— Спасибо тебе. — всхлипываю деревянному кресту с металлической табличкой. Кладу букет к остальным цветам и венкам. — Если бы не ты, то не было бы всего этого. — сжимаю руки на животе. — Если у нас когда-то родится мальчик, то я назову его в твою честь.

Утирая слёзы предплечьями, не могу отвести взгляда от таблички. Не верится, что ещё два месяца назад мы пили вместе кофе и здоровались каждое утро.

"Дегировский Михаил Антонович".

Ему было всего тридцать четыре года. У него осталось двое детей, хотя с женой они развелись несколько лет назад.

Как я узнала, он погиб от руки психопата Мурова в то же утро, когда мы выбирали свадебные наряды. Я вышла за хлебом, пока Егор спал, а псих хотел меня похитить. Тогда он смог перехватить его, но тот вогнал нож ему в шею. Миша истёк кровью раньше, чем успела приехать скорая помощь. Сергей Глебович решил никому не сообщать, чтобы не портить этот день.

Северов присаживается корточки за спиной, обняв за шею.

— Мне нравится имя Миша. — шепчет приглушённо. — Когда родим сына, отдадим ему долг за то, что спас мою жену и детей.

Любимый даёт мне выплакать всё горе и вину, просто находясь рядом и обнимая. Кладбище покидаю уже без груза на душе, с которым пришла сюда. Особенно после того, как подошла к могиле человека, забравшего четыре жизни: трёх ни в чём неповинных девушек и отличного полицейского и человека, и плюнула на неё. Я не ощущала это святотатством. Наоборот. Не понимаю, как его могли похоронить на одном кладбище с его же жертвами. Ему тут не место. Его тело должны были сжечь в пламени, а пепел развеять на свалке. Он не заслуживает покоя. Даже оболочке место в Аду, где горит его чёрная душа. Когда озвучиваю всё это Егору, он только согласно опускает вниз голову.

Дома долго стою под горячими струями воды. Слёз больше нет, но всё ещё немного сложно принять тот факт, что кто-то может воображать себе то, чего никогда не было. Кроме дежурных улыбок, которые были предназначены для всех остальных сотрудников, я никогда не давала Мурову чего-то большего. В голове так много вопросов, на которые я никогда не получу ответов.

Почему я? Почему они? Зачем убивать? Как можно забирать чужие жизни так расчётливо и хладнокровно?

— Перестань об этом думать. — сипит Егор, открывая створки кабины и становясь рядом. — Изменить ничего нельзя, а тебе надо думать только о наших дочках. Их трое, Ди. И им нужны все твои силы.

— Трое… — выдыхаю гулко.

— Карина, Арина и… — прикусывает губу, глядя на меня.

— Придумаем, когда родится, ладно? — вскидываю на него взгляд.

— Ладно, Дикарка. — лыбится мой любимый Хулиган. — Ещё одну дверь закрыли. Осталась последняя, прежде чем войдём в новую жизнь.

— Какая? — толкаю шёпотом, ощущая, как за рёбрами набирает скорость мышца.

— Формальная. Я собираюсь, наконец, сделать тебя своей женой не только перед Богом, но и перед людьми.

Есть земное притяжение, которое невозможно преодолеть. Но есть то, что гораздо сильнее

Мне снится странный сон. Настолько странный, что слова "мы беременны" приобретают абсолютно новое значение.

Не уверен на счёт всех мужчин, но те, которые любят свою половину и нерождённых детей, наверняка, как и я, мечтают почувствовать то, что не доступно ни одному из них. Какого это, ощущать развитие маленькой жизни. Первые толчки и переворачивания малыша. Вот только мои ощущения мне совсем не нравятся. Низ живота и паховую зону стягивает неприятными импульсами и выворачивает болезненными сокращениями. Опаляет горячей влагой.

Так резко вскакиваю, что сквозь позвоночник простреливает электричество. Точнее, я думаю, что вскакиваю, пока не понимаю, что мои запястья скованы наручниками в изголовье кровати. Откуда влага в паху понимаю гораздо позже. Прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы расклеить опухшие после вчерашнего дежурства глаза. Дёргаю руками в попытке избавиться от этой хрени и вообще понять, какого хрена происходит. Ответ получаю, когда член оказывается в жарком ротике Аномальной. Прихватив ствол губами, медленно скользит вниз, заглатывая. Я, блядь, уже готов накормить её спермой вместо завтрака. И без того приходится дрочить в ванне каждый раз, как возвращаюсь с работы, чтобы не коснуться её и не навредить малышкам.

