— Спасибо, Ди. Ты… — прикусывает губы, озаряя счастливой улыбкой помещение. — Вы — лучшие. Я не знаю, что сказать. Не могу… — сдерживая эмоции, прикрывает веки. — Я просто не знаю, какими словами тебя благодарить за это чудо. — обрывается. Вдыхает. Задерживает дыхание. Переключает внимание на дочку. — Прости меня, малышка. За слова, что я не хочу тебя.

— Не надо, Егор. — прошу приглушённо. Он вскидывает на меня полный боли и одновременно эйфории взгляд. — Это в прошлом. Ты сказал это в минуту отчаяния. Оставь. Отпусти.

Он опускает подбородок в согласии. Бережно перехватывает малышку одной рукой. У меня замирает сердце, когда он так делает. Любимый замечает мой испуг и присаживается с малышкой на руках на корточки.

— Не бойся, родная. Я тренировался. Ещё на Нике.

— Научишь и меня так делать? — шелещу, повернув голову, чтобы увидеть личико дочери в первый раз.

— Научу, Котёнок. — усмехается муж, снова перебрасывая взгляд на дочку. — Она такая красивая.

— Очень. Но ты помнишь, что надо приберечь пару комплиментов и для ещё двух дочерей?

— У меня хватит комплиментов для каждой моей девочки. Особенно для самой важной. Первой…

Наш диалог прерывает пронзительный крик второй дочки. Егор передаёт малышку акушерке, чтобы забрать у врачей вторую дочь. И снова слёзы. Обоюдно. Я не могу насмотреться на доченьку. Муж опять присаживается рядом, чтобы показать мне второе чудо, сотворённое нами.

— Они одинаковые. — шепчу растерянно. — Как мы их различать будем?

— По глазам. — тихонько отбивает он. — Присмотрись, у Арины они немного темнее.

Опять забирает первого младенца и показывает мне обеих.

Кто из них Арина, понимаю, только когда внимательно всматриваюсь в одинаковые лица дочерей и замечаю, что у той, которая родилась первой, они немного темнее.

— Старшая… Тёмная… — шуршу, находясь в замешательстве и лёгком шоке.

— Дурочка. — смеётся Северов. — В нашей семье никогда не будет "тёмных". Одного хватит. А в моих девочках только свет.

— А то я святая. — усмехаюсь, ибо крошка сжимает мой палец в кулачке. — Красавицы мои. Какие же вы лапочки. Я так вас люблю. Мы с папой вас ждали.

Пока шепчу дочерям всякие нежности, разносится плач нашего третьего ребёнка. Вскидываю голову, чтобы увидеть ту, что отделилась от остальных. Есть у меня уверенность, что она будет отличаться. Но в эту секунду я ещё не догадываюсь, насколько сильно.

Муж берёт дочку на руки, округляя глаза.

— Алинка… — выталкиваю уверенно, но вот в его зрачках плещется сомнение.

— Боюсь, что с этим именем нашему малышу придётся туго. — ржёт Гора, со слезами на щеках прижимая к себе комочек.

— Почему? Мы же решили, что выберем имя, когда родится. Мне нравится Алина.

— Дианка, — хрипит любимый, — я не хочу, чтобы моего сына звали Алиной.

— Сына? — выбиваю ошарашено. — У нас сын?

Муж смеётся и плачет. Приникает к нам, обнимая и оставляя ласковый поцелуй на покрытом испариной лбу.

— У нас две дочки и сын. Миша.

— Арина, Карина и Миша. — давлюсь слезами, глядя на крошечный придаток, не оставляющий никаких сомнений. — И ни разу же из-за сестричек не показался.

— Пацан у нас стесняшка. Придётся мне взять дело в свои руки.

— Тебе-то? — всхлипываю, мечтая обнять детишек. — Испортишь же.

— Мне достаточно того, что я испортил тебя. Испорченные дети мне ни к чему. Хватает жены.

В этих словах и смысл, и обещание, и обожание, и любовь, и суть нашей жизни.

— Ради этого момента стоило пройти все испытания.

— Дикарка… Ради этого момента стоило жить.

Мечты исполняются, когда есть смысл

— Папа!

— Па-а-а-апа-а-а!

— Папочка!

