— Ты сумасшедший. Там же наши семьи, а мы сбежали. — толкаю, сама оставляя поцелуи на стальном теле своего мужчины.

— Они поймут, Диана. Поймут, что мы сбежали, чтобы я смог овладеть тобой в новом статусе. — высекает с хулиганской улыбкой.

— В том-то и проблема, Северов, что они всё поймут.

— Перестань думать, Дикарка. Перестань волноваться и париться о чужом мнении. С каких пор моя жена стала такой мнительной?

Тряхнув мокрыми волосами, всё шире и шире улыбаюсь.

— Я не мнительная, муж. — тут и он во весь рот лыбится. — И знаешь что… По-фи-гу!

— Тогда поцелуй меня, обними и скажи… — задыхается на выдохе.

— Сказать, как сильно я люблю тебя?

— Да.

— Бесконечно, родной.

— Бесконечно, родная. Вечно. Аномально.

— Вместе.

— Во веки веков.

Лучший подарок в моей жизни

— Что опять не так? Почему в этот раз дуешься? — раздражённо спрашивает муж, войдя в спальню.

Кряхтя, переворачиваюсь на другой бок. В отражении в окне вижу, как он расстёгивает рубашку и распускает ремень на брюках. Не хочу опять ссориться, поэтому закусываю язык и подворачиваю губы. От постоянной боли в спине едва не скулю. Цепляюсь взглядом за лежащие на тумбочке таблетки, но тут же переключаю внимание на свои сгрызенные ногти. Малышки, такое чувство, что пинают не в шесть ног, а во всю мощь футбольной команды, о которой мы когда-то говорили. Я уже два месяца как ушла в декретный отпуск. В какой-то момент я перестала реветь без причины и смогла вернуться на работу, чтобы не сойти дома с ума, но с габаритами слонихи сложно весь день высидеть на одном месте. И пусть родители постоянно рядом, но мне ужасно не хватает рядом Егора. Он буквально живёт на работе. Бывает такое, что его нет по пятьдесят шесть часов. Мозгом понимаю, что от него это не зависит, но взбесившиеся гормоны, отсутствие сна, нескончаемая боль и невозможность даже шнурки самой завязать просто убивают. Походы в душ вообще превращаются в пытку.

Чувствую, как прогибается матрас под тяжестью мужского тела. Сильные руки обнимают, а горячая грудная клетка прижимается к спине.

— Поговори со мной, малышка. — сипит на ухо, поглаживая ладонью живот. Малышки тут же откликаются на его касания, принимаясь активно футболять мои и без того избитые органы. — Ди, не молчи. Я устал. Расскажи, что с тобой происходит. Не вынуждай меня всё из тебя клещами тянуть.

— Я не прошу тебя ничего тянуть. Оставь меня в покое.

Тяжёлый, раздробленный выдох покрывает кожу цепкими мурашками. Егор приподнимается на локте, заглядывая мне в лицо.

— Диана, хватит уже вести себя как капризный ребёнок. Ты сама уже мама, а дуешься по поводу и без.

Поворачиваюсь к нему настолько резко, насколько это возможно в моём положении, и обдаю яростью и обидой.

— В том то и дело, Егор. Это не только мои дети, но и твои, а тебя никогда не бывает рядом. Ты даже представить не можешь, как мне тяжело всё делать в одиночку. Я даже не могу чёртовы шнурки завязать, чтобы выйти на улицу!

— Хватит, Диана! — рявкает тихо, но с устойчивой сталью в интонациях. — Я, блядь, въёбую как проклятый, чтобы у вас всё было!

Поднимается с постели и широкими шагами идёт к выходу.

— Мне нужен муж, а не твои сраные деньги! Если они так нужны тебе, то въёбуй дальше, но потом не спрашивай, что со мной! — ору ему в спину сквозь разрывающие грудь рыдания.

Падаю обратно на подушку и закрываю ладонями лицо, чтобы заглушить горькие слёзы и всхлипы. Ещё досаднее становится от того, что я изо всех сил старалась избежать этой ссоры, но всё равно сорвалась. Нет, чтобы обнять уставшего мужа, накидала ему предъяв и наорала. Знаю же, что если бы у него была возможность, то он всё время был бы с нами.