— Какого хера ты вытворяешь, Ди? — рычу заплетающимся языком.

Она без спешки ползёт вверх, посасывая эрекцию. С пошлым причмокиванием вынимает изо рта, но при этом ведёт языком по ободку шляпы, с откровенным желанием глядя мне чётко в глаза. Яростно дёргаю чёртовы наручники, но Демоница сковала намертво.

— Дикарка! — рявкаю, стараясь вывернуться так, чтобы она перестала отвлекать меня своим видом. Голая, мать её, грудь, задевает восставшими, слегка припухшими сосками ноги. Совсем немного округлившийся живот. И, блядь, её беременность заводит ещё сильнее. — Прекрати это. Нам нельзя.

— Можно. — отсекает с многозначительной улыбкой. Не разрывая визуального контакта, замедленно опускается персиковой блестящей от слюны плотью по члену. Так же возвращается обратно и сипит: — Теперь можно.

И, блядь, принимается смачно сосать и облизывать готовый к извержению хрен. Желание намотать черноту её волос на кулак пробивает дозволенную шкалу. Как обезумевший дёргаю руками и сыплю матами. Её смех из-за занятого членом рта, больше смахивает на вибрирующий горловой хрип. Она наращивает темп, прекрасно зная, как и чем сорвать мне башню. Быстро скатывается языком к яйцам, но обратка совсем медленная.

— Я сейчас кончу. — выталкиваю ржавым скрипом, а она только смеётся.

— Именно этого я и добиваюсь, Хулиганчик.

И именно это синеокая, сексуальная, возбуждающая похоть и воспаляющая все нервные окончания сучка и получает. С глухим звериным рёвом изливаю сперму в её горло. Су-ука, как же охуенно она делает глубокий минет. И совсем не охуенно то, что после него я хочу её выебать ещё больше. И желательно жёстко и грубо, как нам обоим нравится, но, мать вашу, мне нельзя её ебать вообще никак.

— Теперь расстегни ебаные наручники. — шиплю, как только Дикарка проглатывает семя, но у неё определённо другие планы. Рьяно слизывает всё, что не уместилось во рту и пролилось на пах. Зигзагами ведёт языком по изрезанному венами стволу и взмокшей мошонке. — Диана, блядь, тормози.

— Не тормозну. — сечёт она, сверкая чёрными дырами зрачков. — И не расстегну.

Не оставив ни капли спермы, ползёт вверх по моему телу. Целует и лижет живот, грудину, горло, заставляя меня задыхаться от болезненного возбуждения и одновременно одуряющего удовольствия. Равняется со мной, вытягивая обнажённое тело вдоль моего и жарко целует. У меня же не только башню, но и яйца рвёт. Одному дьяволу известно, как сильно я её хочу. Два месяца мы спим в одной постели, но максимум, который я нам позволяю — ласкать её пальцами или языком. Она же только дрочит мне, ибо от минета происходит короткое замыкание, и я с трудом держу себя в руках. Су-у-ка… Два грёбанных месяца я каждую ночь прижимал её к себе, но даже думать себе запрещал о большем.

Её почти незаметно выпуклый животик плотно прилегает к моему напряжённому.

— Диана, хватит. Навредим малышкам. — шепчу ей в рот в попытке вразумить, но сучка затыкает меня, нырнув языком в рот.

Блядь, да какого хера она вытворяет? Всё время тряслась над беременностью, сидела на диете, пила витамины секунда в секунду, в больницу на осмотры ездила чаще, чем я на работу. Понимаю, что с её страстностью сложно держать свои желания, но не рисковать же нашими дочками.

Прикусываю её язык достаточно сильно, чтобы избавить её от дурманящего хмеля. Дикарка резко подрывается и как настоящая кошка рычит:

— Какого хрена?!

— Тот же вопрос к тебе, блядь! — рыкаю бешено. — Какого хрена ты делаешь, Ди?! Ты, блядь, не хуже меня знаешь, что Людмила Михайловна напрочь запретила сексуальную активность!

— Тебе не кажется, Северов, что называть блядью мать своих детей не лучший вариант? — возмущается Дикарка, но это не мешает ей щедро заливать член нектаром и ёрзать по нему промежностью.