Раздробленные детские крики оглушают раньше, чем успеваю переступить порог квартиры. Но как только оказываюсь внутри, дочки едва не сбивают с ног. Со счастливым смехом подхватываю девчонок на руки и подставляю щёки для поцелуев. Вот ради чего стоит каждый день спешить домой. В этой суматохе стирается всё плохое, случившееся за день, исчезают все проблемы, тают все мысли. Именно в тот момент, когда раздаётся топот детских ножек, несущихся встречать тебя после тяжёлого рабочего дня. Сын замирает передо мной, расплываясь в улыбке, но не бросаясь на шею, как это делают Карина и Арина. Дочери взяли добрую половину моих генов, но от матери им достались глаза и взрывные характеры, пусть и воспитываем мы их строго. А попробуй иначе, когда все трое начинают показывать своё "я". Сын же перенял чёрные волосы и смуглую кожу Ди, а вот бирюзовые глаза и спокойное поведение уже моё.

Присаживаюсь на корточки, поставив девочек на пол и раскрывая объятия Мише. Только теперь и он показывает, как сильно скучал.

— Папа-папа! — перетягивает на себя внимание Карина. — А мы сегодня рисовали акварелью!

— Я нарисовала тебя! — заявляет Арина.

— А я Хомку! — довольно трещит её сестра.

Мишка, как всегда, по большей степени молчит и ждёт, пока я сам у него спрошу.

— А я наготовила ужин. — смеётся Дикарка, вынырнув из кухни с полотенцем на плече.

На персиковых губах сияющая улыбка. Синяя глубина её глаз затягивает и кружит, забирая последние капли усталости. Только ради одного взгляда на неё стоит спешить домой.

— Чем собираешься нас кормить? — ухмыляюсь, поднимаясь во весь рост, чтобы обнять жену.

Она без промедления шагает в объятия, обернув руками шею. Сама целует. Плавно скользит ядовитым язычком по моим губам, давая понять, что меня ждёт, как только уложим детей спать.

— Соскучилась? — шепчу ей в рот.

— Безумно. — так же тихо отбивает она.

Вакуум нашего единения разрывают вопящие дети. Редко удаётся забыть, что мы никогда не бываем одни.

— Я покажу тебе свой рисунок!

— Я первая!

— Так, цыц! — рявкает Диана, тормозя малышню строгим взглядом. Блядь, как же меня заводит, когда она такая суровая. — Что мы делаем, когда папа приходит домой? — дочки потупливают взгляды, опустив светловолосые головки вниз. — Я не слышу ответа. — предупреждает тихо, но строго.

— Моем руки и садимся кушать.

— Так в чём проблема? Вперёд.

Дети понуро топают в ванную, но уже через три секунды начинают спорить, кто из них первый. Я же, посмеиваясь, могу, наконец, с жадностью приникнуть к сладким губам Аномальной и сжать желанное тело до хруста костей.

— Они сводят меня с ума. — приглушённо признаётся Дианка, не разрывая связанных взглядов. — Когда я на работе, то мечтаю попасть домой, но стоит просидеть с ними пару часов, и мне хочется уехать обратно.

— Значит, копаться в головах у маньяков и психопатов тебе нравится больше, чем сидеть с нашими детьми?

— Маньяки и психопаты не виснут на мне, как стая обезьянок, и не стараются выдернуть что-то из-под ножа. — хохочет Котёнок, проводя костяшками пальцев по моей шее.

Я же мысленно возвращаюсь на восемь лет назад, когда она сама выдёргивала у мамы полоску огурца, а потом получала нагоняй.

— Они все в тебя, Дикарка. — хриплю ей на ухо, на секунду скользнув ладонями на ягодицы и вжавшись членом в лобок. Её дыхание учащается. Зрачки расширяются. — Когда-то ты спрашивала, как мы будем вести себя спустя три года брака. Вопросов больше нет?

Она поднимается на носочках, продирая острыми сосками грудную клетку, и толкается языком в ротовую.

Страсть между нами не только не угасает, но и накаляется. У нас нет запретов. У нас нет тормозов. У нас нет рамок. Как только удаётся остаться наедине, отрываемся от души. К плётке и наручникам добавилась приличная коллекция игрушек.

С силой сдавив такую же тонкую талию, как и до беременности, прибиваю жену спиной к стене, яростно двигая бёдрами, и с голодом зализываю её.

— Остановись, Егор… Остановись… Дети… — сипит, цепляясь пальцами в мои волосы, но не чтобы отодрать от себя, а прижать крепче.

Глубоко, шумно вдыхаю и отпускаю. Вжимаюсь лоб в лоб и предупреждаю: