— Благодарю вас, мистер Шерман. — Старый профессор с достоинством наклонил седую голову.

— Не спешите меня благодарить. Постараются — не значит непременно помогут. Уж не принимаете ли вы меня и впрямь за всемогущего пришельца, готового в любую минуту высадить внеземной десант? Будь все так легко… Нет, профессор. Здесь, напротив, все очень сложно, а потому рассчитывайте в основном на себя.

— Я всегда рассчитывал на себя. Перемена в знаке тут ничего не прибавит и не убавит… Но есть человек, на которого я могу положиться полностью. Человек, способный оказать мне реальную поддержку, обладающий немалым влиянием. Я говорю о Диане.

— Диана?! — встрепенулась Ника. — Но ведь… Она осеклась и умолкла. Профессор посмотрел на нее с улыбкой:

— Да, Диана, мой друг, мой соратник. У нас бывают столкновения, споры, но все это до принятия мной решения. Помните — «это моя страна, права она или нет»? И я прекрасно знаю, как относилась Диана к проекту «Мельница». Она заплатила цену, которую приходится платить женщине, если она женщина, а не кукла. Я знаю и то, как она отнесется к известию о крушении проекта… И она поможет мне.

— Я рад, что вы не одиноки. — Шерман протянул Виктору Генриховичу руку, и тот пожал ее.

— Займемся деталями вашего отъезда…

Тон профессора изменился, и на какое-то мгновение Нике показалось, что перед ней прежний Довгер… Но нет. «Тот, кто соприкоснется с этой правдой, уже не будет прежним»… Довгер соприкоснулся не с правдой о Силе, но с самой Силой.

«Я видел собственную смерть…»

«А в таверне, в бокалах немного вина, и в угасших сердцах еще меньше надежды, и нет чаши, однажды испитой до дна, и ничто не бывает под луною, как прежде»…

Песня летела над Веной, над золотым Штраусом, над золотым шаром Сецессиона. Далекая, она достигала дома Рольфа Pay на излете, и Pay приходилось прислушиваться, хотя он стоял у открытого окна.

— «Нет чаши, однажды испитой до дна», — повторил он в ритме уличного певца. — Каково, Йохан? Кто это сочинил? Не удивлюсь, если автор никому не известен. Это песня Вены, она не разгадана, как Вена, и так же прекрасна.

— Это так, Рольф, — согласился Фолкмер, наливая «Баллантайн» в свою опустевшую рюмку, — но я был бы тебе весьма благодарен, если бы ты закрыл окно. Все-таки сегодня прохладно.

Pay выполнил просьбу и обернулся.

— Словом, Йохан, последнее сообщение Каспера двусмысленным не назовешь…

— Оно туманно, — заметил Фолкмер.

— Это из-за спешки… Но главное совершенно ясно. Проект закрыт, с ним все кончено. Материальная основа исчезла. Единственное, что нам теперь остается, — подумать, как быть дальше.

— Да. — Фолкмер пригубил шотландское виски. — Весь мир нам не достался. Утешает то, что он не достался и Довгеру…

— Что сожалеть о мире? — сказал Pay с улыбкой. — Если игра заканчивается, она заканчивается. Не всегда удается выиграть, и вовсе не это меня беспокоит, а другое. Насколько серьезны угрозы твоего таинственного Шермана?

— Угрозы покончить с делом Клейна в Штернбурге?

— Не просто покончить, а так, чтобы подставить нас.

Фолкмер задумчиво повертел в руках рюмку:

— Не могу ответить сколь-нибудь однозначно, Рольф. Да ведь ты и не ждешь от меня однозначного ответа?

— Конечно, но это ты с ним говорил, а не я.

— Да… Я не знаю, Рольф. Если тебя интересуют мои впечатления…

— Именно они, — подтвердил Pay.

— Понятно, что он был нацелен на проект «Мельница». Но вот намерен ли он также заняться Клейном и нами… Клейном — возможно, а что касается нас… Я не хитрил с ним, я выполнял обязательства, и не моя вина… Ну ладно, моя, но он должен понять! У меня сложилось мнение, что он профессионал. Вряд ли профессионал озаботится личной местью. Но это все пустопорожние спекуляции. Мы даже не знаем, жив ли он.

— Надежнее считать, что жив и опасен, — произнес Pay и взял со стола бутылку. — Не он, так его друзья. Исходя из этого, что ты предлагаешь?

— Гм… — Фолкнер покачал головой. — Осталось у нас что-нибудь от оперативного фонда?

