— Далась тебе эта чертова книга! — Зимин увлек Марину в комнату, насильно усадил в кресло, налил полбокала «Джека Даниэльса».

— Виски настоящее, из Лондона привез. Выпей и вернись на грешную землю, а я пойду переоденусь.

Он скрылся в ванной, потом перебрался оттуда в спальню. Марина пила виски небольшими глотками, кашляла, снова пила. Когда бокал опустел, она налила себе еще, прикончила вторую дозу, нашла сигареты Игоря и закурила. Ей стало значительно легче — сознание просветлело, нервы частично успокоились, умерили свой яростный бунт.

Зимин возвратился в мягких серых брюках и белом университетском джемпере.

— Ну вот, ты похожа на человека, — одобрительно заметил он. — Рассказывай, что стряслось.

— Покажи книгу, — упрямо потребовала Марина.

— Если это так важно… — Игорь пожал плечами.

Подойдя к шкафу, где на полках громоздились толстые тетради и солидные научные труды, он осторожно извлек увесистый фолиант и передал его девушке.

— Германия, шестнадцатый век, — прокомментировал он. — Спорная рукопись некоего Иоганна Гетца…

— Да, это она, — сказала Марина, разглядывая потускневшее тиснение на кожаном переплете.

— Что значит «она»? Объясни ты толком…

Игорь засунул рукопись обратно в шкаф и плюхнулся в кресло.

— Объяснить толком нелегко, — вздохнула девушка. — Мне и самой не все понятно. Только из-за этой книги… Я так думаю, что из-за нее… Убили человека…

— Профессора Стрельникова?!

— Что? Господи, нет… Отец умер от инфаркта… Знаешь что, налей-ка мне еще виски, а я расскажу, как сумею…

Рассказ Марины продолжался без малого час, хотя она и старалась быть краткой и пропускать несущественные, по ее мнению, подробности. Зимин слушал не перебивая и все больше мрачнел. Когда она закончила, он сказал:

— Трудно поверить во все это.

— Спорить и доказывать не буду, слишком устала…

— Ты не поняла. Кто-то когда-то изрек: «Есть истории настолько странные, что в них трудно поверить. Но нет историй настолько странных, чтобы они не могли произойти» Конечно, я верю тебе… Но что же нам теперь делать?

— Не знаю, — обреченно произнесла Марина. — Я боюсь. Они могут явиться сюда.

— Не думаю.

— Почему?

— Потому что им нужна рукопись, так? Если бы они знали, что профессор отдал ее мне, пришли бы за ней сразу, нет?

— Наверное, да… Но они ведь не прекратят поисков! Нашли же они как-то того человека, Шатилова. А он просто проезжал мимо, вытащил меня из машины после аварии… Нашли в десятимиллионном городе!

— Гм… — Игорь задумался. — Может быть, мы с тобой неверно интерпретируем события. Кто знает… С нашей точки зрения, это выглядит так, а в действительности, возможно, совсем иначе… У нас слишком мало данных.

— Игорь, труп с пулей в голове одинаково выглядит с любой точки зрения.

— Не согласен. Это могла быть инсценировка… Ты хоть дотрагивалась до этого трупа? Нет, конечно. Но если убийство и настоящее, нам неизвестны истоки, а это важнее всего. Но гадать тут, увы, бесполезно…

— А как к тебе попала рукопись? Конкретно, как?

Зимин вытряхнул сигарету из пачки и стал рассеянно вертеть ее в руках:

— Профессор приехал поздно вечером, да что там — ночь уже была… Очень взволнованный, даже какой-то потерянный… Мы беседовали почти до утра. Он долго рассказывал мне о рукописи, о том, какое исключительное значение она может иметь, если его выводы подтвердятся. Мы вместе читали его записи, смотрели компьютерные дискеты… Перед уходом профессор попросил меня оставить рукопись и прочее у себя и никому не говорить о ней, пока он что-то не проверит и не позвонит мне…

— Что он хотел проверить?

— Не знаю. Эта часть разговора была скомкана, мы оба очень устали.

— А как по-твоему, почему он отдал рукопись именно тебе?

— Ну, тогда это у меня не вызвало вопросов. Любимый ученик и все такое. Теперь-то я думаю иначе… Дело, видимо, в том, что меня долго не было в России и, если бы кто-то захотел проследить контакты профессора, до меня очередь дошла бы не скоро.

