Не успевает он сесть в машину, как к нам подходит Настя. Точнее, я понимаю, что она идёт по агрессивному рычанию Северова.

— Какого хера ты молчала?

Обернувшись, вижу застывшую на полушаге блондинку. Она быстро моргает и глубоко вдыхает.

— Егор, откуда ты здесь? — непонимающе выписывает она, делая ещё шаг.

— Откуда я, блядь, здесь?! — взрывается парень. — Ты нихуя мне объяснить не хочешь?! — кивает головой на меня. — Что молчишь, Настя?!

— Егор, сбавь обороты. — спокойно просит Арипов.

— Объясню. — повернувшись ко мне, виновато смотрит, сцепив пальцы в замке. — Прости.

— За что она должна тебя прощать?! Ты же, блядь, знала, что всё это время я..! — обрываясь, до крови вгрызается в нижнюю губу. — Ей рассказала? — указывает пальцем на меня.

— Что она должна была мне рассказать?! — с криком отталкиваюсь от ограды и тут же морщусь от острой боли. — Настя? — не скрывая надежды на объяснение, вглядываюсь в её лицо. — Почему ты делала вид, что не помнишь меня?

— А ты? — так же тихо отзывается. — Егор…

— Пошла ты! — рявкает Северов, осаждая её взглядом. — Посмеялись? Весело было? — шипит, бегая глазами между нами.

— Так было надо. — ровно вставляет она.

— Да пошли вы на хрен! Обе!

Бросив это мне прямо в глаза, разворачивается и быстрым шагом идёт к машине.

— Прости. — опять просит блондинка и бежит за ним. — Подожди!

Сергей Глебович подходит ко мне, опустив ладонь на плечо.

— Ты как?

Как я? А как может чувствовать себя человек, мир которого в очередной раз разбился на осколки?

— Нормально. — буркаю и ухожу, чтобы забиться в какой-нибудь угол и умереть окончательно.

Пришло время вскрывать карты

Одна из самых тяжёлых ночей в моей жизни заканчивается, но у меня нет сил даже выключить будильник, который продолжает бить по воспалённому мозгу, а солнце, пробивающееся из-за тяжёлых штор, режет красные и распухшие от слёз и отсутствия сна глаза. А я не просто измучена всем произошедшим вчера и ночными мыслями. Я морально выпотрошена. Нет сил ни двигаться, ни говорить, ни даже думать о чём-то ещё.

В темноте я воспроизводила событие за событием, которые, по моему мнению, могли произойти с Егором три года назад, когда он просто исчез. Авария, несчастный случай, нападение, временная потеря памяти, кома. Понимала, что ищу ему оправдания, но мне хотелось верить, что он не просто оставил меня. Его реакция на Самойлова, боль в интонациях, пустота в глазах заставили меня сомневаться в том, что он мог так поступить.

Если бы это действительно было так, то почему он вчера так взбесился, увидев меня с другим? Разозлился, что я смогла пережить его предательство? О чём хотел поговорить? Почему кричал на Настю? Над чем мы должны были смеяться? Что она могла мне рассказать?

Да и Северова тоже… Почему прикидывалась, что не узнаёт меня? Какая ей от этого выгода?

Бесконечные вопросы, на которые я никогда не получу ответы, если не смогу найти в себе силы задать их прямо. Если так и буду лежать и пялиться в потолок, то никогда не узнаю правду. Если кто-то и в курсе, что произошло на самом деле, то это Настя. Пока ещё не представляю, как буду смотреть ей в глаза после того, как мы врали друг другу на протяжении почти двух месяцев, притворяясь подругами, но выбора у меня нет. Я должна поговорить с ней начистоту, иначе так и останусь в неведении. Когда-то я сама не захотела знать правду, но больше возможности делать вид, что у меня замечательная жизнь, нет.

Вынуждаю своё тело двигаться сквозь сковавшую мышцы и внутренности боль. Даже такой элементарный процесс, как дыхание, даётся с трудом. Лёгкие жжёт на каждом вдохе. Они словно не могут раскрыться, обмотанные цепями. Даже короткие слабые толчки сердца, будто под слоем цемента — больно и без помощи не выкарабкаться. Мне необходима помощь, но надеяться, кроме самой себя, мне не на кого. У меня есть только я, а значит и справляться мне со всем в одиночку.

