Коль кто ослабеет, он явится черным песком,

Страшись его мощи, иль сгинешь погибельным сном.

Жена его Шагрия, гнев не желает беречь,

Моли о пощаде, не смея и думать про меч.

Во взгляде ее сохраняется все на века,

И черного блеска не встретишь ты боле никак.

Но есть и другие, мудры и спокойны, как штиль,

Гервель его имя, он доблесть свою не забыл.

Он знает и видит, завеса не скроет ответ,

Глаза его ониксом зрят и пронзают секрет.

Гикавэ с ним в паре которую тысячу лет,

В очах ее черных хранится и первый рассвет,

И первая гибель, и самый последний закат -

Но волю бола не отнимет пророческий взгляд.

— Вот! Видишь? Шарудот — воплощение Конца, Эртос вообще был дурак, что дрался с ним! Дракон просто пришел делать свою работу, вот и все… — даже не замечая, как голос его вновь становится хриплым и тихим, лич воскликнул в пустоту, будто показывая свою правоту в неясном споре.

— Нет, не прилетел, а пришел, — внезапно Тифтар едва не снес себе голову ударом ладони о лицо, как раз спустя пару мгновений после своих слов, — О, Всеотец милосердный, и ты туда же?! Почему вы все думаете, что Драконы летают?! Они — Конец, земля, никаких полетов! У них даже крыльев нет! Как будто кто-то нарочно заронил эту мысль, помяни мои пятки…

Бурча что-то себе под нос, лич взглянул на текст еще раз.

— Ох, да. Все время про это забываю. Давай уже заканчивать, а?.. Нет, я не за тебя волнуюсь, я просто устал, — вежливость не была коньком Тифтара, так что он наконец завершил начатое.

-Шестнадцать Исконных — от силы безмерной идут,

Их Обеллос создал, а мощь даровал Абсолют.

Коль строки начертанны станут однажды нужны,

Так пусть Катастрофа вам явится в вещие сны.

Довольно выдохнув и закрыв книгу, лич будто обрел покой и просветление. Впрочем, длилось это недолго.

— Я все еще жду, когда ты уйдешь… И ты тоже, Библибобл… Конечно, вон там сидит, — Тифтар махнул рукой в темноту, недостаточно освещенную, чтобы разглядеть хоть что-то, кроме полок, — Не смотри на меня так, а то я еще испугаюсь.

Лич прикрыл глаза, расслабляясь и отпуская контроль над телом. Не то, чтобы он его часто соблюдал — только в моменты, когда сам считал это важным, но даже тогда дело было весьма утомительно для неживого.

— Да не сдам я тебя, больно надо, — все еще разговаривая с темным углом, Тифтар будто обращался не к своему обычному незримому другу, — Хорош глаза пучить, исчезни, я хочу отдохнуть в одиночестве.

В библиотеке стало так же тихо, как и было. Тифтар мирно застыл в одном положении, едва дыша. И даже самое чуткое ухо не уловило бы звуков, с какими тайный слушатель лича покинул помещение.

От ранней весны прошло почти две луны. Вылазки Грима прошли достаточно плодотворно: с наступлением месяца семерр рождения весны нападков монстров стало меньше, причем на долгое время. Лишь в месяц флорне увядания весны, когда монстры одни вынашивают потомство, а у других оно активно растет, их набеги стали серьезнее.

Именно в этот непростой период, не зная, чего и когда ожидать, юноша наконец освоился со всем, что нужно для работы и выживания в полях. Даже змееволк теперь не был ему помехой — с основной массой справятся стражники, а его серп рассечет тонкую шею твари быстрее, чем та вопьется клыками в плоть.

До Грима доходили новости из города: странные насекомые, отравления и загадочные смерти по всей столице. Сам Шарль Пьемонт был поражен на целый день. Несмотря на все старания замкового управления скрыть эти факты, вышло так себе.

Преступность в городе возросла и почти достигла своего пика. Стражники, особенно такие как его мать, все чаще перерабатывали из-за нехватки рук, а новичков стали брать гораздо менее строго. Редко когда такое случалось за историю города — ведь без надлежащей подготовки станет лишь хуже.