— Значит, он кого-то боялся?

— Боялся? — Игорь наконец закурил, швырнул зажигалку на стол. — Может быть… Но если боялся, то не в том смысле, в каком обычный человек опасается чего-то или кого-то. Ведь если бы открытие состоялось, оно по-своему перевернуло бы мир. Наверное, профессор имел какие-то основания остерегаться того, что рукопись попадет к недобросовестным людям, которые используют ее если не во зло, то ради дешевых сенсаций… Сам же он — ну, ты знаешь, каким он был. Не поспешить, не ошибиться…

— Игорь, я хочу видеть его записи. Если чего-то не пойму, ты мне растолкуешь.

— Но он просил…

— Отца больше нет, — перебила Марина. — И я должна знать… Это может подсказать нам выход.

— Хорошо, — сдался Зимин. — Я покажу, и мы все обсудим. Только не представляю, как черновики исследователя помогут нам разобраться с твоими бандитами. Ох… Будь мы в Лондоне, я попросту позвонил бы в полицию. Но с нашими властями свяжешься — или тебя тем же бандитам сдадут, или в дурдом определят. А то и за решетку, как в анекдоте: «За что?» — «Было бы за что, вообще убили бы»…

Марина вяло улыбнулась:

— Прости, что втравила тебя в это…

— Ну, что ты… — Игорь взял ее ладони в свои. — Напротив. Если бы не ты, я бы ничего не знал и они могли бы легко добраться до меня. А теперь я предупрежден и нас двое… Возьми-ка нас!

— Не храбрись. — Марина нахмурила брови. — Двое, говоришь? Да, только двое. И деваться нам некуда, сидим тут, как в западне… У тебя вроде дача была?

— А что толку? Если они нас высчитают, одинаково накроют что на даче, что здесь, что у знакомых.

— Но мы обязаны хоть что-то придумать!

— Спокойствие, как говорил Карлсон… Обязаны и придумаем… Но вот в данный момент мне больше всего хочется придумать поесть. А тебе?

— Ой… Надо бы, да полезет ли кусок в горло…

— Полезет, — заверил Игорь. — А на сытый желудок и мозги лучше работают… Пошли на кухню.

Стивен Брент очнулся в кромешной тьме. Он лежал навзничь; твердый пол под ним подпрыгивал и вибрировал, и где-то близко назойливо и беспрерывно тянулось унылое механическое гудение. Первым (и вполне справедливым) умозаключением Брента было то, что его везут в закрытом фургоне. Второй мысли, столь же бесспорной, вообще-то полагалось быть первой: он жив.

Головная боль и тошнота неважно способствовали возвращению памяти. Брент хотел было ощупать себя, похлопать по щекам, но руки не повиновались ему. Причина выяснилась быстро — стальные браслеты, скованные тонкой цепью. Все же он сумел залезть в карман, где лежали таблетки мощного стимулятора, и проглотил три штуки.

Ноги были свободны, и Брент сумел подняться — почти подвиг в его состоянии в качающемся фургоне. Трясло так, что Брент не сомневался: машина движется по бездорожью. Он провел ладонями по холодной гладкой стене в надежде наткнуться на запертое окошко, которое можно попытаться отпереть, но тут фургон резко подскочил. Брент не удержался на ногах, упал и сильно ударился головой. Этот урок заставил его переключиться с физической деятельности на умственную.

Итак, Уильям Д. Тейлор выстрелил в него и промахнуться практически в упор не мог. Однако Брент был убежден, что не получил огнестрельного ранения. Видимо, в пистолете Тейлора помещался заряд наподобие тех, какими усыпляют животных в саванне, чтобы доставить их в зоопарк… Но в какой зоопарк везут редкостный экземпляр по имени Стивен Брент? Даже по времени ничего нельзя предположить: неизвестно, долго ли Брент провалялся без сознания. Может быть, целые сутки или дольше — и не исключено, что он не сразу попал в фургон. Да того его могли везти, скажем, в самолете…

Не то от бесплодных размышлений, не то от удара голова разболелась не на шутку, и перед глазами Брента поплыли красные круги. Только не хватает сейчас снова отключиться… Брент рванулся и сел на полу. В этот момент гул мотора стал глуше, натужнее и через минуту затих совсем. Приехали, подумал Брент. Да вот куда?