— Кое-что есть, — кивнул Pay. Он налил себе немного «Баллантайна» и вернул бутылку на стол.

— Но на дворец в сказочной стране уже не хватит?

— Нет, — усмехнулся Pay. — На дворец — нет… А на то, чтобы поначалу обосноваться в сказочной стране, — пожалуй… Потом мы как-нибудь заработаем и на дворец.

— Не сомневаюсь. — Фолкнер отсалютовал рюмкой. — Ты начинаешь смотреть на вещи совсем как я, а это многое обещает… Итак, мои предложения. Без шума создать в некоей сказочной стране финансовую базу, такую, чтобы потихоньку работала на нас автоматически, но самим туда не торопиться. Подготовить коридоры, документы и прочее — мгновенного действия. И очень внимательно присматривать за Клейном. Если в тишине хоть одна муха пролетит — все, нас здесь уже нет. А если, как я надеюсь, не пролетит, мы ничего не теряем. Сказочная страна может пригодиться и для другого, если выбирать ее с умом.

— Я и сам думал о чем-то похожем, — признался Pay. — Это все твои идеи?

— Это верхушка айсберга… Но начинать нужно сегодня, сейчас. Учитывая наши обстоятельства, мы и так опоздали. — Фолкнер вздохнул. — И все-таки жаль «Мельницу». Замысел был неплох, а воплощение — вполне занятным. Мы могли бы заработать на документальном бестселлере об этой операции. Исключительные права на экранизацию и все такое.

— «И целого мира мало», — процитировал Pay название кинофильма о Джеймсе Бонде.

— В этом роде. Но возиться с целым миром — это как-то уж очень связывает, ты не находишь, Рольф? А то так раздуешься от собственного величия, что перестанешь ценить простые радости.

— Наоми, Клаудиа?

— Да, конечно… И хорошее виски мне больше нравится в бутылке, а не в цистерне. Так что вместо того чтобы хандрить…

— Разве я хандрю? — удивился Pay.

В ответ Фолкнер посмотрел на него так, словно собрался иронично изречь какую-то древнюю мудрость, может быть, даже в духе Экклезиаста, но почему-то передумал, и мудрость осталась неизреченной.

Ника поставила видеокассету, и вечные «Битлз» в который раз отправились в свое Волшебное Таинственное Путешествие. Поглядывая в сторону кухни, где колдовал изгнавший ее оттуда Шерман, она разлила по бокалам белое вино, закурила, устроилась на диване. Она наслаждалась поистине странный чувством безопасности в собственной квартире, утраченным и вновь обретенным. Это было как возвращение после слишком долгого отсутствия.

Угадать все компоненты принесенного Шернаном блюда Ника не сумела бы, даже если бы и попыталась. Как он покупал их, она тоже не видела, ждала в машине. Кажется, там был сыр… Да, сыр — наверняка, и еще что-то воздушное, тающее на языке. Шерман кормил ее с рук, и пели «Битлз», и на Нику НИКТО НЕ СМОТРЕЛ — извне.

Краем своего бокала она прикоснулась к бокалу Шермана.

— Голова совсем пустая, — пожаловалась она. — Не могу придумать, за что мы выпьем… Вернее, не могу выбрать, так много всего… Выбери ты.

— Что тут выбирать, — возмутился Шерман. — Разве не очевидно, что за мои поварские таланты?

— Да, — улыбнулась Ника, — это да… — Она отпила немного вина из бокала. — Джон, — произнесла она с нежностью и тревогой, — Джон… Неужели я никогда не узнаю, кто ты?

— Ты знаешь, кто я, Ника. Мы достаточно пережили вместе, чтобы узнать.

Шерман чуть сжал плечо Ники, и этого жеста оказалось довольно — она защебетала о другом:

— А как, должно быть, трясется бедняга Фолкмер! Ну и здорово досталось ему от Дианы….. Когда нам профессор рассказывал на аэродроме и я его представила привязанного голым к кушетке… Сильно! Знаешь, хоть он и прохиндей, мне его жалко. Вечно теперь будет бояться, как бы ты не выдал его Клейну…

— Я его не выдам, — засмеялся Шерман, — но не хочешь ли ты, чтобы я слетал в Вену и успокоил его?

— Нет. — Ника обняла Шермана, прильнула к нему. — Такого подарка он не заслужил. А вот Штернбург… Можно ведь раздавить это гадючье гнездо и не трогая Фолкнера.