— Значит, — Борис покатал бокал в ладонях, согревая его, вдохнул дразнящий аромат напитка, — «Все грехи мира» снял этот известный режиссер?

— Нет, не он. Возможно, один из его учеников… Мне не удалось установить, кто именно. Состояние пленки, как вы видели… Титры не сохранились. Никаких записей, относящихся к этому фильму, я также не обнаружил. Я не знаю, почему этот фильм был похоронен в архиве… Могу только догадываться. Кстати, ведь оригинальное название фильма тоже не сохранилось. Это я дал название.

— Понятно, — сказала Оля. — Но непонятно другое. Этот фильм не мог быть снят очень давно. Реалии, приметы быта… Ему не больше десяти лет.

— И что же?

— Как могла пленка за небольшой срок прийти в такое состояние?

— А… Ну, это просто. В архиве случился пожар. Пострадали многие ленты… В том числе и эта.

— А если, — Борис пригубил коньяк, — фильм снят относительно недавно, то большинство людей, имевших к нему отношение, живы и здоровы. Актеры, операторы, художники, декораторы, осветители — сотни людей! И потом, снять фильм — это же не вот взял камеру, и иди снимай. Сценарий, финансирование, студия, павильоны, натура… Не могло же нигде не остаться никаких следов! Фильм не иголка в стоге сена. Одна музыка чего стоит! Я музыкант, и я могу судить. Таких мастеров, как тот, кто озвучивал фильм, в мире наперечет. Это один из крупнейших музыкантов, уверяю вас. Конечно, никто из ныне живущих не мог слышать, как играл Паганини, но… У меня создавалось впечатление, что я слушаю его самого!

— А почему бы и нет? — произнес Кремин с отсутствующей полуулыбкой.

— Что? — едва не поперхнувшись, Борис отставил бокал. — Вы хотите сказать, что на скрипке играл Паганини?

— Борис, такой разговор нас никуда не приведет. Кто снимал, кто играл… Это уводит от главного, от самого фильма. Что вы думаете о нем?

— Если бы я увидел его полностью, наверное, сказал бы, что это гениальный фильм. Даже и того, что сохранилось, вполне достаточно, чтобы…

— Нет, вы меня не поняли. Я спрашиваю не об эстетической оценке, а о той истории, что там рассказана.

— А, вы об этом… Но ведь это аллегорическая история, верно?

— Аллегорическая? — повторил Кремин задумчиво. — Да, может быть…

— Не документальная же… С таким персонажем, как Сатана…

— А кто вам сказал, что в фильме выведен Сатана? Разве он там назван хоть однажды?

— Нет, но я думаю, это и так понятно…

— Хорошо, предположим, так оно и есть. Сатана, Мефистофель, Вельзевул, Люцифер… Это всего лишь имена. Но что стоит за ними?

— Я… Не понимаю вас, — с запинкой сказал Борис.

— Подразумевается некое существо, способное вмешиваться в ход событий реального мира при помощи магических сил, — тоном лектора промолвил Константин Дмитриевич. — Но что такое вмешательство? Вы тоже вмешиваетесь. Сообщая другому человеку речевую информацию, вы приводите в действие механизмы событий. Ваши слова влекут за собой последствия, желательные или нежелательные. Порой очень серьезные последствия! Слова, звук. Волновые колебания среды, промодулированные определенным образом. Теперь представьте себе магическое заклинание. Те же звуковые волны. Но почему не допустить, что они промодулированы так, чтобы непосредственно входить в резонанс с частотами тонких структур, управляющих пространством и временем? Это другой вид вмешательства, но принципиальной разницы тут нет.

— Зачем вы рассказываете нам все это? — тихо спросила Оля.

— Хочу, чтобы вы поняли: немыслимое иногда может стать реальным. Признание этого факта… Осознание этого факта… Способно помочь. Да, оно может помочь сохранить способность рассуждать здраво… И поступать сообразно ситуации тогда…

— Когда? — спросил Борис.

— Когда это требуется, — ответил Кремин и посмотрел на часы. — О, прошу меня простить… У меня сегодня еще две важных встречи.

Он встал; поднялись и его гости.

— Можно, — проговорил Борис, — один вопрос напоследок?

— Пожалуйста… Отвечу, если сумею.

— Что такое Серебряное Братство?

