— Нилья… она больше не приходила. Ни в прошлый раз, ни сегодня, — даже просто произнести эти слова юноше оказалось мучительно больно.

— Вот как… Она писала тебе? Передавала что-то? — на оба вопроса эльф кивнул головой, отчего его матушка озадачилась еще больше, — Тогда в чем проблема? Она же не бросила тебя, не забыла, просто…

Грим не дал ей договорить, и с обидой в голосе перебил Ауфиль.

— Занята, да? Она то же самое пишет… Что работает, что не может, что рада бы встретиться… Какой толк, если мы не видимся уже два месяца?

Глядя на своего сына, эльфийка про себя облегченно вздыхала. Ауфиль отлично помнила период, как они с Дереком познакомились, стали сближаться — не без терзаний, горя и тоски. Но, по воле ли Обеллоса, Абсолюта или простой милости Судьбы, эльфы, стоит им найти свою пару, редко расстаются. На интуитивном уровне их тянет к тем, с кем жизнь сложится — и лишь изредка эльфы расходятся, особенно после бракосочетания.

Потому для Ауфиль происходящее с сыном не было секретом: он попросту встретил свою любовь. И она надеялась, что если он сумеет выжить, то его будет ждать светлая пора близости и тепла, так необходимая каждому в этом проклятом городе.

Вот только Гриму объяснять бесполезно — ведь он с самого момента, как встретил Нилью, жил сердцем, а не разумом. Что весьма осложняло ситуацию.

Приобняв сына за плечи и поцеловав его в макушку, эльфийка позволила ему раствориться в своей материнской любви, пусть нужна была любовь другой.

— Милый мой… Тебе тяжело, и ты думаешь, что я этого не знаю. Но я точно уверена в одном: ты должен жить. Бороться всеми силами. Потому что если вдруг она придет встретиться с тобой и не отыщет — будут сломаны две жизни, а не одна, — дыша медленно и глубоко, Ауфиль прижимала ухо юноши к своей груди. Мерно стучащее сердце ровным звуком возвращало Грима в детство, когда всякая тревога таяла и испарялась, стоило лишь обнять маму.

Высокий и окрепший, выдержавший два месяца походов за стену Грим сейчас едва сдерживал слезы. Эльфийка прекрасно это понимала — и пусть ее мальчику будет больно, она должна помочь ему.

Тихий, мелодичный голос стал ласкать слух вздрагивающего юноши. Пение матери всегда приносило покой — так или иначе. Если раньше ее колыбельная сразу оставляла лишь мир на душе, то сейчас раскрывает потаенные страхи, заставляет прожить боль — и только затем получить долгожданное облегчение.

Грим держался как мог. Не пристало юноше, что уже вошел во взрослую жизнь эльфа, плакать в объятиях матери. Вот только сперва он перестал моргать — ведь глаза стали влажными сами по себе. Затем по щеке, увлажняя одежду Ауфиль, покатилась первая слеза. За ней — целый ручей.

Среди потока бессвязного бормотания Грима о любви, о душевной боли, о нежелании сражаться за будущее без своей избранницы, его матушка все так же нежно гладила свое дитя по голове, помогая не забыться в истерике, но выплеснуть накопившиеся переживания.

Только с Ауфиль юноша мог позволить себе раскрыться. Внутри он ощущал, что у него были силы воспротивиться желанию разрыдаться. Но зачем, если рядом та, кто защитит от любой беды? Как скала защищала эльфийка свое дитя от всяческих невзгод — но пришла пора не оберегать от них, а позволить сыну закалиться через испытания. Встать не впереди, а сзади, не укрывать, а поддерживать.

Слезы проливались нескончаемым потоком до тех самых пор, пока Ауфиль не закончила петь. Она не была уверена, сможет ли еще облегчить душу сына, если споет снова — и проверять это на родной крови совсем не хотела.

Эльфийка помогла Гриму подняться, а затем отвела к умывальне — все же тратить ткань на платки перестали почти сразу после Первой Ночи. Еле шевеля ногами и весьма сильно опираясь на мать, Грим пару раз плеснул ледяной водой себе на лицо. Только тогда ему хватило стойкости говорить внятно и не захлебываясь слезами.