Выплакав всю обиду, скатываюсь с кровати и иду на кухню. Егор стоит у открытого окна и сминает в кулаке пачку сигарет. В последнее время я всё чаще чувствую от него запах табака. Дома он никогда не курит, но на работе справляется как может. Он не спит сутками и, уверена, ему тоже нелегко. Подхожу к нему так тихо, как это вообще возможно с моими габаритами. Любимый, не оборачиваясь, выбрасывает руку назад. Ныряю под неё, опустив голову на плечо. Он сдавливает крепче. Прикрывает веки и трёт пальцами переносицу.

— Прости, Диана. Я знаю, что тебе трудно и одиноко. Я тоже скучаю по вам. По тебе, Ди. Мне тоже не хватает жены. Её тепла и нежности. И когда прихожу домой, мне хочется этого, а не очередного скандала. Я устаю и злюсь из-за невозможности быть с вами. Я не хотел срываться на тебе, но я так устал. — бомбит с хрипотцой в глухом голосе. — Ты же знаешь, что я так впахиваю, чтобы быть с вами, когда родятся малышки. Даже зная мою ситуацию, никто не даст мне отпуск на месяц, если не отработаю свои часы. Потерпи ещё немного, родная. До родов осталось три недели. А когда ляжешь на сохранение, я буду заскакивать к вам так часто, как только смогу.

Ничего не отвечаю, обвив руками торс. Жму губы к колючему подбородку. Егор водит пальцами вдоль позвоночника и, опустив ниже, разминает ноющую поясницу. Он уговорил меня перевестись в его клинику, чтобы у него была возможность видеть меня чаще, а не лететь в ту больницу, где я наблюдалась, только чтобы помахать рукой в окно, ведь к тому времени, как он закончит работу, посещения уже заканчиваются. Он даже договорился об отдельной палате, чтобы "эти панически настроенные наседки не пугали меня всякими кошмарами о родах и первых месяцах младенцев". Это его дословные слова. Я на самом деле рада, что он сделал это для меня. Сидя в очередях, я такого наслушалась, что потом несколько дней ходила на панике. Мы долго спорили и о том, чтобы последние две недели провести в палате, но при многоплодной беременности избежать этой участи нельзя. Даже при двойне последние две недели самые ответственные, а при тройне и подавно.

— Ты голодный? — толкаю еле слышно ему в горло. — Я нажарила картошки с грибами. Разогреть?

— Жаренная картошка? Звучит вкусно. — ухмыляется Хулиган, подбивая пальцами подбородок. — Я сам разогрею. Отдыхай, Котёнок.

— Я и так целыми днями отдыхаю. Могу я хоть немного поухаживать за своим мужем?

Он негромко смеётся, оставляя короткий нежный поцелуй на моих губах.

— Только если немного. Тебе нельзя слишком утомляться.

Киваю и накладываю в тарелку ужин. Егор тем временем покидает кухню, чтобы надеть шорты и футболку, а не ходить, как раньше в одних трусах. У нас до сих пор есть секс, но его катастрофически мало и он максимально скучный. Ещё одна причина моего извечного уныния. Не зря, оказывается, придумали фразу: недотраханная женщина — злая женщина. Я же просто в ярости.

— Тебе набрать ванную? — спрашиваю, как только садится за стол.

— Я в душ схожу. Жене же теперь нельзя валяться со мной в ванне. — лыбится гад довольно.

— Твоей жене теперь вообще ничего нельзя. Ни кофе, ни алкоголь, никаких цитрусов, никакой горячей воды и никакого нормального секса. — бубню обречённо и, громко вздохнув, выкатываюсь из кухни.

Муж перехватывает меня на выходе, поймав за руку. Прокручиваюсь к нему лицом. Встречаюсь с потемневшим омутом бирюзовых глаз и влажно втягиваю кислород, ощущая, как он выжигает лёгочную ткань. От одного такого взгляда сердце ускоряется, а внизу того, что раньше было идеально плоским прессом, растекается жидкий огонь, собирая влагу на тонком хлопке трусов. Жаждущие его тепла пальцы ныряют под ворот футболки, раскатывая по гладкой коже лёгкую испарину. Дыхание Егора тоже срывается дробью, стоит только прижаться губами к горлу и прикусить подбородок.

— Кажется, кому-то срочно нужен перепих. И я говорю не только о тебе, Ди. — режет, сгребая мои пальцы и прикладывая их к твердокаменному члену.

— Мне нужен нормальный секс, а не это. Мне не хватает той дикости. — предупреждая новые аргументы, прикладываю пальцы к его губам. — Я знаю и понимаю, что нельзя. Но хотеть ты мне не запретишь.