Я бы могла позвонить братьям и попросить приехать, чтобы поддержать. Я бы могла набрать Андрея и узнать о событиях трёхлетней давности. Он же знает правду. Но тогда это было бы слишком просто. Я сама отказалась слушать его, а сейчас мне чересчур сложно заставить себя связаться с ним. Да и чего греха таить — стыдно. Он пытался помочь, а я врубила гордыню и отказалась слушать. Я сама захлопнула эту дверь у себя же перед носом и не готова ломиться в неё. Оставлю этот путь про запас, если не смогу добиться ответов от Насти.

Скинув футболку и бельё, встаю в душевую кабину под прохладные струи, но никаких движений не воспроизвожу. Трачу резервы, чтобы не дать новому потоку слёз покинуть мои глаза. На рёбрах слева заметный синяк, но я его не ощущаю, глядя на тёмные пятна в районе локтя. До сих пор прикосновение Северова чувствую. Как такое вообще возможно? Он просто дёрнул меня в сторону, а будто обжёг. Теперь не только сердце, но и тело хочет его. Помнит же его прикосновения. Да и мозг туда же. Только страх боли держит меня в плену.

Мытьё закончить всё же приходится. Пусть у меня и выходной, но Северова на рабочем месте, а ещё пара часов неизвестности и вопросов, и я тупо рехнусь.

Приговорив полулитровую кружку крепкого чёрного кофе, натягиваю мотоэкипировку. В таком состоянии есть нефиговый шанс разбиться, но я всё равно собираюсь ехать на Кавасаки. Тащиться на метро или машине терпения не хватит. Заплетаю волосы в плотную косу, но поездку всё же приходится немного отложить, чтобы выгулять Хомку.

Поднявшись обратно в квартиру, насыпаю ему побольше корма, потому что уверена, чем бы не закончился разговор, сразу домой не вернусь. С ума сойду взаперти.

Виляя между рядами и машинами, до участка добираюсь за каких-то там полчаса. В двери влетаю ураганом, сметая всё на своём пути. Никого не замечаю и ни с кем не здороваюсь. Только на автомате киваю встречающимся по пути сотрудникам, ухватывая слова:

— У вас разве сегодня не выходной?

— Что-то случилось?

Ответить не способна. Если рот открою, то вся решимость через него и вылетит. Остановиться мне всё же приходится, когда путь мне преграждает Самойлов. Делаю попытку обойти его, но он сдвигается вместе со мной. В бешенстве вскидываю на него взгляд, но тут же остываю. Смотреть на него страшно. Вся левая сторона распухшая, глаз заплыл, губы разбиты, а от носа к глазам расползается чёрный синяк.

— Поговорим? — без обычной улыбки высекает он, но я только качаю головой.

— Не сейчас, Дим. Ты сам виноват. Не надо было лезть. — выталкиваю тихо, но с достаточной силой, снова стараясь пройти дальше.

— Я пытался тебе помочь. Ты же не хотела с ним разговаривать. Это же он, да? Тот, который ранил? — не без злости бомбит лейтенант.

Глубоко вдохнув, тычу пальцем ему в грудь, повышая голос и градус бешенства, что кипит внутри.

— Я не просила тебя ни помогать, ни вмешиваться. Ты только хуже сделал! — гаркаю, отталкивая молодого человека, но он опять перехватывает меня.

Оборачиваюсь, прожигая его взглядом, но его это не цепляет.

— Надо было, чтобы он ударил тебя? Он же вообще неадекватный.

— Заткнись, Дима. — шиплю, понижая голос до минимума. — Егор никогда бы не поднял на меня руку. Ты нихрена не знаешь ни о нём, ни обо мне. А теперь отвали.

Яростно выдёргиваю запястье из его хватки и перехожу на такой быстрый шаг, что его сложно отличить от бега. Закрытая дверь кабинета меня не останавливает. Стукнув по ней кулаком, дёргаю на себя. Блондинка замирает за столом, когда сталкиваемся взглядами.

— Поговорим? — рычу, не в силах успокоить шквал боли и злости.

Она кивает головой и встаёт. Размеренным шагом идёт ко мне, но замирает где-то в метре, подняв голову вверх.

— Давно пора.

— Слушаю. — складываю руки под грудью, пытаясь придать себе непринуждённый вид, но вместо этого вцепляюсь пальцами в предплечья, тяжело дыша.

— Что ты хочешь услышать, Диана? — с долей растерянности выпаливает Настя, на секунду отведя взгляд от моего лица. — Да, я с самого начала знала, кто ты. С памятью у меня проблем нет. По моей рекомендации Сергей Глебович взял тебя.