтобы не скоблить залитые рвотой и пивом полы или таскать огромные тюки в порту. У него была семья, которая перестала ходить на процессы после первой же его речи в защиту, полной самолюбования и злобы. Он не болел неизлечимым недугом, не страдал от телесного уродства и даже не был чудовищно глуп.

Но он никак не мог смириться с тем, что не стоит в центре мира.

И теперь проведёт остаток дней там, где жадность его и гордыня не смогут никому навредить.

ߜߡߜ

— Я не выучу это никогда в жизни, — вдруг оповестила нас Бетель и повалилась на спинку кресла без сил.

Все поверхности гостиной «Лавандового бриза» были завалены бумагой. Пыльные фолианты с застёжками на обложках из кожи; малые, средние и огромные свитки, которые вечно раскатывались на половину комнаты, стоило от них отвлечься; кипы листов, что должны были становиться меньше по мере зубрёжки, но парадоксальным образом увеличивались. Мы с трудом находили место, чтобы приткнуться самим, и ютились, кто где мог.

— Фыуфишь, — голос Эрезы звучал невнятно из-за зажатого в зубах запасного пера. — Ты и ф прошвом году так говорива.

— В прошлом году такого не было… — Теперь аэритка улеглась лицом в россыпь конспектов. Листок на краю подлетел, когда она выдохнула. — Зачем мне вообще знать семь стадий преобразования воды в горючий газ, если достаточно знать две: вода и горючий газ!

— Слишком много жалоб, — заметила Нарелия из дальнего угла. Только поскрипывание пера, да редкие комментарии и не давали забыть о том, что она там. — У меня уже уши вянут.

Бетель чуть заметно сощурилась — и стопка карточек перед игниткой рассыпалась в воздух.

— Эй!

— Никакого огня! — взревела Эреза диким голосом. Перо выпало на пол, она прижала какой-то древний том к груди, будто дитя. — Чтоб ни единой искры!

У меня к этой минуте до того затекли ноги от сидения на полу, что я уже сомневалась, смогу ли ходить как раньше. Закорючки Высоких рун на добром десятке листов с каждой пробой всё меньше напоминали оригинал и всё больше — детские каляки. А должно быть наоборот…

— Может, есть обходной путь? — спросила я в никуда. — Подкуп, запугивание, шантаж.

— Я могу обеспечить шантаж, — мигом оживилась Бетель.

— С меня запугивание, — отозвалась Нарелия, не отрываясь от своих карточек.

— А я как раз искала повод запустить руки в семейную казну де Бласов, так что подкуп — дело решённое.

Эреза перелистнула ещё несколько страниц перед тем, как поднять взгляд и столкнуться с тремя парами нездорово горящих глаз.

— Вы же это не всерьёз, я надеюсь? — с подозрением сказала она. — Предлагаю сделать перерыв.

Во время декады экзаменационных испытаний я почти не проводила времени в «Терракотовых холмах», возвращалась крадущимся шагом лишь за полночь и убегала с рассветом, а то и вовсе умудрялась заснуть с какой-нибудь «Классической пиромантией» под щекой. Здесь вовсе не стало хуже, напротив, я совсем сроднилась с этим уютным коттеджем и была бы не против остаться в нём навсегда.

Проблема была в другом.

Стоило мне увидеть лорда Морнайта хотя бы мельком, как все науки, что удавалось впихнуть в голову за день, начисто из неё вылетали. А иногда и видеть не нужно было. Достаточно уловить шлейф ароматической эссенции или заметить приготовленные к завтраку приборы — и вшу-у-у-у-х, разум так чист, что аж поскрипывает.

Думать о каких-то там расчётах вещества в эликсирах становилось решительно невозможно, а это могло стоить мне не только перевода на следующий курс. Леди Лоденрой, сама великая мастерица по части алхимии, очень любила заставлять адептов пригубить их творения. Ничего смертельного нам до пятого курса в руки не давали, понятное дело, но последствия всё равно служили наукой для всех недоучек: от временного позеленения до впадения в летаргический сон на пару месяцев.

Так что я, как могла, избегала человека, к которому обращалась мыслями при любой возможности. Но полностью избежать столкновений не удавалось.

— О, — сказала я, однажды ночью обнаружив, что в столовой меня поджидал не только накрытый салфетками ужин, но и лорд-декан. Он как раз подогревал длинное блюдо с запечённой до хрустящей корочки перепёлкой.

— О, — сказал лорд Морнайт в то же самое мгновение.

Он отвлёкся, и перепёлка едва не стала уж слишком хрустящей.

Разгоняя ладонью дымок, я присела на учтиво отодвинутый стул. Голод, что притащил меня сюда в три часа пополуночи, стыдливо поджал хвост и спрятался в конуру. Его место заняло приятное волнение, столь вредоносное для учёбы и спокойного сна.

— Снова работали допоздна? — спросила я, украдкой бросая взгляды на мужчину перед собой.

Едва ли он думал застать кого-то на ногах в такой час, так что привычная тщательность туалета была нарушена. Без камзола, жилета и даже шейного платка, со взъерошенными волосами и закатанными до середины предплечья рукавами лорд Морнайт внушал желание перемахнуть через стол, да прямиком к нему на колени. Две верхние пуговицы рубашки тончайшего полотна были расстёгнуты, и очертания ключиц волей-неволей притягивали взгляд.

Леди такого испытывать не положено. Всё телесное лежит для неё за гранью приличий, даже заглядывать за которую — ужасное падение нравов. Ни одна аристократка в жизни не признается, что мужское тело способно лишить её самообладания. Браки заключаются по расчёту, дети родятся из чувства долга, а прогулки мужей по весёлым домам обходятся возвышенным молчанием. И то, что к возлюбленному можно питать не только духовное влечение, хранится в строжайшей тайне от всего света.

Вслух я об этом тоже не скажу, но про себя уже примирилась с тем, что настоящей леди никогда не стану.

— Да, в последнее время прибавилось дел, — загадочно ответил он. С сомнением посмотрел на меня: — Вы хорошо себя чувствуете? Щёки так и пылают.

— Всё в порядке, — пробубнила я, поскорее запихивая в рот кубики тушёного пастернака и свиной грудинки.

— Учёба важна, но не стоит так обременять себя, — продолжал лорд Морнайт, не замечая, что вгоняет меня в краску ещё больше, — уверен, что вы без проблем убедите четырёх из пяти экзаменаторов в том, что готовы перейти на следующую ступень.

— Ум-гму.

— В конце-то концов, — сказал он и хитро сощурился, — всегда есть подкуп, запугивание и шантаж.

ߜߡߜ

— Предупреждаю: лучше не заходи туда, — сказала Нарелия, когда мы столкнулись на дорожке «Терракотовых холмов» следующим утром.

— Что? Почему?

— Я всё сказала. — Она сделала большие глаза и поспешила дальше, даже не думая задерживаться.

Что ж, мало ли, какая муха её укусила.

Осторожности ради я сперва лишь приоткрыла дверь и прислушалась. Из гостиной доносились неясные голоса, но разобрать, о чём речь, было решительно невозможно. Пожав плечами, я вошла — ещё не понимая, на что себя обрекаю.

Бетель лежала свёрнутым клубком в кресле, прямо как кошка, с лицом до того несчастным, что я сразу же всполошилась. Из всех нас она меньше всего была склонна грустить, тем более, по пустякам. Эреза тихонько гладила её по волосам. И судя по тому, что территка до сих пор одета в домашний халат, занимается она этим с самого пробуждения.

— Что случилось?

— Тяжёлый случай, — вздохнула Эреза.