— Прости, мам… Я даже не думал, что это так больно. Очень странно ощущать все настолько… ярко и сильно, — потирая глаза, юноша старался прийти в норму и обдумать услышанное.

— Ничего, дорогой, ничего. К счастью, или к сожалению, но каждый эльф живет жизнью более короткой и более насыщенной, нежели остальные бола. И любовь, и ненависть — все будет сильнее, чем ты мог бы себе подумать. К этому ты не привыкнешь, но я надеюсь, что вскоре пора терзаний пройдет, — сказала та с мягкой улыбкой на лице. Не счастливой, а успокаивающей, ведь сама Ауфиль сейчас совсем не радовалась.

Прийдя в себя после внезапно накатившей грусти, юноша обратился к матери.

— Ты уверена, что лучше пойти? Даже неясно, когда мы вернемся… — обычно поход к Русалочьему озеру длился почти месяц, но то было время летнее, и как сложится ситуация сейчас, мало кто знал. Грим рассеянно смотрел на бабочку, усевшуюся на стене.

— Да, — в это простое слово она вложила столько воли, сколько могла, — Я готова убеждать тебя дальше. Но я прошу тебя поверить.

На мгновение Ауфиль запнулась. Все же ее собственный кризис веры не мог не отразиться на ее просьбе. Самой ей это казалось лицемерием. Однако, Грим сейчас был не в том состоянии, чтобы спорить и искать нестыковки. Желание забыть о боли было сильнее ее самой.

— Я не верю, прости. Но я сделаю это. И буду надеяться, что работы окажется много… — состояние юноши стало подавленным и спокойным, потому он отдал право думать и решать за него той, кто всегда о нем заботился.

Ауфиль поцеловала парня в щеку и заключила в крепкие объятия.

— Ты справишься, сынок…

Она отстранилась нескоро, потому как не хотела уходить и оставлять Грима наедине с собой. Прощание было самой тяжелой частью встречи.

— Красивая. Таких я еще не встречала, — проследив за взглядом юноши, эльфийка увидела бабочку.

Ауфиль уже давно заметила, что в городе стало больше насекомых — и красивых, и неприметных, и даже тех, которых можно употреблять в пищу.

— Пожалуй… Хотя иногда мне кажется, что она смотрит на меня. Жутковато замечать ее то тут, то там.

— Погоди, именно эта? — эльфийка хотела было уйти, но зацепилась за фразу сына.

— Да… я уже почти привык к ней, — парень пожал плечами, а сам сел на свое спальное место, глядя на изумрудного цвета прелестное насекомое.

— Хм… ну, пусть так. Кстати сказать, я наконец смогла выбить себе посещение Литы. Эта змея натравила на тебя ангела во время процесса… Может, пришла пора платить по счетам, — в извечно добром сердце Ауфиль пылал огонь ненависти. На ее ребенка позарились, ее ребенку пожелали зла и сотворили его — а за семью мать двоих детей будет стоять горой.

— Ну ладно тебе, мам. Все вышло даже лучше, я мог получить два года. Катастрофу на беду размен, конечно, но выбирать не приходится. По крайней мере, теперь… — одно только воспоминание о причине заключения заставило юношу ощутить болезненный укол будто в самой душе.

— Может быть, ты прав. Но я устала все время поворачиваться другой стороной в ответ на пощечину. Не знаю, стоит ли оно того, но я все же проверю, — сдерживая свои чувства внутри, эльфийка шумно выдохнула и на прощание поцеловала сына в лоб, — Береги себя, мой дорогой. Я пойду.

Снаружи уже смеркалось, ночь накрывала пеленой страха город и его окрестности, а время на раздумья все утекало.

На следующее утро необходимо дать ответ. Потому Грим, после примерно получаса размышлений, занятых по большей части тоской по своей избраннице, направился к ставке старшего надзирателя. Рослый, крепко сложенный, однако неизменно мертвый зомби Варукт был не слишком рад позднему визиту.

— В чем дело? — неровный, но твердый голос неживого выражал неудовольствие, как и бледно-серое лицо со следами гниения.

— Сэр. Я хотел бы дать ответ по поводу похода к озеру, — сейчас Гриму нельзя было показывать свою слабость, так что он собрался и выпрямился, — Я принял решение отправиться в экспедицию.

Надзиратель строго оглядел осужденного, будто оценивая его способность к столь тяжелому делу.