Впрочем, за это время император успел отдать экстренный приказ о всеобщем призыве на стену. Волна монстров в конце последней септимы, когда у Грима был выходной, вышла столь мощной, что пришлось отдать приказ пустить на защиту города всех и каждого.

Жертв становилось больше ночь от ночи — не на стене, так внутри. И потому было решено, что ждать больше нельзя. Запасы заготовленных бомб подходили к концу. Сырья становилось все меньше — и две такие же атаки, как последняя волна, городу уже не выстоять. Именно поэтому в замке прошлым днем засели лучшие умы Империи. По отчетам, характеристикам и донесениям они составили команду из самых эффективных сборщиков, чтобы экстренно отправить их к Русалочьему озеру.

Затея, очевидно, опасная. Кто-то говорил, что их шлют на смерть. Вот только не каждый мог отказаться. Тем, кто состоял на рядовой службе сборщиком, предоставлялся выбор: опасное путешествие с весьма существенной выплатой, либо сниженное вознаграждение на период вылазки. Не то, чтобы это был шантаж — все сводилось к тому, что для повышения блага одних нужно его снизить у других. Потому если кто-то, получивший предложение, отклонял его, то просто оставался на своей прежней работе. Со сниженной зарплатой, как и все на той же должности.

Много кому не понравилось решение — особенно новым добровольцам. Не имея опыта, они страшно рисковали при каждом выходе за стену. Зачем делать это, если даже так не выйдет получить достаточно для пропитания семьи? Впрочем, сборщик все еще зарабатывал больше других. С учетом изменившейся политики в отношении еды, даже со сниженным заработком остаться на этом месте было выгодно.

Никто не знал, сколько посевов сгорит. Каждый невыросший сектор, каждый новый день нес с собой все большие траты еды, при этом давая ее меньше и меньше. Сниженная норма, повышенные цены… Торговля уже почти тысячелетие максимально контролировалась остатками государства. И его силы железной рукой карали всех тех, кто в тяжелые моменты пытался поколебать авторитет дворца.

Среди выбранных в качестве кандидатов в экспедицию сборщиков были и осужденные. Не все, но те, кто зарекомендовал себя как пошедшие по пути исправления, усердные и умелые. Более того, для каждого это возможность доказать свою пользу обществу. По окончании похода на них будет составлена характеристика, и после ее оценки сам министр юстиции может даровать им помилование. Такого не мог упустить никто из отправленных за стену.

Вот только Грим хотел отказаться. Он успел понять, что и как устроено за пределами города, как сбежать в нужный момент — но далеко от Велана, с ограниченным запасом оружия, зелий и еды ожидать можно чего угодно. Еще более рискованной работе он предпочитал сравнительно безопасные поля вокруг столицы.

Тем временем, Ауфиль переубеждала его, как могла.

— Каждая вылазка становится все более рискованной, сынок. Из разных секторов все больше сообщений о ночных одиночках, которых труднее заметить. Если так и будет продолжаться, то даже летом не станет проще, — эльфийка искренне не хотела говорить слишком авторитарно, скорее пыталась преподнести свое мнение аргументированно и спокойно… Несмотря на ощущение, будто все естество кричит в панике, требуя заставить Грима во что бы то ни стало согласиться.

Вздохнув в ответ, юноша почесал затылок.

— После двух месяцев я уже привык, думаю… Даже почти свыкся с тем, что могу в любой момент не вернуться.

Ауфиль, стараясь сохранить лицо сдержанное и спокойное, прервала сына.

— Прошу тебя, не говори так. Стоит расслабиться — и придет конец. Стоит смириться — и беда не заставит себя ждать. Я знаю, ты не хочешь умирать. Никто не хочет. И я не хочу, чтобы ты погиб, вся семья за тебя переживает!

Эльф, на вид совсем молодой, но уже статный и представительный, на мгновение отпустил свое лицо — и на нем проявилась глубокая тоска.

— Да, мам, да…

Подойдя ближе к сыну, Ауфиль погладила его по щеке и направила взгляд на свое лицо.

— Что случилось? Кто-то на тебя давит? Кто-то умер? Может… — Грим не дал ей договорить, покачав головой и жестом попросив тишины.