Глаза Кремина сузились.

— Где вы слышали о Братстве?

— Неважно. Слышал.

— Не доверяйте никому из Серебряного Братства, — отчеканил владелец кинотеатра. — И очень вас прошу, хорошенько подумайте над тем, о чем мы тут беседовали…

Они сидели в машине Бориса и курили, ни слова не произнося. Молчание нарушила Оля.

— Почему ты назвал его бароном…

— Фон Нимандом? Потому что он и есть барон фон Ниманд.

— Да?..

— Да. Оля, бывает, конечно, что два человека очень похожи друг на друга. Бывают двойники, близнецы, наконец… Но вот чтобы у двух людей, похожих как две капли воды, были еще и одинаковые шрамы — такого не бывает… Я видел, как он получил этот шрам.

— Где видел?

— Во сне.

Оля коротко, принужденно рассмеялась.

— Во сне?

— Да, перед тем, как появилась первая записка. Я видел сон, такой… Яркий, реалистичный! Действие происходило… Как будто в средние века, в общем когда-то очень давно… На этого человека, фон Ниманда или Кремина, напали разбойники, в лесу…

— Подожди, Борис. А ты уверен, что никогда не видел Кремина раньше? Не во сне, а наяву?

— Уверен.

— Ты мог видеть его мельком. Не запомнить осознанно, не обратить внимания… Но подсознание, оно ничего не забывает… Вот он и всплыл во сне. А «Ниманд» — ведь это слово было на записке в шкатулке? «Никто». Фон Ниманд, получается, что-то наподобие «барона ниоткуда»? Такого имени не может быть. Сам никто и звать никак… Капитан Немо!

— Я не знаю, — вздохнул Борис. — Что-то такое и мне приходило в голову. Но мне кажется, не все тут так просто. И разве в том дело, как его зовут? Какая разница… Но тут все одно к одному…

— Что одно к одному?

— Все. Сон, эти записки, Серебряное Братство, деньги…

— Борис!

Он схватился за голову.

— Ох, прости… Ты же ничего не знаешь… Я должен был рассказать тебе раньше.

— Расскажи сейчас.

— Да… Да, расскажу, конечно. Только вот…

— Что?

— Этот фильм, «Все грехи мира». Я не верю, что он нашел его в каком-то архиве. Тут что-то не так.

— Многое не так, — Оля кивнула.

— Во-первых, — продолжал Борис, закуривая новую сигарету, — почему, найдя этот фильм, он не сделал попытки хоть что-то о нем узнать? Если он этим увлекается… Во-вторых… Я не кинокритик, но и мне ясно, что фильм этот — выдающийся. Почему же он не вышел на экраны, почему он никому не известен?

— Ну, тут могут быть десятки причин, — сказала Оля. — Ведь снял какой-то режиссер «Мастера и Маргариту», а фильм не вышел из-за трений с продюсером… Или пожар в архиве случился еще до того, как фильм успели выпустить… Мало ли, почему… И потом, возможно, о нем и писали. Только под другим, настоящим названием. Ты много читаешь изданий о кино?

— Совсем не читаю.

— Вот видишь…

— Но Кремин же сказал… Ладно, оставим это. А намек на Паганини?

— Шутка…

— Не показался мне шутником господин Кремин! Да и пожар этот… Якобы повредивший пленку… Может быть, те эпизоды, которые не следовало нам показывать? А его речи о магии?

— К чему ты клонишь?

— Да сам толком не знаю. Только сдается мне, господин Кремин имеет к этому фильму более тесное отношение, чем хочет признаться…

— Думаешь, все-таки он прислал записки?

— Может, и не он. Но он ждал нас… И фильм — это для нас. Что-то он хотел сказать этим фильмом… О чем-то предупредить или…

— А почему тогда не сказать прямо?

— Есть вещи, о которых бесполезно говорить прямо. Ведь и в фильме ничего прямо не сказано. Его можно по-разному толковать. И вот, он показал его нам, чтобы…

— Борис, — перебила Оля, — ты все время говоришь «мы», «нам»… Но записки были адресованы одному тебе.

— Если бы Кремин хотел, чтобы фильм увидел только я… И поговорить со мной одним… Он нашел бы способ, правда?

— Это лишний довод в пользу того, что записки прислал не он.